Far Cry Primal Intro languages countdown

Каждый из вас обладает самой мощной, опасной и подрывной способностью, когда-либо возникшей в результате естественного отбора. Это нейронная аудио технология, позволяющая менять сознание других людей. Я говорю, конечно же, о языке, потому что он позволяет вложить ваши мысли прямо в голову кого-то другого. А другие могут проделать то же самое с вами, и всё это без хирургического вмешательства. Когда вы говорите, вы передаете информацию на расстоянии, телеметрически, что не так уж отличается от пульта дистанционного управления для вашего телевизора. Просто работа пульта основана на импульсах инфракрасного света, а язык использует импульсы, дискретные импульсы, звука.

И так же, как вы используете пульт для изменения настроек вашего телевизора, в соответствии с вашим настроением, вы используете язык, чтобы изменить состояние чьего-то мозга в соответствии с вашими интересами. Языки - это говорящие гены, которые добиваются того, чего хотят. Только представьте чувство удивления у ребенка, который впервые обнаружил, что благодаря произнесению звуков можно двигать объекты по комнате, словно по волшебству, и может быть даже поднести ко рту.

Подрывная сила языка была признана ещё с древних времен в цензуре, в запрещённых книгах, фразах и словах. В самом деле, библейская история о Вавилонской башне это притча и предупреждение о силе языка. Согласно той истории, древние люди воображали, что, используя язык для совместной работы, они смогут построить башню высотою до небес. И Бог разгневался на эту попытку посягнуть на его власть, разрушил башню, а потом, чтобы удостовериться, что башня никогда не будет построена, он рассеял людей, смешав там язык их, чтобы один не понимал речи другого. Замечательная ирония - наши языки существуют, чтобы не дать нам общаться. Даже в наши дни мы знаем, что есть слова, которые нельзя использовать, фразы, которые нельзя говорить, потому что, если мы их скажем, к нам могут придраться, посадить в тюрьму или даже убить. И всё это из-за струи воздуха, испускаемой из наших ртов.

И вся эта суета по поводу одной лишь нашей способности показывает, что есть здесь что-то, достойное внимания. А именно, как и почему эта удивительная способность возникла и почему она развилась только у нашего биологического вида? Вы удивитесь, но для получения ответа на этот вопрос, нам надо вернуться к использованию орудий труда у шимпанзе. Шимпанзе используют орудия труда и мы считаем это признаком их разумности. Но если они такие интеллектуально развитые, почему они используют палку для откапывания термитов, а не лопату? И если они действительно такие умные, почему им приходится колоть орехи с помощью камня? Почему не пойти и купить мешок орехов, которые кто-то уже расколол для них? Почему бы и нет? Ведь это то, что мы делаем.

Шимпанзе этого не делают, потому что у них нет того, что психологи и антропологи называют социальным обучением. Похоже, у них нет способности учиться у других путём повторения или имитации или просто путём наблюдения. В результате, они не умеют развивать идеи других или учиться на чужих ошибках - воспользоваться чужой мудростью. И поэтому они делают одно и то же снова и снова. Мы можем улететь на миллион лет и вернуться, а эти шимпанзе будут делать то же самое, орудовать палками, чтобы находить термитов и разбивать камнями орехи.

Может, это звучит надменно или высокомерно. Откуда мы это знаем? Потому что наш далёкий предок, человек прямоходящий, делал то же самое. Эти приматы эволюционировали в африканской саванне около двух миллионов лет назад, они делали замечательные ручные топоры, которые идеально ложились в руку. Но если посмотреть на данные раскопок, мы увидим, что они делали те же самые топоры снова и снова на протяжении миллиона лет. Это прослеживается в найденных окаменелостях. Теперь, если мы оценим, как долго жил человек прямоходящий, время жизни одного поколения, то это будет около 40 000 поколений, от предков к потомкам, и другим наблюдающим индивидам, и за всё это время ручной топор не изменился. Непонятно даже, было ли социальное обучение у наших ближайших генетических родственников - неандертальцев. Безусловно, их орудия были более сложными, чем у человека прямоходящего, но там тоже мало что изменилось на протяжении 300 000 лет, что этот вид, неандертальцы, жил в Евразии.

Итак, о чём это нам говорит? О том, что не работает старая пословица "что обезьяна видит, то она и делает". Сюрприз как раз в том, что животные не могут учиться у других - или почти не могут. Даже вот эта фотография выглядит подозрительно, словно она подделана - есть в ней что-то, напоминающее цирк.

Но если сравнивать, то мы обучаться можем. Мы можем обучаться, наблюдая за другими людьми, копируя или подражая им в их действиях. А потом мы можем выбрать лучший из вариантов. Мы пользуемся идеями других. Мы опираемся на их мудрость. В результате, наши идеи накапливаются, и наши технологии улучшаются. И эта накопительная культурная адаптация, так антропологи называют накопление идей, привела к тому, что мы имеем в нашей суетной и бурной жизни сегодня. Мир изменился до неузнаваемости по сравнению с тем, что было 1000 или 2000 лет назад. И всё это благодаря накопительной культурной адаптации. Стулья, на которых вы сидите, свет в аудитории, мой микрофон, планшеты iPad и плееры iPod, которые вы носите с собой - всё это результат накопительной культурной адаптации.

Для многих комментаторов накопительная культурная адаптация, или социальная обучаемость, является делом прошлого, финалом. Наш биологический вид может делать вещи, поэтому мы процветаем как никакой другой вид в природе. В самом деле, мы даже можем создавать живые организмы, как я сказал, всё, что вокруг нас. На самом деле, как оказалось, то, что около 200 000 лет назад, когда наш вид только появился и приобрёл способность к социальному обучению, было только началом, а не концом истории. Потому что наше усвоение социальной обучаемости привела к социальной и эволюционной дилемме, разрешение которой, можно сказать, определит не только будущее нашей психологии, но и будущее всего мира. И что важнее всего, это прояснит, почему у нас есть язык.

Дилемма эта возникла потому, что социальное обучение - это визуальная кража. Если я могу научиться, глядя на вас, я могу украсть ваши лучшие идеи и получить выгоду от ваших усилий, не вкладывая столько времени и энергии, сколько вложили вы, разрабатывая эти идеи. Если я могу наблюдать, какую наживку вы используете для ловли рыбы или как вы долбите свой топор, чтобы сделать его лучше, или если я тайно последую за вами на ваше грибное место, я получу выгоду от ваших знаний, мудрости и навыков, и, возможно, поймаю ту рыбу быстрее вас. Социальное обучение - это действительно кража с помощью зрения. Так что любой вид, который научился это делать, должен бы скрывать свои лучшие идеи, чтобы никто их не украл.

Так что где-то 200 000 лет назад, наш вид столкнулся с этим кризисом. И на самом деле, у нас было только два варианта, чтобы справиться с этим конфликтом, который принесло зрительное воровство. Один вариант - мы могли бы ограничиться маленькими семейными общинами, чтобы польза от наших идей и знаний передавалась только родственникам. Если бы мы выбрали этот вариант, где-то 200 000 лет назад, мы бы все жили как неандертальцы, к тому времени, когда мы пришли в Европу 40 000 лет назад. Это потому, что в маленьких сообществах меньше идей, меньше новаторства. И маленькие группы больше подвержены всяким случайностям и неудачам. Так что если бы мы выбрали тот путь, мы бы оказались в лесу - наш эволюционный путь был бы очень коротким.

Другой вариант заключался в том, чтобы развивать системы коммуникации, которые помогли бы нам обмениваться идеями и сотрудничать. Выбрать этот вариант означало, что намного больший объём накопленных знаний и мудрости станет доступен разным людям, намного больше, чем в рамках одной семьи или одного человека. Итак, мы выбрали второй вариант, и язык является результатом этого.

Язык появился, чтобы решить проблему зрительного воровства. Язык - это часть социальной технологии, которая усиливает преимущества сотрудничества - достижение соглашений, заключение сделок и координацию действий. И можно видеть, как в развивающемся обществе, только начинающем приобретать язык, не иметь язык - это всё равно что птице не иметь крыльев. Так же, как крылья дают птицам возможность воспользоваться воздушным пространством, язык дал возможность людям воспользоваться возможностями сотрудничества. И мы всё это воспринимаем как должное, потому что мы привыкли к языку.

Но надо понимать, что даже простейшие взаимодействия между людьми осуществляются с помощью языка. Чтобы понять, почему, рассмотрим два сценария из нашей ранней истории. Представьте, что вы очень хорошо делаете наконечники стрел, но вы не способны делать деревянные древки с перьями на конце. Двое других людей, которых вы знаете, умеют делать деревянные древки, но совершенно не умеют делать наконечники. Тогда происходит следущее - один из тех людей не владеет языком, а другой, предположим, очень хорошо владеет.

Итак, в один прекрасный день вы берёте связку наконечников и идёте к тому человеку, который не может говорить, и кладёте наконечники перед ним, надеясь, что он поймет, что вы хотите обменять ваши наконечники готовые стрелы взамен наконечников. А он смотрит на наконечники и думает, что это подарок, берёт их, улыбается и уходит. Вы бежите за ним, жестикулируя. Происходит потасовка, и вас пронзают вашим же наконечником. А теперь, проиграем эту сцену заново, только вы подходите к тому, кто может говорить. Вы кладёте наконечники и говорите: "Я бы хотел получить стрелы в обмен на эти наконечники. Поделимся 50/50". Другой человек говорит: "Хорошо, подходит. Так и сделаем". И дело сделано.

Как только появляется язык, мы можем объединять идеи и сотрудничать, чтобы добиться процветания, которого у нас до этого не было. И именно поэтому наш вид процветает по всему миру, в то время как другие животные сидят в клетках в зоопарке, с печальным видом. Именно поэтому мы строим космические корабли и соборы, в то время как остальные втыкают палки в землю, чтобы достать термитов. Итак, если этот взгляд на язык и его ценность в решении проблемы зрительного воровства правильный, то любой вид, который усваивает язык, должен продемонстрировать взрыв творчества и процветания. И это именно то, что показывают археологические памятники.

Если взглянуть на наших предков, неандертальцев и человека прямоходящего, наших непосредственных предков, они были сосредоточены в ограниченных районах. Но когда наш вид появился около 200 000 лет назад, мы довольно быстро после этого вышли из Африки, и расселились по всему миру, заняв практически все ареалы на Земле. В то время как другие виды привязаны к местам, к которым они адаптировались генетически, мы с помощью социального обучения и языка можем преобразовывать свою окружающую среду под свои потребности. И поэтому мы процветаем так, как никакие другие животные. Язык - это действительно один из самых могущественных результатов процесса эволюции. Это самое ценное свойство, которое у нас есть, которое помогает нам использовать земли и ресурсы для такого распространения наших генов, о которых натуральная селекция и мечтать не могла.

Язык - это голос наших генов. И вот, развив язык, мы проделали нечто необычное, даже странное. По мере того как мы расселялись по миру, мы создали тысячи разных языков. Сейчас у нас где-то семь или восемь тысяч разных языков на Земле. Вы можете сказать, ну, это естественно. Мы расходимся в развитии, наши языки естественным образом расходятся. Но загадка и ирония в том, что наибольшее разнообразие языков встречается там, где люди теснее всего живут вместе.

На острове Папуа Новая Гвинея где-то от 800 до 1000 отличающихся языков, различных языков, на которых говорят только на этом острове. И есть места на этом острове, где можно встретить новый язык через каждые две или три мили. Звучит невероятно, но я однажды встретил человека с Папуа и спросил, правда ли это. А он сказал: "Нет-нет, они встречаются гораздо чаще." Это правда, там есть места, где новый язык можно встретить на одной миле. То же самое происходит на далёких океанических островах.

Так что, похоже, мы используем язык не только для сотрудничества, но и для того, чтобы отделить наши сотрудничающие группы, индивидуализировать их и, возможно, защитить наши знания, мудрость и навыки от подслушивания извне. Мы знаем всё это потому, что, когда мы изучаем разные языковые группы и привязываем их к культурам, мы видим, что многообразие языков замедляет поток идей между группами. Языковые различия замедляют обмен технологиями. Они замедляют даже обмен генами. Не могу говорить за вас, но такое впечатление, что мы не вступаем в сексуальные связи с теми, с кем не можем поговорить. (Смех в зале) Однако необходимо сопоставить всё это со свидетельствами того, что были какие-то неприятные генетические шашни с неандертальцами и людьми из Денисовой пещеры.

Итак, эта наша тенденция, эта вроде бы естественная тенденция к изоляции, к тому, чтобы быть самими по себе, полностью разваливается в нашем современном мире. Вот это замечательное изображение - это не карта мира. На самом деле, это карта дружеских связей в сети Facebook. И если наложить эти связи на географическую широту и долготу, мы получим буквально карту мира. Наш современный мир общается со всеми и вся больше, чем когда бы то ни было в прошлом. И это общение, эти связи по всему миру, эта глобализация становится бременем. Потому что все эти разные языки создают барьеры, как мы сейчас видели, для распространения товаров и идей, технологий и знаний. Языки также создают барьеры для сотрудничества.

И нигде это так ясно не видно, как в Европейском Союзе, где 27 стран-членов говорят на 23 официальных языках. Европейский Союз тратит больше миллиарда евро ежегодно на переводы со своих 23 официальных языков. То есть, около 1,45 миллиардов американских долларов тратится только на переводы. Подумайте об абсурдности этой ситуации. Если 27 человек из этих 27 стран-членов сели бы за стол и стали говорить на своих 23 языках, то можно легко подсчитать, что потребуется 253 переводчика, чтобы предусмотреть все возможные пары языков. Евросоюз содержит в постоянном штате около 2500 переводчиков. Только в 2007 году - а я уверен, что есть и более свежие цифры - где-то порядка 1,3 миллиона страниц было переведено только на английский язык.

Если язык действительно является решением кризиса зрительного воровства, если язык действительно служит проводником нашего сотрудничества, технологией, придуманной нашим видом для свободного обмена идеями, в нашем современном мире мы стоим перед вопросом, вопросом о том, можем ли мы в нашем современном, глобальном мире позволить себе все эти разные языки.

Другими словами, нет в природе такой другой ситуации, в которой сосуществуют функционально равноценные трайты. Один всегда вытесняет другой. Мы видим это неумолимое движение по пути стандартизации. Есть множество способов измерять вещи - при взвешивании и измерении длины - но метрическая система побеждает. Есть множество способов мерять время, но очень странная 60-теричная система, известная как часы-минуты-секунды, практически универсальна. Есть множество способов печати дисков CD или DVD, но и все они тоже стандартизируются. Можно придумать еще много примеров из нашей повседневной жизни.

Так что наш современный мир поставил нас перед дилеммой. И эта дилемма, с которой сталкивается китайский человек, на чьём языке говорит больше людей, чем на любом другом языке мира, и при этом он сидит перед классной доской и преобразует китайские фразы в английские. И это создает нам перспективу того, что в мире, где мы хотим развивать сотрудничество и обмен, и где поддержка и увеличение процветания зависят, как никогда, от кооперации, действия этого китайца внушают нам, что мы с неизбежностью должны задуматься над тем, что наша участь - это мир с одним языком.

Источник: www.ted.com

Комментарии: