«ЛЮДВИГ ФОН МИЗЕС: КРАТКИЙ ОБЗОР ФИЛОСОФСКИХ ВЗГЛЯДОВ

Мизес пытается подвести под свое экономическое учение философскую базу и в своей книге «Человеческая деятельность. Трактат по экономической теории» посвящает этому много страниц. Как для всякий идеалист, Мизес уверен, что не экономические учения возникают из общественных отношений производства, а наоборот: «…увеличения богатства и благосостояния стали возможны только благодаря следованию либеральной экономической политике, которая представляла собой применение экономических учений на практике… то, что обычно называют промышленной революцией, является продуктом идеологической революции». Правда такой подход не в состоянии объяснить почему австрийская школа возникла именно в 19 веке, а не во времена Аттилы, вознеся степную империю на недосягаемую высоту «предельной полезности» и всяческого процветания. Или гении экономической мысли начали рождаться только накануне промышленной революции, или Мизес и ему подобные считали, что их предки были настолько тупыми, что не могли вытянуть из пустых голов ничего, кроме «Отче наш».

Мизес не утруждает себя ответами на такие вопросы, но вознеся благодарность экономической науке за процветание, он почему-то добавляет, что «нельзя вину за неудовлетворительное экономическое положение возлагать на науку, которую и правители и массы презирают и игнорируют». Как может быть наука причиной процветания и богатства, если ее игнорируют? И если наука ответственна за рост богатства, то почему она не несет такой же ответственности за рост нищеты, раз на ее основании воздвигается экономическая система, которая к этой самой нищете и приводит?

Забавно, что, постулируя проверку правильности теории ее практическим применением, в другом месте своей книги, Мизес пишет: «Теория подлежит исключительно суду разума. Применяемая мерка – это всегда мерка рассудка». Может это все потому, что книга очень длинная и скучная и автор в процессе написания заскучал, да и вообще забыл о чем писал вначале?

По Мизесу экономическая наука «не рассматривает изначальные побудительные причины и цели деятельности, а изучает средства, применимые для достижения преследуемых целей». Это просто великолепно: не рассматривая цели, наука предлагает средства для их достижения. Однако же любой, даже самый примитивный инструмент нельзя рассматривать, более того – понять его назначения без понимания целей, которые этим инструментом достигаются. Мизес не только доходит до абсурда, но и завирается, поскольку его экономическая школа базируется на изучении тех самых изначальных субъективных побудительных причин и их влияния на ценность товаров.

Мизес подчеркивает, что экономическая наука – «наука теоретическая и в этом качестве воздерживается от любых ценностных суждений». Это пишет человек, который несколькими абзацами выше пытался потоптаться по марксизму, приписав ему исключительно абсурдные вещи (об этом слегка ниже), тем самым высказав ценностное суждение, а также приверженец теории, которая всецело базируется на субъективных ценностных оценках. Но, читая например следующее – «наука никогда не скажет человеку, как ему следует поступать, она просто демонстрирует как ему следует действовать», что, в сущности, одно и то же, – как-то уже перестаешь удивляться этому набору взаимоисключающих параграфов.

Или другие примеры: «Маркс изобрел свою доктрину идеологии, желая подорвать престиж экономической науки… он был до такой степени пленен английской классической политэкономией, что был твердо уверен в ее неуязвимости». Желал подорвать престиж того, в чем был твердо уверен. «Для действующего эго бессознательная реакция органов тела и клеток – такая же данность, как и явления внешнего мира. Действующий человек должен принимать во внимание все, что происходит в его теле…» Как можно принять во внимание, то, что бессознательно, т. е. для сознания не существует вообще?

Австрийская школа, как школа, базирующаяся на субъективном идеализме, есть школа позитивистская. Но Мизес утверждает, что «на современном этапе развития знания позитивизм, монизм, панфизикализм – просто методологические постулаты, лишенные всякого научного основания, бессмысленные и бесполезные для научного исследования». Иначе говоря, позитивист Мизес отрицает ценность своей собственной научной работы. Стоит отметить, что сам Мизес не мог видеть в этом ошибки или противоречия, поскольку для него позитивизм – сциентизм, опирающийся на естественные науки, а он отрицал их действенность в изучении человеческого поведения, а значит и экономики. В другом месте он пишет, будто позитивисты «невежественны», потому что, по их мнению, экономика - отсталая наука из-за того, что не носит количественного характера.

Несмотря на осуждение постулирования, как научно обоснованного действия, Мизес возводит постулирование в ранг неопровержимых аксиом: «Фундаментальные логические отношения не подлежат доказательству или опровержению… Они являются первичными утверждениями, предшествующими любому номинальному или реальному определению… Они суть не что иное как необходимые предпосылки памяти». Он продолжает: «Человек приобрел эти инструменты, т.е. логическую структуру разума в ходе своей эволюции от амебы до сегодняшнего состояния. Но эти средства логически предшествуют любому опыту».

Если человек что-либо изобретает, этот процесс одновременно входит в его опыт и изобретенные «логические средства» не могут ему предшествовать. Непонятно также, что могли изобрести амеба, сине-зеленая водоросль или трилобит. Если речь об австрийской школе, то это вполне вероятно, однако, чтобы человек повторил тот же самый фокус, ему, вероятно, пришлось опуститься до уровня трилобита, что Мизес и демонстрирует. Логика для него – нечто данное от природы, что-то вроде компьютерной программы. Не способность к мышлению, а само мышление в его логических формах, данное или «изобретенное» природой или человеком. И эта «программа» заложена в каждое человеческое существо: «Содержание мыслей первобытного человека отличается от содержания наших мыслей, но формальная и логическая структура у тех и других общая».

Вполне естественный вопрос – почему, обладая одной и той же логикой, люди имеют различные мнения – Мизес обходит стороной. Он просто фиксирует различие мнений как факт: «Понимание историка отмечено печатью его личности. Оно отражает взгляды своего автора», а значит «историческое понимание никогда не получит результаты, которые будут приняты всеми людьми». Оттого история, по его мнению, «не может дать нам никакого общего правила, принципа, закона». История, как отражение множества взглядов, никого закона не дает, а оценка товаров, как отражение множества взглядов, дает теорию предельной полезности. Чем же историки хуже экономистов – загадка.

Мизес также делает реверанс в сторону кантианства и признает существование вещи-в-себе: «Для человека безразлично существуют или нет за пределами области, доступной человеческому разуму, другие области, где есть нечто, категориально отличающееся от человеческого мышления и деятельности. Никакое знание из этих областей не проникнет в человеческий разум…Человеческое знание обусловлено структурой человеческого разума».

Так как одним из слабейших мест теории предельной полезности считалась невозможность измерить в определенных единицах человеческие желания, ряд сторонников этой теории, отдавая себе отчет в этом, пытались решить проблему тем или иным способом. Но самый замечательный способ был изобретен Мизесом. Он просто отказался от математики, объяснив свою позицию следующим: «В мире физических и химических событий существуют постоянные зависимости между величинами, и человек способен открыть эти постоянные… В области экономической науки нет постоянных зависимостей…Разные люди ценят одни и те же вещи по-разному, с другой стороны, при изменении условий оценки одних и тех же людей тоже меняются… Невозможность измерения связана не в недостатке технических методик определения меры. Причина в отсутствии постоянных соотношений…».

Это, безусловно, детская и совершенно пустяковая отговорка. Переменность величин очевидно никак не означает полный отказ от их измерения. Можно подумать, что естественные науки не имеют дел с переменными. Мизес может быть прав лишь в случае, если субъективные оценки благ различными людьми колеблются от «черт его знает» до «хрен поймешь». Здесь математика действительно бессильна, но в таком случае абсолютно бессильна и теория предельной полезности, которой приходится все же иметь дело с числовыми определенностями хотя бы в виде цен, в мире которых «черт его знает» и «хрен поймешь» попросту не работают. Отрицая пересечение политэкономии с естественными науками, Мизес, тем не менее, приводит пример из физики – принцип неопределенности. Но наличие этого принципа вовсе не отрицает математики и ее применимости к физическим явлениям.

Если Бем-Баверка при всех его ошибках еще можно понять, то Мизес определенно представляет собой нечто, что за гранью всякого понимания. «Экономическая теория не следует методу логики и математики…Результаты своей работы она представляет в такой форме, где априорная теория и объяснение исторических явлений тесно переплетены… Точно определяя, допущения и условия они (праксиология и экономика) строят систему понятий и посредством логически неопровержимых заключений выводят все следствия». Не следует методу логики (это заметно невооруженным глазом), но строят логически неопровержимые заключения (а вот это незаметно).

Мизес пытается наскочить на Маркса: «Человеческий разум, утверждал он (Маркс), органически не годится для поисков истины (!). Логическая структура мышления у различных общественных классов различна. Универсальной логики не существует». Мизес путает интересы и мотивы с логикой. При этом он не замечает, что при данном слиянии понятий, он, по сути, критикует сам себя (ясно, что не Маркса, у него такой чепухи просто не было). Сам же Мизес писал о том, что различные люди имеют различные мотивы и оценки, а значит, если следовать ему же, они имеют различную логику, они «полилогичны». «Полилогичен» и сам Мизес: сегодня он хочет есть мороженое и оно обладает ценностью, завтра его тошнит от мороженого и оно в его глазах вообще ничего не стоит. Попытка критического разбора марксизма у Мизеса еще более уныла, чем у Бем-Баверка. Тот, по крайне мере, старательно цитировал «Капитал», а Мизес же целиком пошел по пути Поппера с его критикой диалектики: сам выдумываю - сам опровергаю. Довольно курьезной выглядит и «теория» Мизеса о том, что Маркс якобы отложил написание второго и третьего томов «Капитала» из-за того, что появилась теория предельной полезности. Разумеется, никаких фактов он не приводит, да и привести не в состоянии. Видимо, эта теория была ему дана априори, когда он эволюционировал от амебы до австрийского экономиста.

При чтении Бем-Баверка утверждение, что он является самым выдающимся, самым умным представителем австрийской школы кажется, мягко говоря, странным. Но все познается в сравнении. Бем прекрасно осознавал слабые места своей теории, присущие ей противоречия и пытался выпутаться из них. Безуспешно, коряво, но пытался. Мизес же высыпает на голову читателя тонны претенциозных и противоречивых глупостей, оформляя ее в усложненную наукообразную форму, даже не удосуживаясь оглянуться или задуматься над теми или иными слабостями своей позиции.»

Источник: vk.com

Комментарии: