ОНТОЛОГИЯ (4)

Линия онтологии человеческого существования представлена в немецком и французском экзистенциализме: К. Ясперс исходит из анализа коммуникаций, О. Ф. Больнов — из «переживания безродности» (Heimatlosigkeit), Ж.-П. Сартр — из анализа аннигиляции бытия, которая представлена в воображении и в воображаемом — объекте иной [виртуальной] реальности. В работе «Бытие и Ничто. Опыт феноменологической онтологии» (1943) Сартр дифференцирует «бытие-в-себе» (то есть бытие феномена) и «бытие-для-себя» (как бытие дорефлексивного cogito). Фундаментальная онтологическая недостаточность сознания инспирирует интенцию «сделать себя» посредством индивидуального «проекта существования», в силу чего бытие конституируется как «индивидуальная авантюра» — в исходно рыцарском смысле этого слова: «Бытие сознания себя таково, что в его бытии имеется вопрос о своём бытии. Это означает, что оно есть чистая интериорность. Оно постоянно оказывается отсылкой к себе, которым оно должно быть. Его бытие определяется тем, что оно есть это бытие в форме: быть тем, чем оно не является, и не быть тем, чем оно является». На этом пути индивидуальному бытию необходимо «нужен другой, чтобы целостно постичь все структуры своего бытия». Сартр — в дополнение к понятию «бытия-в-мире» (бытия в бытии) приходит вслед за Хайдеггером к формулировке «бытия-с» («бытие-с-Пьером» или «бытие-с-Анной» как конститутивные структуры индивидуального бытия). В отличие от Хайдеггера, у Сартра «бытие-с» предполагает, что «моё бытие-для-другого, то есть моё Я-объект, не есть образ, отрезанный от меня и произрастающий в чужом сознании: это вполне реальное бытие, моё бытие как условие моей самости перед лицом другого и самости другого перед лицом меня», — не «Ты и Я», а «Мы». Аналогична онтологическая семантика концепции «бытия-друг-с-другом» как единства модусов «нераздельности» и «неслиянности» в экзистенциальном психоанализе Л. Бинсвангера; герменевтическая трактовка «Я» у Х.-Г. Гадамера («открытое для понимания бытие есть Я»). В культурологической ветви философской антропологии разрабатывается также трактовка культурного творчества как способа бытия человека в мире (Э. Ротхакер и М. Лондман). Философия жизни (и некоторые представители философии религии) пытаются построить согласованную с современным естествознанием онтологическую картину мира, в которой основными структурными элементами оказываются онтологизированные модели (А. Бергсон, холизм Я. Смэтса, энергетизм В. Оствальда, философия процесса A. H. Уайтхеда, П. А. Флоренский, Т. де Шарден, пробабилизм).

Указанным тенденциям противостояла аналитическая философская традиция (см. Аналитическая философия), рассматривающая все попытки возрождения классической онтологии как рецидивы заблуждений философии прошлого. Со временем представители аналитической философии пришли к необходимости реабилитировать онтологию — или как полезную мировоззренческую функцию, или как инструмент снятия семантических антиномий, обратившись к языку как тому медиуму, который задаёт категориальные расчленения бытия. Онтологические предпосылки стали включаться в исследование языка как проблемы референции, денотата, мереологических совокупностей, связанных переменных. Это характерно и для Р. Карнапа, разделившего внутренние и внешние вопросы существования и связавшего их с языковым каркасом, и для У. В. О. Куайна, и для Н. Гудмена, которые, превратив логику первого порядка в логику, обеспечивавшую существование объектов теории, резко сузили представления о теориях и о существовании вводимых в них объектов. В контексте этой установки онтология конституируется на базе принципиальной релятивности, классическим выражением которой является «принцип онтологической относительности» Куайна: знание об объекте возможно только в языке определённой теории (Tn), однако оперирование им (знание о знании) требует метаязыка, то есть построения новой теории (Tn + 1), и так далее. Проблема онтологии трансформируется в результате как «проблема перевода», то есть интерпретации логического формализма, однако его «радикальный перевод» в принципе невозможен, ибо «способ референции» объективности в суждении «не прозрачен» и, значит, неопределён. К онтологии Куайн относил сущности, которые, с точки зрения автора некоторой теоретической системы, составляют структуру описываемой реальности (причём в качестве таковой могут выступать не обязательно эмпирически фиксируемые явления, но и некий «возможный мир»).

Новый этап интерпретации онтологии связан с философией постмодерна, восходящей в своих онтологических (точнее — антионтологических) построениях к презумпции Хайдеггера, вводящего установку о том, что «онтологию нельзя обосновать онтологически». Согласно постмодернистской рефлексии, вся предшествующая философская традиция может интерпретироваться как последовательное развитие и углубление идеи деонтологизации: к примеру, если классическая философская традиция оценена как ориентированная на «онтологизацию значения», то символическая концепция — как делающая определённый поворот к их «деонтологизации», а модернизм — как сохраняющий лишь идею исходной «онтологической укоренённости» субъективного опыта (Д. В. Фоккема). Что же касается рефлексивной оценки собственной парадигмальной позиции, то постмодернизм конституирует фундаментальный принцип «эпистемологического сомнения» в принципиальной возможности конструирования какой бы то ни было «модели мира» и программным отказом от любых попыток создания онтологии.

Онтология оказывается невозможной в системе отсчёта постмодернизма по следующим основаниям:

1. Культура постмодерна задаёт видение реальности как артикулированной принципиально семиотически, что определяет радикально новые стратегии по отношению к ней. В категориальном контексте постмодернистской философии бытие интерпретируется как «трансцендентальное означаемое» (Ж. Деррида), в силу чего не может быть осмыслено как обладающее онтологическим статусом. В постмодернистской парадигме исчерпывающего (в смысле: исчерпывающего объект до дна) семиотизма феномен бытия не может быть конституирован как в онтологическом смысле: «Система категорий — это система способов конструирования бытия» (Ж. Деррида).

2. Отказ от идеи самоидентичности бытия и презумпции его, фундированное рационально постигаемым логосом, приводят постмодернизм к радикальному отказу от идеи конституирования метафизики, и тем самым влекут за собой и финальное снятие возможности онтологии, как таковой. Дискредитация постмодернизмом возможности значения как имманентного (то есть онтологически заданного) значения, реконструкция которого соответствовала в классической герменевтике пониманию, эквивалентна в философии постмодернизма деструкции самой идеи онтологии.

3. В контексте постмодернистской концепции симуляции основанием отказа от идеи построения онтологии выступает невозможность артикуляции реальности как таковой, — место последней занимает в постмодернизме так называемая «гиперреальность» как виртуальный результат симулирования реального, не могущий претендовать на статус онтологии (М. Фуко, Ж. Бодрийяр, У. Эко).

4. Концептуальные основания постмодернистской «метафизики отсутствия» также лишают смысла само понятие онтологии, поскольку снимают возможность «онто-теологического определения бытия как наличия» (Ж. Деррида).

5. Важнейшую роль в отказе постмодернизма от построения онтологии сыграл такой феномен современной культуры, как «переоткрытие времени», то есть введение идеи темпоральное в парадигмальные основания видения реальности. В данном контексте постмодернистская философия актуализирует восходящую к Канту идею о том, что онтология как таковая может мыслиться лишь как атрибутивно обладающая модальностью необходимости, что делает её «невозможной во времени».

6. Несмотря на постмодернистскую презумпцию философствования вне традиционных бинарных оппозиций, разрушение классической структуры субъекта в фундаментальной для постмодерна парадигме обусловливает — в качестве когерентного процесса — и парадигмальную кончину объекта.

Таким образом, в целом в постмодернистском контексте онтология (в качестве системно организованной категориальной матрицы для описания бытия как такового — вне его социокультурной ангажированности) оказывается принципиально невозможной. Бесконечность и, следовательно, открытость ветвящихся и пересекающихся значений, приписываемых объекту бесконечностью его культурных интерпретаций, практически растворяют его как качественную определённость самости в плюрализме трактовок. Интериоризация субъектом соответствующих значений в процессе социализации артикулирует для него объект в качестве значимого — онтологически определённого. Знание же всех возможных значений в рамках культуры постмодерна снимает саму возможность значения как артикулированного онтологически. Классические требования определённости значения и изоморфизма его соотнесённости с десигнатом и денотатом сменяются в постмодерне фундаментальным отказом от любых «идентичностей», что находит своё проявление в программной замене понятийных средств выражения мысли (как способов фиксации онтологически заданной реальности) на симулякр как способ фиксации принципиально нефиксируемых состояний. Единственной формой артикуляции бытия оказывается в постмодерне нарратив, то есть процессуальность рассказа как способа бытия текста, понятого в качестве единственного способа бытия. Нарратив, таким образом, «творит реальность» (Ф. Джеймисон), и нет бытия, кроме актуальной в данный момент наррации. Происходит нечто «вроде крушения реальности. Слова превращаются в звучащую оболочку, лишённую смысла» (Э. Ионеско).

В указанном контексте все предшествующие онтологии выступают как результат ментальной объективации смыслообразующих для той или иной культуры «метанарраций», «больших рассказов». Постмодерн противопоставляет им программный плюрализм дискурсивных практик наррации, реализующий себя в коммуникационных языковых играх. Интерсубъективный контекст последних неизбежно предполагает Другого, пусть даже этим «двойником является моя самость, которая покидает меня как удвоение другого» (Ж. Делёз). Именно такая диалогичность продуцирует условия возможности события, «перфоманса» как ситуативно актуализирующегося состояния, в рамках которого оказывается реализуемой если не определённость, то, по крайней мере, виртуальная конкретность смыслов, применительно к чему постмодерн и «продуцирует философию, которая является не концепцией, но событием, онтологией настоящего» (Ж. Делёз). Вместе с тем, постмодернизм постоянно обнаруживает «незапланированные» онтологические эффекты в ходе своих попыток демонтировать традиционную рационалистическую онтологию, косвенно доказывая, что фундаментальные структуры европейской онтологии содержат нераскрытые резервы и способны давать описание современных состояний сознания и культуры (см. Культура).

В научном дискурсе проблемы онтологии возникли в ходе осмысления статуса и трудностей в определении существования объектов тех или иных научных теорий, дисциплин и исследовательских областей. Так, в математике интенсивно обсуждается природа абстрактных объектов, в частности, натуральных чисел и множеств, вследствие чего сложились различные направления в онтологии математики. В систематике и классификации сложились альтернативные направления в объяснении статуса существования высших классов, например, проблематика видов растений и животных: либо существуют лишь разновидности, а вид — конструкт человеческого мышления, либо вид столь же реален, как и разновидности. В целом, современное развитие научного познания ведёт к формированию всё более абстрактных объектов, в переходе от наблюдаемых объектов к ненаблюдаемым, в их конструировании значительную роль играют не только расширение эмпирических наблюдений с помощью научно-технических приборов, но и математическое моделирование и конструктивное полагание абстрактных объектов, лишь впоследствии получающих эмпирическое обоснование (таковы, например, многие объекты современной космологии).

Расхождение между онтологическими моделями затрудняет их синтез и формирование научной картины мира, различающей уровни организации природного, социального и культурного бытия. Многообразие онтологических моделей и схем, конструируемых наукой, может быть упорядочено в соответствии с определёнными методологическими принципами, принимаемыми в научных дисциплинах и теориях: континуальных и дисконтинуальных, пространственных и темпоральных. В общем виде движение онтологии науки можно представить как наращивание региональных онтологий, как смену различных оснований онтологии, как переход от естественного или искусственного тела, или вещи к природным и социальным процессам, от них — к природным и социальным системам, а от их структуры — к развитию во времени и к саморазвитию. Наряду с этим, символические формы современной цивилизации всё более замещаются симулякрами — знаками знаков, функциональное бытие которых лишается предметного содержания.

Источник: vk.com

Комментарии: