Джордж А. Миллер. Когнитивная революция с исторической точки зрения

Каждый может быть творцом истории. Но только великий человек может быть ее летописцем.

Афоризм Оскара Уайльда подходит сюда как нельзя лучше. В то же время, утверждение о том, что мы вершили историю, было бы проявлением излишней самонадеянности. Но все же творить историю может любой человек; фиксировать исторические события - совсем иное дело. Я обладаю некоторыми необходимыми для этого научными познаниями, но ничего из них не войдет в мой рассказ. Я предлагаю собственный отчет о происходившем в надежде, что он может заинтересовать настоящих историков науки, а то и помочь им.

Когнитивная революция в психологии

Когнитивная революция в психологии была по своей сути контрреволюцией. Первая революция произошла значительно раньше, когда группа психологов-экспериментаторов, вдохновленная открытиями Павлова и других ученых, предложила сделать психологию наукой о поведении. Они утверждали, что психические явления не наблюдаемы извне. Единственно доступные нам объективные данные - это наблюдаемое поведение. Поэтому, рассуждали они, если психология выберет поведение в качестве своего предмета, она может стать объективной наукой, основанной на научных законах поведения.

Поведенческая революция преобразила американскую экспериментальную психологию. Восприятие превратилось в различение, память - в научение, язык - в вербальное поведение, а интеллект стал тем, что измеряют тесты на интеллект. К тому времени, когда я учился в аспирантуре Гарварда, в начале 1940-х, трансформация была завершена. Меня учили исследовать поведение, и я привыкал переводить свои мысли на новый жаргон бихевиоризма. Так как меня больше всего интересовали проблемы речи и ее слухового восприятия, то такой перевод требовал иногда особой ловкости. Впрочем, репутация ученого вполне могла зависеть от того, насколько ему удавались подобные уловки.

В 1951 году я выпустил «Язык и общение», книгу, которая стала результатом четырех лет преподавания в Гарварде курса «Психология языка». В предисловии я написал: «Это книга бихевиористского толка - написанная без фанатизма, но, несомненно, несущая следы моих предпочтений. Едва ли существует более научный подход, но даже если он и есть, то в конечном итоге это все равно окажется бихевиоризм». Читая эту книгу сейчас, я понимаю, что она эклектична, а не бихевиористична. Несколькими годами позже Б.Ф. Скиннер опубликовал книгу «Вербальное поведение», где предложил воистину бихевиористское понимание языка и общения. В соответствии со стандартами Скиннера, моя книга не имела или почти не имела отношения к поведению.

В 1951 году я, должно быть, все еще надеялся снискать уважение в научных кругах, присягая на верность бихевиоризму. Но через пять лет, вдохновленный своими коллегами Ноэмом Хомским и Джерри Брунером, я перестал делать вид, что я бихевиорист. Итак, я датирую когнитивную революцию в психологии той самой эпохой - началом 1950-х.

Конец бихевиоризма

Бихевиоризм был захватывающей авантюрой для экспериментальной психологии, но к середине 1950-х стало очевидно, что он нежизнеспособен. Как заметил Хомский, определять психологию как науку о поведении - все равно что определять физику как науку об показаниях счетчиков. Если бы научная психология преуспела в своих начинаниях, то менталистским концепциям пришлось бы интегрировать и объяснять бихевиористские данные. Мы все еще неохотно употребляли понятия наподобие «ментализм», чтобы описывать необходимое нам, и вместо этого говорили о познании.

Когнитивная контрреволюция в психологии, как бы мы ее ни называли, вернула в экспериментальную психологию сознание. На мой взгляд, необходимо помнить, что сознание никогда не исчезало из социальной или клинической психологии. Представители экспериментальной психологии в США были единственными, кто верил, что бихевиоризм им подойдет. Что касается меня самого, то когда я разочаровался в Гарварде, зажатый между жестким бихевиоризмом Б.Ф. Скиннера и психофизикой С.С. Стивенса, я обратился к социальной психологии Джерри Брунера, и в 1960 г. это привело к созданию в Гарварде Центра Когнитивных Исследований. Группа Брунера на Боу-стрит некоторое время называла себя «Когнитивным проектом», поэтому мы просто заменили в названии слово «проект» на слово «центр». Брунер получил грант от Нью-Йоркской корпорации Карнеги, а Дин Банди предоставил нам помещение. Мы собрали группу из ярких молодых выпускников и нескольких сложившихся ученых, которые разделяли наши интересы. Наиболее сильное влияние на мое мышление оказали тогда Питер Уэйзон, Нельсон Гудман и Ноэм Хомский.

Бихевиоризм процветал прежде всего в США, и когнитивная революция в психологии позволила заново установить контакты с некоторыми выдающимися психологами за рубежом. В Великобритании, в Кэмбридже, сэр Фредерик Бартлетт проводил исследования памяти и мышления, и влияние бихевиоризма обошло эти работы стороной. В Женеве Жан Пиаже сформировал новые представления о детском интеллекте, которые вдохновили изрядное число последователей. Москвич А.Р. Лурия оказался одним из тех первопроходцев, которые стали рассматривать мозг и психику как единое целое. Ни один из этих троих никогда не бывал в Центре, но мы были хорошо знакомы с их работами. И когда мы сомневались в себе, мы вспоминали об этих людях, и их достижения давали нам силы про-должать наше дело.

Мне приятно говорить о том, что Гарвардский Центр когнитивных исследований оказался успешным проектом. Яркие молодые выпускники стали замечательными психологами, которые не боялись таких слов, как сознание, ожидание, восприятие, память. Вот так я и пережил когнитивную революцию в психологии.

Когнитивная революция и когнитивная наука

Пока экспериментальные психологи переосмысливали определение психологии, в других областях науки происходило множество не менее важных событий. Набирала популярность кибернетика Норберта Винера, Марвин Минский и Джон Маккарти изобретали искусственный интеллект, а Аллен Ньюэлл и Герб Саймон занимались моделированием познавательных процессов на компьютере. Наконец, Хомский буквально в одиночку перестраивал лингвистику.

В историческом приложении к книге Ньюэлла и Саймона «Решение задач человеком» говорится: «1956 год может считаться переломным в развитии психологии переработки информации». (с.878). Подтвердить эти слова нетрудно. В 1956 г. Маккарти, Минский, Шеннон и Нат Рочестер провели в Дартмуте конференцию, посвященную искусственному интеллекту, в которой приняли участие практически все, кто в то время работал в этой области. В 1956 г. Шеннон и Маккарти издали сборник «Автоматы», а Минский опубликовал технический ответ, который после многократных дополнений пятью годами позже превратился в одну из его наиболее влиятельных статей «Шаги по направлению к искусственному интеллекту».

Кроме того, в 1956 г. Джерри Брунер, Джеки Гуденаф и Джордж Остин опубликовали книгу «Исследование мышления», где детально проанализировали понятие «познавательных стратегий». В 1956 г. в Мичигане Таннер, Светс, Бердселл и их коллеги занимались приложением теории обнаружения сигналов к восприятию. Я опубликовал статью под названием «Магическое число 7+2», описывающую некоторые ограничения нашей способности обрабатывать информацию. В 1956 г. Уорд Гуденаф и Флойд Лаунсбери написали несколько статей по компонентному анализу, которые стали образцами для построения когнитивной антропологии, а Дж.Б. Кэррол издал сборник докладов Бенджамина Ли Уорфа, посвященных влиянию языка на мышление.

Короче говоря, 1956 год был неплохим годом для тех, кто интересовался теориями познания, но и несколько лет до него и после него были немногим хуже. Многие исследователи находились на гребне исследовательской волны, которая поднялась в годы Второй Мировой войны: прежде всего, это создатели теории управления, теории информации, теории обнаружения сигналов, теории вычислительных машин и самих вычислительных машин.

Момент зарождения/зачатия

Ньюэллл и Саймон совершенно верно указали на 1956 год как на решающий не только для них, но и для всех нас. На самом деле, я могу еще больше сузить временные рамки интересующего нас события. Я датирую момент зарождения когнитивной науки 11 сентября 1956 г., вторым днем симпозиума, организованного «Специализированной рабочей группой по теории информации» в Массачусетском Технологическом Институте. В то время, разумеется, никто не мог представить, что произошло нечто особенное, поэтому никто не думал, что необходимо подобрать какое-нибудь название - оно возникло значительно позже.

Председателем организационного комитета был Питер Элиас, который незадолго до того перебрался в МТИ из Гарварда, где занимал должность младшего научного сотрудника. Первый день, 10 сентября, был посвящен теории кодирования, а вот второй день я считаю днем рождения когнитивной науки. Утро началось с доклада Ньюэлла и Саймона, посвященного их модели «Логик-теоретик». Второй доклад был сделан представителями IBM: Нат Рочестер и его сотрудники использовали мощнейший из доступных в то время компьютеров (IBM-704 с оперативной памятью 2048 машинных слов) для проверки нейрофизиологической теории клеточных ансамблей Дональда Хебба. Затем Виктор Ингве сделал доклад о статистическом анализе пауз в речи и о его отношении к синтаксису.

В докладе Ноэма Хомского информационная теория была использована в качестве фона, на котором слушателям была представлена трансформационная порождающая грамматика. В комментарии к докладу Элиас отметил, что многие другие лингвисты говорили ему, будто бы язык обладает поистине математической точностью, но Хомский - первый лингвист, который обосновал это утверждение. Его работа 1956 г. содержала идеи, которые он развил годом позже в монографии «Синтаксические структуры», повлекшей за собой когнитивную революцию в теоретической лингвистике.

В завершение второго дня Г. Шикали описал некоторые эксперименты по скорости опознания изображений, я рассказал о том, как мы преодолеваем ограничения, характерные для нашей кратковременной памяти, а Светс и Бердселл раскрыли значение теории обнаружения сигналов для понимания процессов перцептивного опознания. На следующий день симпозиум завершился.

Я покидал симпозиум с убеждением, скорее интуитивным, нежели рациональным, что экспериментальная психология, теоретическая лингвистика и компьютерное моделирование познавательных процессов - части более широкого целого, и что в будущем мы увидим их поступательное развитие и координацию.

Рождение когнитивной науки

К 1960 г. стало очевидно, что на наших глазах зарождалось нечто междисциплинарное. В Гарварде мы называли это «когнитивными исследованиями», в университете Карнеги-Мэллон говорили о «психологии обработки информации», а в Ла-Хойе использовали название «когнитивная наука». В принципе, то, как мы это называли, не имело особого значения вплоть до 1976 г., когда нашей работой заинтересовался Фонд Альфреда П. Слоуна.

В то время Фонд Слоуна только что завершил весьма успешную программу поддержки новой отрасли науки, названной «нейронаукой», и два вице-президента Фонда - Стив Уайт и Эл Сингер - думали, что следующим шагом должно стать наведение мостов через пропасть между мозгом и сознанием. Им необходимо было как-то обозначить этот шаг, и они выбрали в качестве названия «когнитивную науку». Они создали специальную программу Фонда Слоуна по когнитивной науке, чтобы выяснить, что можно сделать.

Я узнал о проекте Фонда в 1977 г. от одного из его сотрудников Кеннета А. Клайвингтона. Насколько я помню, Кен говорил с Марвином Минским и другими учеными из МТИ и обдумывал предложение о вложении денег в искусственный интеллект. Я бессовестно встрял в спор, убеждая их, что в таком случае деньги Фонда будут потрачены лишь на покупку компьютеров. Я утверждал, что разработки по искусственному интеллекту были на самом деле частью более широкого движения. В то время Фонд Слоуна болезненно относился к обвинениям в том, что он финансирует преимущественно МТИ, так что мое предложение о расширении «клиентуры» было принято благосклонно.

Междисциплинар ные проекты.

Я утверждал, что в проекте должны были быть задействованы, по крайней мере, шесть дисциплин: психология, лингвистика, нейронаука, компьютерная наука, антропология и философия. В качестве центральных отраслей мне виделись психология, лингвистика и компьютерная наука, остальные же три - в качестве периферических. Разделение этих областей науки было и остается формально пригодным, но, если вдуматься, не вполне удобным. Так уж сложилось исторически, что каждая из них унаследовала определенный взгляд на познание, и каждая продвинулась в своем развитии достаточно далеко, чтобы понять, что решение некоторых ее проблем зависит в значительной степени от решения проблем, традиционно относимых к другим дисциплинам.

Фонд Слоуна принял мое предложение и учредил комитет, куда вошли несколько представителей разных отраслей, которые должны были определить состояние когнитивной науки на 1978 г. и подготовить отчет, содержащий рекомендации относительно необходимых действий. Комитет собрался один раз - в Канзасе. Сразу стало ясно, что каждый член комитета знал свою собственную научную область и имел представление о двух-трех интересных открытиях в других отраслях. После многочасовой дискуссии эксперты в области Икс утратили всякое желание судить о дисциплине Игрек, и т.д. В конце концов, они сделали то, в чем каждый мог проявить свою компетенцию: все написали о своих отраслях, а издатели - Сэмюэл Джей Кейсер, Эдвард Уокер и я - склеили из этих кусочков итоговый отчет. (Keyser, S.J., Miller, G.A., and Walker, E., Cognitive Science in 1978. Неопубликованный отчет, представленный на рассмотрение Фонду Альфреда П. Слоуна, Нью-Йорк).

В нашем отчете была единственная схема, которую я привожу ниже (см. рис. 1). Шесть отраслей науки были объединены в шестиугольник. Каждая линия на этой схеме обозначала область междисциплинарных исследований, при этом каждая такая область уже появилась к 1978 г. и требовала объединения методического инструментария двух дисциплин, расположенных на концах линии. Так, кибернетика использовала понятия, разработанные в компьютерной науке, чтобы моделировать функции мозга, которые, в свою очередь, освещает нейронаука. Похожим образом компьютерная наука и лингвистика уже были объединены в рамках вычислительной лингвистики. Лингвистика и психология соединяются в психолингвистике, антропология и нейронаука встречаются в исследованиях эволюции мозга, и т.д. Сегодня, я думаю, все 15 возможных связей могут быть представлены достоверными исследованиями, а 11 связующих линий, которые были установлены в 1978 г. с тех пор были значительно укреплены.

Наш отчет был передан в Фонд Слоуна, рассмотрен еще одним экспертным комитетом и принят. Программа, которая была разработана вслед за этим, обеспечивала получение грантов несколькими университетами с тем условием, что денежные средства будут потрачены на развитие коммуникации между дисциплинами. Один из таких частных грантов достался Майклу Газзаниге, в то время работавшему на медицинском факультете Корнельского университета, и обязал его создать то, что с тех пор носит название когнитивной нейронауки. Благодаря Слоуновской программе многие ученые получили возможность ознакомиться с работами в других областях науки и стали относиться к ним с большей терпимостью. В течение нескольких лет процветали междисциплинарные семинары, коллоквиумы и симпозиумы.

Когнитивная наука сегодня.

К сожалению, Фонд Альфреда П. Слоуна не реализовал до конца наш замысел, но взаимодействия, которые поощрялись в 1980-е гг., не прошли бесследно. Некоторые ветераны тех лет задаются вопросом, была ли программа успешной и существует ли сейчас то, что мы могли бы назвать «когнитивной наукой». Что касается меня, я предпочитаю говорить о «когнитивных науках» - во множественном числе. Но первоначальная идея единой науки, которая исследовала бы, как человеческий разум представляет мир и обрабатывает информацию, а также как эти его возможности структурно и функционально воплощены в человеческом мозге, все еще столь притягательна, что противостоять ей невозможно.

Комментарии: