Онлайн как норма: где в Центральной Азии цифровое развитие начинает вредить

За последние два десятилетия цифровые технологии стали неотъемлемой частью социально-экономического ландшафта Центральной Азии. Смартфон, мобильный интернет, электронные госуслуги и социальные платформы проникли в повседневную жизнь быстрее, чем в большинстве предыдущих технологических волн. Регион, долгое время находившийся на периферии глобальных инновационных процессов, в сжатые сроки оказался включён в цифровую экосистему. Однако ускоренная цифровизация поставила перед обществами Центральной Азии принципиальный вопрос: где проходит граница между полезной цифровой грамотностью и разрушительной цифровой зависимостью.

Цифровая грамотность в официальных стратегиях стран региона трактуется прежде всего как набор прикладных навыков. Речь идёт об умении пользоваться компьютером и смартфоном, работать с интернет-сервисами, получать электронные услуги, использовать цифровые платформы для обучения и занятости. В этом смысле Центральная Азия за последние годы добилась заметного прогресса. В крупнейших экономиках региона уровень интернет-проникновения приблизился к показателям развитых стран. В Казахстане доступ к интернету имеет подавляющее большинство взрослого населения, мобильная связь охватывает практически всю территорию страны, а электронное правительство стало одним из самых активно используемых инструментов взаимодействия граждан с государством. В Узбекистане за последние пять лет число интернет-пользователей выросло в разы за счёт удешевления мобильного трафика и масштабного расширения сетей связи. Кыргызстан демонстрирует высокий уровень мобильной цифровизации при ограниченных институциональных ресурсах. Даже в более бедных странах региона цифровые технологии постепенно вытесняют традиционные формы коммуникации.

Однако количественный рост цифрового доступа не означает качественного роста цифровой зрелости. В большинстве стран Центральной Азии цифровая грамотность измеряется формальными показателями: наличием устройства, подключением к сети, умением пользоваться базовыми приложениями. Эти критерии слабо отражают способность человека критически воспринимать информацию, управлять собственным цифровым поведением и противостоять навязчивым механизмам платформенной экономики. В результате формируется парадоксальная ситуация: общество становится технически «грамотным», но психологически и когнитивно уязвимым.

Цифровая зависимость в этом контексте не является экзотическим или маргинальным явлением. Она возникает как закономерный побочный эффект массовой цифровизации, особенно в условиях слабых институтов медиаграмотности и ограниченного общественного обсуждения рисков. Речь идёт не только о клинических формах зависимости, но и о повседневных паттернах поведения: постоянной проверке уведомлений, многократном прокручивании лент социальных сетей, замещении офлайн-взаимодействий онлайн-активностью, снижении концентрации и фрагментации внимания. Эти практики постепенно нормализуются и перестают восприниматься как проблема.

Молодёжь является наиболее уязвимой группой. В странах Центральной Азии доля молодого населения остаётся высокой, а смартфон часто становится основным, а иногда и единственным окном в мир информации, развлечений и социальных связей. Для значительной части подростков и молодых взрослых цифровая среда подменяет школу, улицу, кружки и живое общение. Среднесуточное время, проводимое в интернете, в крупных городах региона нередко превышает 5–6 часов, при этом основная часть этого времени приходится не на обучение или работу, а на развлекательный контент и социальные платформы. Экономика внимания, встроенная в алгоритмы цифровых сервисов, активно стимулирует такое поведение.

Особенность Центральной Азии заключается в том, что цифровая зависимость формируется на фоне ограниченного доступа к альтернативным формам досуга и самореализации. В малых городах и сельской местности инфраструктура спорта, культуры и неформального образования развита слабо. В этих условиях смартфон становится универсальным компенсатором дефицита возможностей. Цифровая среда заполняет вакуум, который не смогли закрыть социальные институты. Это делает зависимость не только индивидуальной, но и структурной проблемой.

Важно подчеркнуть, что цифровая зависимость не всегда выглядит как патологическое поведение. Она часто маскируется под «норму современной жизни». Постоянная онлайн-доступность воспринимается как требование работы и учёбы. Многозадачность становится стандартом. Быстрое потребление контента подменяет глубокое осмысление. В результате снижается качество когнитивных процессов, ухудшается способность к длительной концентрации, растёт эмоциональная утомляемость. Эти эффекты трудно измерить статистически, но они всё чаще фиксируются в образовательной и трудовой среде.

Цифровая грамотность в её текущем понимании плохо справляется с этими вызовами. Обучающие программы в школах и вузах в основном сосредоточены на технических навыках: работе с офисными программами, платформами дистанционного обучения, электронными сервисами. Гораздо меньше внимания уделяется вопросам медиагигиены, саморегуляции, критического мышления и понимания алгоритмической природы цифровых платформ. В результате пользователь умеет пользоваться инструментом, но не понимает, как этот инструмент воздействует на его поведение.

Экономический аспект проблемы также недооценивается. Цифровая зависимость напрямую влияет на производительность труда. Фрагментация внимания, постоянные отвлечения и информационная перегрузка снижают эффективность работников, особенно в сферах, требующих аналитического мышления и концентрации. В странах Центральной Азии, где значительная часть экономики ориентирована на низкопроизводительные сектора, этот фактор усугубляет структурные ограничения роста. Вместо того чтобы стать инструментом повышения человеческого капитала, цифровые технологии частично превращаются в фактор его эрозии.

Социальные последствия также выходят за рамки индивидуального уровня. Изменяется структура семейных коммуникаций, ослабевают горизонтальные связи, усиливается атомизация. Виртуальные формы взаимодействия вытесняют живые, но не способны полностью их заменить. Это особенно заметно в традиционных обществах Центральной Азии, где социальные связи исторически играли ключевую роль в передаче норм, ценностей и поддержки. Цифровая среда меняет эти механизмы быстрее, чем общество успевает к ним адаптироваться.

Граница между пользой и вредом цифровых технологий проходит не по линии «онлайн — офлайн» и не по количеству часов в сети. Она проходит по линии осознанности и контроля. Цифровая грамотность приносит пользу там, где технологии используются как инструмент для достижения внешних целей: образования, работы, предпринимательства, доступа к услугам. Цифровая зависимость начинается там, где технологии становятся самоцелью, вытесняя другие формы активности и подчиняя себе поведение человека.

Для Центральной Азии этот вопрос имеет стратегическое значение. Регион делает ставку на цифровизацию как на инструмент модернизации, повышения прозрачности и интеграции в глобальную экономику. Однако без развития более сложного понимания цифровой грамотности эти усилия могут дать ограниченный эффект. Цифровая зрелость общества определяется не количеством приложений и платформ, а способностью граждан управлять цифровой средой, а не подчиняться ей.

В перспективе ключевым вызовом станет институционализация ответственного цифрового поведения. Это предполагает пересмотр образовательных стандартов, включение медийной и цифровой гигиены в учебные программы, развитие публичных дискуссий о рисках цифровой зависимости, а также формирование культуры осознанного потребления контента. Без этого цифровизация рискует усилить социальные и когнитивные разрывы, вместо того чтобы их сокращать.

Таким образом, цифровая грамотность и цифровая зависимость в Центральной Азии находятся не по разные стороны баррикад, а внутри одного процесса. Они являются двумя возможными траекториями развития одного и того же цифрового пространства. Где именно проходит граница между ними, зависит не только от технологий, но и от того, какие ценности, навыки и институты сопровождают их распространение. В этом смысле главный вопрос цифрового будущего региона заключается не в скорости внедрения технологий, а в способности общества удерживать контроль над их влиянием.

Источник: vk.com

Комментарии: