Цифровая экосистема для МСБ: Казахстан ускоряет переход в экономику данных

Стремительное расширение цифровых технологий и распространение искусственного интеллекта формируют новую экономическую архитектуру, в которой способность государства и бизнеса быстро адаптироваться становится фактором конкурентоспособности не в теоретическом, а в измеримом экономическом выражении. Казахстан, находящийся в зоне интенсивной трансформации рынков и логистических потоков Евразии, вынужден отвечать на вызов теми темпами, которые ещё десять лет назад считались несвойственными государственным институтам. Выступление президента Касым-Жомарта Токаева на церемонии вручения премий «Алтын сапа», «Парыз» и конкурса «Лучший товар Казахстана» стало индикатором того, что цифровизация перестаёт быть декларативным направлением и становится макроэкономической стратегией с конкретными параметрами и планируемой отдачей.

Оценка глобальных последствий развития искусственного интеллекта, озвученная Токаевым, относится к наиболее консервативным прогнозам международных аналитических центров. Вариации исследований McKinsey, PwC, OECD и Всемирного банка сходятся в возможном влиянии на мировой ВВП от 17 до 26 трлн долларов к 2030 году. Даже нижняя граница соответствует более чем 15% текущего мирового ВВП, что делает ИИ одним из самых значимых факторов роста, сопоставимым с индустриальными революциями прошлого. Прогнозируемое создание 78 млн новых рабочих мест трактуется как балансирующий элемент против рисков автоматизации: даже если часть профессий исчезнет, совокупный эффект может оказаться положительным при условии адаптации национальных систем образования и регулирования.

Для Казахстана, чья экономика за последние двадцать лет зависела от сырьевых циклов и колебаний мировых цен, переход в цифровую модель может дать количественный эффект от 14 до 20 млрд долларов дополнительного ВВП. Это соответствует 14–20% текущей годовой экономики страны, если исходить из показателей около 104 млрд долларов ВВП. Даже 10 млрд долларов цифровой добавленной стоимости способны изменить структуру бюджетных доходов, распределение инвестиций и модель занятости. Токаев подчёркивает, что расчёты предварительные, но сам факт их упоминания показывает: государство рассматривает цифровизацию как фактор макроэкономического роста, а не как инструмент оптимизации документооборота.

Отдельное внимание президент уделил цифровой инфраструктуре для бизнеса, поскольку именно этот сектор должен генерировать непосредственный экономический эффект. Платформа eGovBusiness, по его словам, уже изменила взаимодействие предпринимателей с государством. В 2024 году через её механизмы оказано свыше 4,6 млн услуг. Если учитывать, что в Казахстане действуют около 1,5 млн субъектов МСБ, нагрузка на платформу указывает на фактическое включение большинства предпринимателей в цифровой контур. Сокращение документооборота можно оценивать косвенно: по данным Миннацэкономики, до цифровизации предприниматель тратил на сбор справок от 8 до 40 часов в год в зависимости от отрасли. Если перевести это в экономию рабочего времени на уровне страны, речь идёт о миллионах человеко-часов, которые высвобождаются и возвращаются в экономический оборот.

Однако цифровизация предпринимательских услуг остаётся неполной. Интеграция eGovBusiness с Цифровой картой бизнеса является ключевым элементом, который позволит перейти от набора несвязанных сервисов к экосистеме, способной автоматически анализировать состояние компании, её финансовые показатели, налоговые обязательства и потребности в поддержке. По аналогии с системами «умного» сопровождения бизнеса, которые внедряются в Южной Корее, Эстонии и ОАЭ, единая цифровая карта позволяет прогнозировать риски банкротства, оптимизировать меры господдержки и даже автоматически подбирать программы льготного кредитования. Казахстан пока не озвучивает столь глубоких механизмов анализа, но сам факт интеграции уже двигает систему в этом направлении.

Проблемой остаётся фрагментация услуг между центральными и местными исполнительными органами. Многие критические элементы поддержки — разрешения на строительство, земельные вопросы, локальные сервисы ЖКХ, торговые разрешения — всё ещё обрабатываются офлайн или работают в локальных цифровых решениях, не связанных с общенациональной платформой. Подключение этих компонентов к eGovBusiness потенциально способно ликвидировать одну из самых стойких административных проблем — неоднородность условий ведения бизнеса по регионам. Сегодня разница между Алматинской, Туркестанской или Западно-Казахстанской областями по уровню доступности услуг достигает 20–30%. Единая платформа может выровнять этот показатель, что особенно важно для малых предприятий, работающих в сельской и приграничной зоне.

Дополнительным уровнем модернизации станет внедрение консультаций по использованию искусственного интеллекта в бизнес-процессах. На первый взгляд, эта инициатива может показаться декларативной. Однако мировой опыт показывает, что доступность экспертных рекомендаций по применению ИИ увеличивает вероятность внедрения технологий в компаниях малого и среднего сегмента на 40–60%. В Сингапуре аналогичный проект повысил цифровую зрелость малого бизнеса на 28% за три года. Казахстанские предприниматели, особенно в регионах, часто сталкиваются с дефицитом информации: как использовать машинное обучение для прогнозирования спроса, как оптимизировать логистику, какие решения доступны без крупных инвестиций. Государственная консультационная поддержка способна ускорить проникновение ИИ на уровень микро- и малых предприятий, которые вносят более 33% в ВВП Казахстана.

Нынешняя позиция государства демонстрирует переход от восприятия цифровизации как административного инструмента к пониманию её как структурного фактора роста. Последние 15 лет Казахстан планомерно развивал цифровой контур: запуск eGov, развитие портала «Ашы? ?кімет», внедрение QR-платежей, цифровых водительских удостоверений, электронных медкарт. Но эти процессы затрагивали преимущественно граждан, а не бизнес. Сдвиг акцента на предпринимательскую экосистему означает формирование среды, в которой малые фирмы могут оперировать в тех же технологических стандартах, что и крупные корпорации. Это критично, поскольку в Казахстане 97% зарегистрированных компаний относятся к МСБ, а их технологическое отставание приводит к снижению общей продуктивности экономики.

Экономический эффект от комплексной цифровизации можно оценивать через косвенные показатели. Например, Всемирный банк фиксирует, что повышение цифровой зрелости на один уровень в шкале Digital Adoption Index увеличивает трудовую производительность страны в среднем на 2,2%. Если Казахстан достигнет уровня внедрения ИИ хотя бы сопоставимого с Польшей или Малайзией, возможный прирост ВВП может составлять дополнительные 3–5 млрд долларов сверх тех 14–20 млрд, о которых говорит президент. Параллельно уменьшится теневой оборот, который в разных оценках занимает от 20 до 25% экономики. Чем больше процессов переводится в цифровой формат, тем труднее части рынка оставаться вне учётного поля.

Сложность задачи состоит в том, что внедрение ИИ требует не только технологий, но и подготовки кадров. Казахстан ежегодно выпускает около 12 тысяч ИТ-специалистов, тогда как спрос, по данным Минцифры, составляет не менее 30 тысяч. Дефицит человеческого капитала может замедлить темпы цифровой реформы. Аналогичные проблемы уже наблюдались в рамках проектов Smart City: инфраструктура была развёрнута, но квалифицированных аналитиков данных в регионах не хватало, что снижало эффективность систем. Поэтому информация о запуске консультационных механизмов по ИИ указывает, что государство намерено минимизировать разрыв между техническими возможностями и навыками предпринимателей.

Интерес вызывает и сам факт публичного обсуждения макроэкономических расчётов влияния ИИ. Ранее государственные выступления чаще акцентировали социальные и административные аспекты цифровизации. Теперь вектор смещён к экономической рациональности: цифровые решения рассматриваются как инвестиции, которые должны давать добавленную стоимость, снижать транзакционные издержки, повышать производительность труда и обеспечивать прозрачность государственного управления. Такой подход характерен для экономик, переходящих на модель устойчивого роста, где технологические факторы становятся важнее сырьевых.

Если Казахстан реализует заявленные меры полностью, в ближайшие пять–семь лет можно ожидать изменение структуры предпринимательской среды. Малые предприятия смогут оперировать на базе предиктивной аналитики, крупных массивов данных и автоматизированных процессов, что позволит им конкурировать на рынке, где традиционно доминируют крупные холдинги. Параллельно снизится стоимость госуслуг, ускорится скорость транзакций, уменьшится коррупционный риск, поскольку человеческий фактор будет минимизирован цифровыми операциями. В долгосрочной перспективе цифровизация может перераспределить до 3–4% ВВП из административных затрат в продуктивные сектора, включая обрабатывающую промышленность, логистику, финтех и экспорт услуг.

Заявление президента становится частью более широкой концепции изменения экономической модели Казахстана. Страна, которая в течение двух десятилетий росла за счёт сырьевых ресурсов, сейчас вынуждена формировать новую основу — цифровую экономику, в которой ценность создаётся не добычей, а данными, алгоритмами и интеллектуальным капиталом. Потенциальные 14–20 млрд долларов добавленной стоимости — не прогноз, а сигнал: в условиях технологической гонки отставание будет стоить дороже, чем инвестиции.

Источник: vk.com

Комментарии: