Злоупотребления Поппера

МЕНЮ


Главная страница
Поиск
Регистрация на сайте
Помощь проекту
Архив новостей

ТЕМЫ


Новости ИИРазработка ИИВнедрение ИИРабота разума и сознаниеМодель мозгаРобототехника, БПЛАТрансгуманизмОбработка текстаТеория эволюцииДополненная реальностьЖелезоКиберугрозыНаучный мирИТ индустрияРазработка ПОТеория информацииМатематикаЦифровая экономика

Авторизация



RSS


RSS новости


2022-09-27 03:40

Как Попперовская фальсификация способствовала подъему неолиберализма

Предисловие от «Наука марксизм»

В русскоязычной среде, которая в той или иной степени ассоциирует себя с марксизмом, весьма популярной является фигура британского философа XX века Карла Поппера. В публикациях из этой среды Поппера представляют как некоего «философа-позитивиста», ставившего в противовес «философии марксизма» основанные на опытных данных индуктивный и дедуктивный методы исследования мира. Несложно догадаться, что авторы подобных публикаций под «философией марксизма» — неосознанно или осознанно — продвигают ту или иную разновидность гегельянщины. Однако проблемы у них возникают не только с вопросом соотношения марксизма и философии, но и с пониманием философии самого Карла Поппера. Поппер, на которого это сообщество уже давно повесило клеймо «позитивиста», в действительности называл себя неокантианцем и был противником позитивизма.

В 1945 году он даже спорил с Людвигом Витгенштейном на тему существования философских вопросов, защищая ту позицию, что всё ещё остались вопросы, которыми должна заниматься только философия и которые неподвластны никакой науке. Упрямство Поппера в его защите философствования настолько раздражало Витгенштейна, что тот даже схватил в руки кочергу и едва ли не завершил спор силой. Уяснив, что Поппер не был никаким позитивистом, необходимо разобраться с его философской позицией.

Первое, что сразу же бросается в глаза — это его эклектизм. Поппер пытается совмещать как неокантианство, американский прагматизм, так и концепцию трёх царств Готлоба Фреге (которую он перенял как «теорию трех миров») и даже декартовскую концепцию дуализма разума и тела. Эклектизм Поппера проявлялся в том числе и в его отношении к марксизму. В сборнике лекций «В поисках лучшего мира» Поппер писал:

«Я антимарксист и либерал. Но, тем не менее, я признаю, что и Маркс, и Ленин писали одинаково просто и прямо. Что бы они сказали о напыщенности нео-диалектиков? Они бы нашли слово пожёстче, чем «напыщенность». (На мой взгляд, книга Ленина против эмпириокритицизма — превосходнейшая)».

Из-за этого легко впасть в другое заблуждение, что Поппер, якобы, — совершенно безобидная фигура, которую вышеупомянутые философизаторы марксизма используют лишь как удобную грушу для битья. И, в самом деле, в англоязычной среде Поппер упоминается довольно редко. Согласно статистике Google NGram, Ленина в англоязычных источниках упоминают в 4 раза чаще, чем Поппера, а Маркса — в 2,5 раза больше, чем Ленина. Общая же картина состоит в том, что с 2008 года общее количество упоминаний классиков марксизма-ленинизма только выросло при одновременном падении этого показателя у Поппера. Речь, стоит повториться, именно об англоязычных источниках. Насколько данная статистика отражает реальность — это дискуссионный вопрос. И одной из вещей, которые ставят её под сомнение, является упоминание Поппера во всевозможных ангажированных изданиях той или иной направленности, как некоего авторитета от мира науки, в защиту самого разного мракобесия — от всевозможных антинаучных концепций в экономике и отрицания глобального потепления до отрицания теории эволюции. Последнее особенно иронично, учитывая то, что, как вы в дальнейшем увидите, виднейшие ученые XX века использовали теорию Поппера для оправдания евгеники.

В любом случае, нужна была какая-то конструктивная критика Поппера. И в англоязычном интернете, на сайте Aeon, уже как год находится статья «The abuses of Popper» с подробным исследованием попперовской концепции фальсификации, и редакция «Науки Марксизм» пришла к тому, что лучше уж перевести эту статью, чем пытаться «изобретать велосипед». Притом нужно иметь в виду, что критика Поппера в этой статье идёт не с марксистских, а, скорее, с «либертарно-левых» взглядов или с позиций мелкобуржуазного социализма.

Поэтому, например, ссылка на «Тезис Дюэма–Куайна» в статье хоть и является верной, но не может быть достаточной. Важно уяснить, что тезис этот, в неявном виде, возникает в трудах ученых Нового Времени, например, у Галилея и у Коперника. Также важно уяснить, что, несмотря на верность одного этого тезиса, общая позиция Куайна является скептической.

Злоупотребления Поппера

Если вы спросите философски-настроенных исследователей, по крайней мере в англоязычной среде, почему наука работает, то они практически всегда укажут на философа Карла Поппера (1902-1994) в качестве оправдания. Наука, говорят они, не должна давать окончательных ответов на какие-либо вопросы, но довольствуется попытками опровержения вещей. Наука, как заявляют последователи Поппера, — это незаменимая машина для уничтожения лжи.

Поппер провел свою молодость в Вене, в среде либеральной интеллигенции. Его отец был адвокатом и библиофилом, который тесно общался с сестрой Зигмунда Фрейда Розой Граф. Ранние начинания Поппера относились к музыке, столярному делу и педагогической философии, но в 1928 году он получил докторскую степень по психологии в Венском университете. Понимая, что академическая должность за границей даст ему возможность уехать из Австрии с ее нарастающими антисемитскими настроениями (все предки Поппера были евреями и иудеями по вере, хоть сам Поппер принял лютеранство), он поспешил написать свою первую книгу. Она была опубликована под названием «Logic der Forschung» (1935) или «Логика научного исследования», именно в ней Поппер продвигал его метод фальсификации. Поппер писал, что научный процесс заключается в том, чтобы формулировать гипотезы, а затем пытаться фальсифицировать их. Необходимо поставить эксперимент с целью доказать, что ваша гипотеза является ложной. Если она опровергнута, ее нужно обновить. В этом, по словам Поппера, заключается большое различие между наукой и лженаукой: последняя будет пытаться защитить себя от опровержений, перемалывая свою теорию. Но в науке все или ничего, пан или пропал.

Поппер в 1987 году, фото S?ddeutsche Zeitung/Alamy

Поппер предупреждал ученых, что в то время, как экспериментальная проверка может сделать вас ближе и ближе к истине вашей гипотезы посредством подтверждения, вы никогда не сможете утверждать о своей правоте. Логика индукции подразумевает, что у вас никогда не выйдет собрать бесконечную массу свидетельств, необходимую, чтобы быть уверенным во всех возможных случаях, так что совокупность научных знаний лучше считать не столько верной, сколько еще не опровергнутой или условно истинной. После написания книги Поппер получил место в университете в Новой Зеландии. Издали он наблюдал за тем, как Австрия перешла к нацизму, и начал писать более политическую книгу «Открытое общество и его враги» (1945). Вскоре после войны он переселился в Великобританию, где остался до конца жизни.

При всей своей привлекательной простоте фальсификация была быстро опровергнута философами, которые показали, что это несостоятельный взгляд на науку. Они указали, что в любой реальной экспериментальной установке невозможно выделить один гипотетический элемент для опровержения. Тем не менее, на протяжении десятилетий попперианство оставалось популярным среди самих ученых, несмотря на его потенциально вредные побочные эффекты. Почему так вообще должно быть?

Первое научное слушание Попперу дала группа биологов. Они встречались в Клубе теоретической биологии (Theoretical Biology Club) в 1930-х и 40-х годах, в Оксфордском университете, на домашних вечеринках в Суррее, а позднее и в Лондоне. Поппер посещал их как до, так и после войны, когда они боролись с тогдашней эволюционной теорией и с устанавлением связи между их различными биологическими специализациями. В довоенный период, в частности, эволюционная биология была — в зависимости от точки зрения — либо чрезвычайно сложной, либо запутанной. Изящные теории Менделевской эволюции, согласно которой отдельные признаки наследуются случайно, по принципу броска монеты, соперничали с объяснением эволюции с загадочными статистическими описаниями генетических качеств, постоянно меняющихся в разных популяциях. Между тем, лидер клуба Джозеф Генри Вуджер надеялся найти философски строгий способ прояснить общеизвестную шаткую биологическую концепцию «организма». Возможно, проясняющая строгость Поппера могла бы помочь разобраться во всем этом.

Фото, добавленное автором

Поразительно, что самые ярые поклонники Поппера пришли из биологических и полевых наук: Джон Экклз, австралийский нейрофизиолог; Кларенс Палмер, новозеландский метеоролог; Джеффри Липер, австралийский почвовед. К ним относился даже Герман Бонди, австро-британский ученый-физик, действовавший в спекулятивной части космологии. Другими словами, именно ученые, чью работу было труднее всего подорвать с помощью попытки лабораторного опровержения — метода Поппера, — обратились к Попперу за оправданиями. Это странно. Предположительно, они надеялись на некоторую эпистемологическую значимость своей работы. Чтобы взглянуть на тайну под более широким углом, мы могли бы отметить «зависть к физике», которую иногда приписывают [1] полевым ученым XX века: сравнительное отсутствие уважения, которое они испытывали как в научных, так и в общественных кругах. Поппер, казалось, предлагал решение именно этой проблемы.

Среди энергичных ученых-философов Клуба теоретической биологии был молодой человек по имени Питер Медавар. Вскоре после Второй мировой войны Медавара призвали в лабораторию, изучающую трансплантацию тканей, где он начал свою карьеру в области биологических наук, получив Нобелевскую премию. В своих нескольких книгах для широкой публики и в своих лекциях для BBC Reith в 1959 году он постоянно приписывал Попперу успех науки, став самым выдающимся попперианцем из всех. (В свою очередь, Ричард Докинз назвал Медавара «главным представителем «ученого» (англ. «The Scientist») в современном мире» и положительно отзывался о фальсифицируемости.) В лекциях Медавара по радио широко демонстрировалась характерная для Поппера философия «здравого смысла» и он очень ясно объяснял, как даже гипотезы о генетическом будущем человечества могут быть экспериментально проверены в духе Поппера. В 1976 году Медавар обеспечил Попперу его самое престижное признание: стипендию, редкую среди не-ученых, в Лондонском научном Королевском обществе.

Пока все это происходило, трое философов (Уиллард Куайн – «Two Dogmas of Empiricism», Имре Лакатос — «Falsification and the Methodology of Scientific Research Programmes», Стивен Торнтон — «Popper, Basic Statements and the Quine-Duhem Thesis») убирали [2] ковер из-под ног попперианцев. Они утверждали [3] , что, [4] когда эксперимент не может подтвердить гипотезу, виноват может быть любой элемент физический или теоретической установки. Точно также ни одно опровержение никогда не засчитывается против теории, поскольку мы всегда можем выдвинуть добросовестную вспомогательную гипотезу, чтобы защитить ее: возможно, лабораторные мыши не были достаточно инбредными, чтобы обеспечить генетическую согласованность; возможно, химическая реакция происходит только в присутствии определенного катализатора. Более того, нам приходится защищать некоторые теории ради того, чтобы вообще ладить. Как правило, мы не делаем вывод, что опровергли общепризнанные законы физики — скорее, что наш эксперимент был ошибочным. И все же попперианцы были неустрашимы. Что они в нем видели?

Историк Нил Кальвер утверждал [5] в 2013 году, что члены Королевского общества были склонны не столько к эпистемологическим правилам исследования Поппера, сколько к его философскому шику. В течение 1960-х годов они пострадали от дебатов о «двух культурах», которые представили их как зазнавшихся техников по сравнению с уважаемыми творцами высокой культуры. Философия была хорошим культурным оружием для ответа, поскольку она демонстрировала близость к искусству. В частности объяснение Поппером того, что предшествовало фальсификации в исследованиях, было хорошей защитой «культурных» качеств науки. Он описал эту стадию как «догадку», акт воображения. Медавар и другие отлично использовали это научное творчество, чтобы поддерживать культурную славу своей области. Их Поппер был вовсе не Поппером фальсификации, а другим — Поппером желаемой интерпретации.

Хотя дискуссия о двух культурах [6] была важна для ее участников, она была бурей в стакане воды. В 1950-х и 60-х годах, когда «Логика научного исследования» Поппера была доступна на английском языке («The Logic of Scientific Discovery», 1959), сгущались тучи, грозившие затопить не только фарфоровую посуду Королевского общества. В общественном сознании ученый становился опасной фигурой, страшилкой, ответственной за создание атомной бомбы. «Доктор Стрейнджлав» Стэнли Кубрика (1964), сыгранный Питером Селлерсом в столь запоминающейся манере, был воплощением этого типа. Стрейнджлав ударил в самое сердце попперовских идеалов, неизменный нацист, действовавший в военно-промышленном нервном центре «свободного мира». Таким образом, он отразил реальные истории нацистских военных преступников, завезенных в США в рамках операции «Paperclip» для помощи в усилиях по Холодной войне — проект обеления, раскрытый еще в 1951 году в «The Boston Globe». На этом фоне эпистемологическая скромность Попперовского понимания науки была действительно привлекательной. Настоящие ученые, дескать, отрекались от любой политики, от всех истин. Они, мол, не пытались познать атом, тем более выигрывать войны. Они просто пытались опровергнуть вещи. Как выразился Медавар в «Надежде на прогресс» (англ. «The Hope of Progress», 1972):

«Безнравственных ученых не следует воспринимать всерьез… Однако существует множество безнравственных философов, безнравственных священников и безнравственных политиков».

Фальсификация также была средством провозглашения личной скромности. В интервью [7] 2017 года для проекта «Устная история британской науки» (англ. «Oral History of British Science») кристаллограф Джон Хеллиуэлл с некоторым смущением отверг идею о том, что он мог нести ответственность за какой-либо революционный «сдвиг парадигмы» в науке (выдумка Томаса Куна, современника Поппера), когда он разработал новый метод визуализации белков и вирусов, вместо этого применив скромный метод фальсификации для описания своей работы.

Однако скромность одного человека может быть отрицанием ответственности другого человека. Более мрачный способ представить историю в духе «Поппер против Стрейнджлава» состоит в том, чтобы сказать, что фальсификация предлагает своим приверженцам моральную безответственность. Ученого никогда нельзя обвинить в поддержке ложного дела, если его работа не направлена на подтверждение. Сам Поппер заявлял [8] , что наука по существу является теоретическим делом. Тем не менее, это был наивный ученый, работавший во время Холодной войны, который не понимал значения своего источника финансирования и последствий своих исследований. Медавар, например, прекрасно знал, что его собственная область иммунологии возникла непосредственно из попыток пересадки кожи и трансплантации на раненых жертвах Второй мировой войны. Более того, он прекрасно осознавал, что в его экспериментах участвовало большое количество людей (включая использование гильотинированных во Франции преступников), что ни в коем случае не является неэтичным во всех случаях, но безусловно [9], далеко от «теоретического».

Микроскопические слайды, показывающие развитие трансплантированной ткани, из ранней статьи Питера Медавара. Предоставлено Wellcome Library.

Оговорка Поппера об освобождении была использована в самой противоречивой «науке» XX века — евгенике. Медавар, не колеблясь, использовал предполагаемую моральную безответственность науки в защиту евгеники, темы, которая легла в основу его лекций на Би-би-си и многого другого. В основе его аргумента лежало разделение евгеники на два типа. «Положительную» евгенику — создание совершенной расы — он охарактеризовал как плохую, потому что она была (а) нацистской и (б) неподдающейся фальсификации научной целью — антипопперовской по двум пунктам. Таким образом, у Медавара появилось поле для поддержки «негативной» евгеники, преднамеренного предотвращения зачатия носителями определенных генетических состояний (т.е. евгенической стерилизации, которая применялась в США до 1974 — прим. пер.). Это, утверждал Медавар, является строго научным (т.е. попперовским) вопросом и не касается вопросов этики. Это был какой-то оскорбительный спор.

С нетерпимостью Поппера касаемо так называемых «пустых разговоров о семантике» (англ. «mere semantics») Медавар отмахнулся от беспокойства о том, что евгеническое слово «пригодность» подразумевает суждение о том, кто «годен» или не подходит для того, чтобы быть частью общества. Скорее, утверждал Медавар, это был простой ярлык для удобства идеи, которая была совершенно ясна среди биологов-эволюционистов. Обычные люди, мол, не должны беспокоиться о его последствиях; важно было то, что ученые имели это прямо в их умах. Наука, дескать, просто предоставила факты; а ответственность за решения возлагалось на потенциального родителя (который бы дал согласие на стерилизацию своего ребенка — прим. пер.). С одной стороны, это звучит безобидно, а Медавар ни в коем случае не был плохим человеком. Но было и остается интеллектуально недальновидным разъединять таким образом науку и этику. Предположение о ситуации, в которой потенциальный родитель будет осуществлять совершенный и ничем не обремененный свободный выбор, придает научным фактам неоправданную беспристрастность. На самом деле, экономика или политика могут заставить родителя действовать. Проясняет ситуацию более экстремальный пример: если ученый объясняет ядерную технологию некоему воинственному деспоту, но оставляет ему же этический выбор, развертывать ли ему ядерные боеголовки или нет, мы не можем сказать, что ученый действовал ответственно.

Готовя свои лекции [10] о «будущем человека», Медавар предположил, что биологическую «приспособленность» на самом деле лучше всего понимать как экономическое явление:

«Это, по сути, система оценки возможностей организмов в валюте потомства, т. е. с точки зрения чистой репродуктивной способности».

Установление такой связи — между скрытой рукой природы и явно беспристрастными решениями рынка — было горячим способом читать Поппера. На самом деле его самыми большими поклонниками за пределами научного сообщества были экономисты. В Лондонской школе экономики Поппер был близок к неолиберальному теоретику Фридриху Хайеку. Он также преподавал будущему миллиардеру Джорджу Соросу, который назвал свои фонды «Открытое общество» (бывший Институт «Открытое общество») в честь самой известной книги Поппера. Вместе с Хайеком и некоторыми другими Поппер основал Общество Мон-Пелерин, продвигающее рыночную политику и приватизацию по всему миру.

Назначение Поппера членом Королевского общества ознаменовало закат мощного социалистического лидерства в британской науке, которое началось в 1930-х годах с кадров талантливых и открытых исследователей (Дж. Д. Бернал, Дж. Б. С. Холдейн и другие), которых историк Гари Верски в 1978 году назвал его «видимым колледжем» (в одноименной книге «The visible college»). Действительно, Поппер встречался со многими из них во время своих довоенных визитов в Клуб теоретической биологии. В то время, как они оттачивали свою сложную науку на острие философии Поппера, он вполне мог обострять свои антимарксистские наклонности против их социализированного видения науки — даже, возможно, их личностей. Что Поппер сделал в «Открытом обществе», так это взял политизацию науки биологами и привязал ее к антифашизму. Наука и политика, мол, были связаны, но не так, как утверждали социалисты. Скорее, якобы, наука была особым примером общих либеральных добродетелей, которые можно культивировать в отсутствие тирании.

После войны приверженность видных ученых колледжей государственному строительству привела к тому, что они были вовлечены во многие области государственной, образовательной и общественной жизни. Попперианцы ненавидели их. В «Дороге к рабству» (1944) Хайек (современник и соратник Поппера, — прим. пер.) предупреждал, что они «тоталитаристы» среди нас, замышляющие создать марксистский режим. Он утверждал, что им следует отойти от общественно-полезных дел и признать, что их работа в лабораториях не имеет никакого отношения к вопросам общества. Отстранение правительства от дел, какое предлагал Хайек, было не более правдоподобным в науке, чем в экономике. Величайший миф неолиберализма заключается в том, что он представляет собой нейтральную политическую точку зрения — приверженность невмешательству — тогда как на самом деле ему всегда сопутствует агрессивная пропаганда в интересах бизнеса и подавления организованного труда. Таким образом, в то время как общественная деятельность Сороса создает видимость своей пользы для мира, она финансируется за счет экономической деятельности, успех которой зависит от систематического подавления свободы слова и, вообще, людей. Философское прикрытие такого рода неолиберализма, уподобляющее его (Попперовской) науке, совсем ему не повредило бы.

Кто размышляет и пишет о Поппере, тот очень остро ощущает вопрос антисемитизма. Поппер бежал от нацистской идеологии ненависти в 1930-х годах из Австрии; сегодня, Сорос становится жертвой антисемитских оскорблений, которые были бы нелепыми и недостойными внимания, если бы не их история и реальная история продолжающегося насилия, в которую они уходят своими корнями. Нам следует помнить биографические причины, по которым Поппер продвигал «открытое общество» и пытался искупить науку от грехов, совершенных нацистскими исследователями. Хитрое избрание фашистской и социалистической науки противником попперианства – иногда преднамеренное, иногда бессознательное – это шаг, к которому труднее найти сочувствие.

Наука сильно меняется, если рассматривать ее по аналогии с открытым рынком. Представление о том, что научные теории соревнуются друг с другом в открытом соревновании, упускает из виду тот факт, что исследовательские амбиции и выбор финансирования формируется политикой как крупных, так и мелких компаний. Есть причина, по которой научный прогресс был достигнут в разработке лекарств для лечение болезней богатых, но не бедных. Более того, карьерный успех в науке, который формирует планы будущих исследований, когда человек становится лидером в своей области, сильно зависит от пола, расы, класса и инвалидности.

Ученые отказались от проведенного Поппером различия между наукой и этикой в «Science for the people» (этот выпуск за 1974 г.). Предоставлено Wellcome Library.

Некоторые недобросовестные исследователи даже использовали попперовский нарратив, чтобы стать именно теми «злыми учеными», существование которых Медавар отрицал. Как описывают [11] историки Наоми Орескес и Эрик Конвей в книге «Торговцы сомнениями» («Merchants of Doubt», 2010), ученые США и Великобритании в конце XX века привлекались в качестве лоббистов табачных компаний, чтобы поставить под сомнение исследования, показавшие связь между курением и раком. Никакая такая связь не может быть доказана в терминах Поппера; и это пространство для сомнений безжалостно использовалось заказчиками ученых. Многие из тех же ученых продолжали работать на лоббистов ископаемого топлива, ставя под сомнение науку об антропогенном изменении климата. Любознательному читателю не потребуется много времени, чтобы найти примеры использования попперианства отрицателями климатических изменений. В видео на Youtube из 2019 года, канал Clear Energy Alliance (который в блоге DeSmog указан как финансируемый нефтяными компаниями) сослался на «легендарного научного философа Карла Поппера». Главное утверждение группы заключается в следующем: «Чтобы узнать, может ли теория быть верной, должен быть способ доказать, что она ложна. К сожалению, многие ученые, занимающиеся изменением климата, средства массовой информации и активисты игнорируют этот краеугольный камень науки». В тоже время, ученые из признанных университетов пишут научно звучащие статьи для либертарианского, неолиберального и скептического Института Катона, утверждая, что «эволюционная эпистемология Поппера… отражает суть науки, но сегодняшнее поведение науки о климате далеко от [этого]». Такие авторы обычно работают в области экономики и политики, а не в области естественных наук; их не беспокоит критика ученых, когда как оспариваемая и устаревшая трактовка науки Поппером идеально им подходит.

В то время как Хайек и другие, ему подобные авторы, держали дымящийся пистолет Попперовского озорства, были благонамеренные причины придерживаться простой модели скептической науки. Не в последнюю очередь это соответствовало меритократическому нарративу послевоенной науки: представлению о том, что наука больше, чем любая другая дисциплина, подходит для восходящих в социальной мобильности рабочих и представителей «среднего класса». Требуется особое образование и воспитание, чтобы увидеть эстетику завершения или понять математику доказательства, но любой умный ребенок может найти в чем-то дыру. Если это и есть наука, то она открыта для всех, независимо от их социального класса. Это была меритократическая мечта педагогов 1950-х годов: британцы должны были, поддерживая друг друга, строить такую Британию, которая была бы культурно современной и интеллектуально научной.

Эта мечта дала обратный эффект. Представление о том, что вся наука состоит из фальсификаций, нанесло неисчислимый ущерб не только науке, но и человеческому благополучию вообще. Оно сделало недоверие нормальным условием для получения знаний, установив при этом недостижимый и нереалистичный стандарт для научного предприятия. Климатические скептики требуют точных предсказаний невозможного вида, но при этом хватаются за один-единственный аномальный фрагмент данных, чтобы утверждать, что они опровергли всю систему объединенных исследований; противники прививок используют невозможность каких-либо окончательных доказательств для подпитки своей деструктивной активности. В этом смысле попперианство должно за многое ответить.

Шарлотта Слей, 19 февраля 2021 года

Оригинал статьи: https://aeon.co/essays/how-popperian-falsification-enabled-the-rise-of-neoliberalism

Источники

  1. «Few things are as dangerous as economists with physics envy» [https://aeon.co/ideas/few-things-are-as-dangerous-as-economists-with-physics-envy]
  1. «Main Trends in Recent Philosophy: The Two Dogmas of Empiricism» [https://www.jstor.org/stable/2181906?seq=1]
  1. «Falsification and the Methodology of Scientific Research Programmes» [https://link.springer.com/chapter/10.1007/978-94-010-1863-0_14]
  1. «Popper, Basic Statements and the Quine-Duhem Thesis» [https://philarchive.org/archive/THOPBS]
  1. «Sir Peter Medawar: science, creativity and the popularization of Karl Popper» [https://royalsocietypublishing.org/doi/full/10.1098/rsnr.2013.0022]
  1. «How can scientists best address the problems of today and the future» [https://aeon.co/essays/how-can-scientists-best-address-the-problems-of-today-and-the-future]
  1. «An Oral History of British Science» [https://sounds.bl.uk/Oral-history/Science/021M-C1379X0122XX-0013V0]
  1. «A doctrine against doctrinaires: the enduring radical modesty of Karl Popper» [https://aeon.co/videos/a-doctrine-against-doctrinaires-the-enduring-radical-modesty-of-karl-popper]
  1. «THE BIRTH OF TRANSPLANTATION IMMUNOLOGY: THE BILLINGHAM–MEDAWAR EXPERIMENTS AT BIRMINGHAM UNIVERSITY AND UNIVERSITY COLLEGE LONDON» [bit.ly/4013immunology]
  1. «The Future of Man, The Fallibility of Prediction» [https://www.bbc.co.uk/programmes/p00hg1gq]
  1. «Merchants of Doubt», p. 155 [https://books.google.co.uk/books/about/Merchants_of_Doubt.html?id=fpMh3nh3JI0C&redir_esc=y]

Источник: m.vk.com

Комментарии: