8 июня была защита диссертации про практически неизвестную у нас страницу истории "западной" биологии (даже англосаксонской, а не континентальной) - критику панадаптационизма

8 июня была защита диссертации про практически неизвестную у нас страницу истории "западной" биологии (даже англосаксонской, а не континентальной) - критику панадаптационизма https://istina.msu.ru/dissertations/17356629/ (с геноцентризмом, социобиологией и "эволюционной психологией") Гулдом, Левонтиным, Льюенсом и другими авторами, начиная с их знаменитой статьи 1979 г. про "Пазухи сводов собора св.Марка арадигма Панглосса: критика адаптационистской программы" (Spandrels...). Там она - одна из самых цитируемых в такого рода дискуссиях, у нас же практически неизвестна и переведена самим Иваном лишь в 2014 г. http://www.socialcompas.com/2015/08/12/pazuhi-svoda-sobora-svyatogo-marka-i-paradigma-panglossa-kritika-adaptatsionistskoj-programmy/

Вот обзор, что такое адаптационистские объяснения и пример, чем они плохи ("дело о женском оргазме"):

"Для обозначения адаптационистской программы в «Spandrels...» Гулд и Левонтин используют в качестве синонимов термины «адаптационизм», «панадаптационизм» и «селекционизм», но в литературе по эволюционной биологии и философии биологии в этом значении прижился и приобрел широкую известность первый вариант [Forber, 2009; Orzack, Forber, 2012].

Что же такое адаптационизм? Значение это термина прояснялось постепенно. В современной англоязычной литературе часто используется различение трех относительно независимых разновидностей адаптационизма [Godfrey-Smith, 2001], в неявном виде присутствующих как в статье Гулда и Левонтина, так и в работах самих адаптационистов. Все они, исходя из контекста словоупотребления, относятся напрямую лишь ко второму этапу реализации адаптационистской программы (см. предыдущий параграф), поэтому в ходе дальнейшего изложения будем различать адаптационистскую программу в целом и адаптационизм как второй ее этап. Эмпирический адаптационизм – это гипотеза относительно распространенности и силы естественного отбора: естественный отбор вездесущ, относительно свободен от ограничений и достаточен для объяснения эволюции большинства признаков. Методологический, или эвристический адаптационизм – утверждение о том, что поиск адаптаций является полезной исследовательской стратегией, даже если адаптации в природе редки. Объяснительный адаптационизм – утверждение о том, что главный вопрос эволюционной биологии – о причинах целесообразного устройства живых организмов, а главный ответ на этот вопрос – накопление результатов действия естественного отбора. С точки зрения этой классификации эвристическим адаптационистом оказывается, например, классик СТЭ Эрнст Майр, утверждающий, что биологи должны в первую очередь исследовать гипотезы, основанные на действии естественного отбора, так как их легче проверять [Mayr, 1982, p. 326]. Ричард Докинз и Дэниел Деннетт [Докинз, 2014; Dennett, 1995] колеблются между «чистым» объяснительным адаптационизмом и сочетанием всех трех видов адаптационизма [Godfrey-Smith, 2001, p. 339-341].

Данная классификация значений термина «адаптационизм» была предложена по аналогии с трактовками понятий «ментализм» и «бихевиоризм» в психологической и философской литературе [Amundson, 1988; Amundson, 1990; Godfrey-Smith, 2001]. Ментализм и адаптационизм роднит опора на гипотезу оптимальности: в первом случае – оптимальной рациональности субъекта, во втором случае – оптимального устройства частей организма. Бихевиоризм и адаптационизм сближает сходство механизмов, на которые они опираются: закона эффекта (и связанных с ним оперантного обусловливания и метода проб и ошибок) и естественного отбора. Первый механизм обеспечивает адаптацию на онтогенетическом уровне, второй – на филогенетическом [Amundson, 1990].

На наш взгляд причины сходства трактовок данных понятий из биологии и психологии могут быть также прояснены при сопоставлении с одной из представленных в отечественной литературе типологий уровней познания [Борисов, 1976]. Эмпирический адаптационизм и его критику можно отнести к предметному уровню познания, а объяснительный и эвристический адаптационизм и их критику – к рефлексивному уровню познания. Далее, можно выделить три типа научной рефлексии: метатеоретическую (формализация и исследование конкретных сложившихся систем знаний), протопредметную (управление конкретным познавательным процессом) и методологическую (специальное научное исследование познания, выходящее за рамки конкретного познавательного процесса) [Борисов, 1976]. В случае постановки проблемы адаптационизма в «Spandrels...» и дальнейшего ее обсуждения мы, несомненно, имеем дело с методологической рефлексией. Более того, этот вывод верен, даже если понимать методологическую рефлексию более узко – как перенос нормативов из другой практики, в том случае, если не имеется достаточных средств в собственной области исследования [Борисов, 1976; Розов, Розова, 1974]. Как пишут в конце «Введения» Гулд и Левонтин, «мы намеренно расположили эти небиологические примеры в ряд по возрастанию близости к биологии: от архитектуры к антропологии. Мы поступили так, потому что первичность архитектурного ограничения и вторичная природа адаптации не замутнены в этих примерах нашими биологическими предрассудками» [Гулд, Левонтин, 2014, с. 167].

Отметим, что существует соблазн онтологизации адаптационизма, незаметной смена статуса с эвристики на эмпирическое утверждение (что можно проиллюстрировать на примере упомянутых колебаний Докинза и Деннетта). Для осознания приоритета эвристического аспекта адаптационизма полезно указать на его место в структуре СТЭ (см. § 4 настоящей главы).

Одним из самых распространенных критических возражений в адрес «Spandrels...» является то, что Гулду и Левонтину не удалось (в данной работе или в принципе) предложить адекватную альтернативу адаптационистской программе и поэтому «Spandrels...» нужно понимать лишь как призыв более тщательно тестировать адаптационистские гипотезы [см., например, Карпинская, Никольский, с. 90] – призыв в настоящее время уже не актуальный, так как стандарты доказательности в эволюционной биологии существенно повысились по сравнению с 1970-ми годами [Winsor, 1993; Charney, 1993]. Философ Тим Луэнс попробовал доказать, что «Spandrels...» указывают на работоспособную неадаптационистскую альтернативу, реально применяемую в современной эволюционной биологии развития (дисциплине, возникшей на стыке эволюционной биологии и биологии развития). С это целью он углубил рассмотренную выше трехчастную классификацию, выделив семь типов адаптационизма [Lewens, 2009]. Рассмотрим подробнее классификацию Луэнса, так как она является наиболее развитой из существующих.

В работах [Orzack, Sober, 1994a; Orzack, Sober, 1994b]) была выдвинута программа прояснения формулировок адаптационистских гипотез с целью улучшения их проверяемости. В развитие данной программы Луэнс подразделил эмпирический адаптационизм на три типа. Это панселекционизм – тезис о несущественности в большинстве случаев факторов эволюции, могущих соперничать с естественным отбором, то есть дрейфа генов , мутаций и миграций. К панселекционистам Луэнс причисляет упомянутых C. Орзэка и Э. Соубера. «Конструкционный оптимизм» – тезис о том, что эволюция относительно свободна от ограничений и потому в ее ходе будут возникать «хорошо сконструированные» организмы. Другими словами, это утверждение о том, что организмы обладают хорошей способностью эволюционировать, или эволюционируемостью («evolvability») [Кунин, 2014, с. 322; Wagner, Altenberg, 1996]. Конструкционным оптимистом является Докинз образца «Слепого часовщика» [Докинз, 2015], в то же время в «Расширенном фенотипе» [Докинз, 2010] он тратит много сил на доказательство того, что ожидаема, напротив, «плохая» конструкция живых организмов. Градуализм – утверждение о том, что вся целесообразность, которую мы можем обнаружить в живых организмах, объясняется посредством естественного отбора. Градуализм, по мнению Луэнса, не является следствием панселекционизма и конструкционного оптимизма, так как возможна ситуация, когда новая оптимальная функциональная структура возникает за счет единственной мутации (макромутации), а естественный отбор лишь увеличивает частоту носителей этой адаптации в популяции. Такая возможность обсуждается, например, для объяснения возникновения двух отличительных анатомических особенностей черепах: защитного панциря и аномального расположения лопатки внутри грудной клетки [Robert, 2002]. Хотя такой случай соответствует наиболее распространенному в англоязычной литературе определению адаптации как признака, отобранного естественным отбором (см. предыдущий параграф), но, согласно классическому возражению сальтационистов, естественный отбор здесь играет лишь вспомогательную роль.

На наш взгляд, градуализм все же является следствием панселекционизма, так как малый эффект мутаций, отбираемых естественным отбором (градуализм), – лишь одно из условий способности естественного отбора создавать адаптации, наряду с ненаправленным характером изменчивости, ее дискретностью и большим объемом [Gould, 2002]. Поэтому можно ограничиться выделением двух разновидностей эмпирического адаптационизма: панселекционизма и конструкционного оптимизма.

Обсуждая эвристический («методологический») адаптационизм, Луэнс указывает, что использование предположения об адаптивном характере какого-либо конкретного признака в качестве эвристики само по себе не вызывает возражений (в том числе у Гулда и Левонтина – например, [Левонтин, 1981]). Эвристический адаптационизм становится сомнительным, когда он приобретает форму одного из двух универсальных тезисов. Слабый эвристический адаптационизм – тезис о том, что лишь исследуя адаптационистские гипотезы мы можем обнаружить адаптации. По Луэнсу этот тезис неверен, так как гипотеза о том, что признак является адаптацией, может возникнуть в результате отказа от «нулевой» (проверяемой в первую очередь) гипотезы о том, что признак является нейтральным (подверженным дрейфу генов, а не естественному отбору): для этого нужно изучить, насколько случайным образом изменяется частота данного признака в популяции. Мы соглашаемся с Луэнсом, что продуктивной может быть проверка в первую очередь «нейтральных гипотез»: недаром в последние годы в эволюционной биологии получили модели, основанные на важной роли случайности в эволюции [Кунин, 2014] (см. также § 4 третьей главы). Однако нельзя не отметить, что из отвержения нейтральной гипотезы не следует, какое именно адаптивное значение имеет признак, и с этой точки зрения слабый эвристический адаптационизм выглядит оправданным. Сильный эвристический адаптационизм – предположение, что лишь исследование адаптационистских гипотез позволяет установить статус любого признака, вне зависимости от того, имеет ли он адаптивное значение. Лишь рассмотрение адаптационистских гипотез позволяет установить характер эволюционных ограничений и эволюционных компромиссов между различными адаптациями. Хрестоматийные образцы рассуждений в духе такой «кантианской» версии адаптационизма можно, по Луэнсу, во множестве найти у Деннетта [Dennett, 1995]. Согласно Луэнсу сильный эвристический адаптационизм неверен. Проиллюстрируем этот тезис на примере эволюционных гипотез происхождения женского оргазма [Lloyd, 2013], а в следующем параграфе приведем дополнительные аргументы.

Как указывает философ Элизабет Ллойд, ученик философа Б. ван Фраассена и палеонтолога С.Дж. Гулда, автор нашумевшей книги «Дело о женском оргазме» [Lloyd, 2009], если в эволюционном исследовании считать неадаптивную гипотезу «нулевой», то в таком случае мы не можем собрать независимые свидетельства в ее пользу, и прогресс в определении статуса признака действительно будет определяться проверкой адаптационистских гипотез, которые являются ответом на вопрос «Какова функция признака?». Однако по крайней мере одна разновидность неадаптационистской гипотезы – гипотеза, что признак является побочным продуктом адаптаций, спандрелом – является столь же каузальной и проверяемой, как и адаптационистские гипотезы, поэтому их нужно сравнивать на равных правах. Для такого сравнения мы должны отвечать на другой вопрос: «Каковы причины формы данного признака и его наблюдаемого распределения внутри вида или между видами?» Теоретически эвристический адаптационист может прервать выдвижение адаптационистских гипотез и обратиться к неадаптационистским, но на практике, если исследование начинается с первого вопроса, вопроса о функции, нет критерия, который заставил бы адаптациониста остановиться. Известны двадцать адаптационистских гипотез, объясняющих возникновение женского оргазма, и лишь одна неадаптационистская. И именно неадаптационистская (женский оргазм является побочным следствием мужского оргазма, возникшим за счет сходства онтогенеза мужской и женской мочеполовой системы и, соответственно, гомологии пениса и клитора) является единственной правдоподобной – красочный пример опасности эвристического адаптационизма, в течение десятилетий направлявшего исследователей проблемы возникновения женского оргазма по ложному пути [Lloyd, 2013]".

Я раньше писал, что их частный случай - социобиологические объяснения плохи тем, что превращают научный поиск в область счастливых догадок, на что бы ни упал взгляд исследователя, он неизменно видит "чем это выгодно" и, более или менее натягивая сову на глобус, с объяснением непонятного неизвестным, и умножением теоретических моделей быстрей чем полевики их могут проверить, обычно удаётся искомое "доказть". См. "обмен еды на секс" у Лавджоя.

Но самое важное в работе - чётко показано, зачем нужна философия биологам, и критикам панадаптационизма, и наиболее разумным из адаптационистм (Майр), почему эти люди заинтересовалсь диалектикой Гегеля и Маркса и как из этого выросли интересные модели истории науки в контексте проблемы научного реализма (приближается или нет эта самая наука к истине, накапливая решения частных задач?). В общем, must read.

Автор - биолог, молекулярщик, занявшйся историей науки

Источник: istina.msu.ru

Комментарии: