Великий дар речи: как появился язык

Мы привыкли думать о языке как о величайшем даре, который отличает нас от «бессловесных тварей». Поэзия, философия, ядерная физика — всё это стало возможным благодаря Слову. Звучит красиво, но если смахнуть с истории налет романтики, окажется, что человеческая речь возникла не из возвышенных порывов, а из боли, страха, лени и непреодолимого желания перемыть кости соседу. Первые теории происхождения языка были довольно забавными.

Возьмем, например, теорию «Гав-гав» (Bow-wow theory). Её сторонники (включая Лейбница) считали, что наши предки просто передразнивали природу. Услышали собаку — гавкнули. Услышали гром — рявкнули. Идея рабочая, но примитивная. На одних звукоподражаниях далеко не уедешь: попробуйте объяснить словами «бабах» и «мяу» теорию относительности или хотя бы план охоты на мамонта.

Или теория «Тьфу-тьфу» (Pooh-pooh theory). Это про эмоции. Ударил палец камнем — заорал «Ай!». Увидел красивую самку — присвистнул. Увидел саблезубого тигра — покакал издал звук ужаса. Междометия — штука полезная, но построить на них грамматику сложновато.

А как вам «Трудовая теория» (она же Yo-he-ho)? Фридрих Энгельс и его сторонники верили, что труд сделал из обезьяны человека. Мол, когда мужики тащат тяжелое бревно, они ритмично ухают. Эти ритмичные выдохи якобы и стали основой речи. Красиво? Да. Но любой, кто хоть раз таскал мебель, знает: когда тебе тяжело, твой лексикон сокращается до трех-четырех нецензурных слов, а не расцветает сонетами.

Пожалуй, самая правдивая теория принадлежит современному британскому антропологу Робину Данбару. Он посмотрел на обезьян и заметил, что социальные связи они поддерживают через физическое взаимодействие. Перебирание шерсти, выискивание блох — это часть их общения. «Ты почесал мне спину, я не убью тебя завтра».

Но когда группы людей стали слишком большими, чесать спины всем подряд стало физически невозможно. Рук не хватало. И тогда мы изобрели «голосовой груминг». Язык появился не для передачи важной информации («Там еда», «Там лев»), а для сплетен. «Ты видел, с кем спит вождь?», «А тот парень из соседней пещеры — полный идиот». Это позволяло поддерживать связи с десятками людей одновременно, не прикасаясь к ним. Мы научились говорить, чтобы трепаться. И, глядя на современные соцсети, понимаешь: за 100 тысяч лет ничего не изменилось.

Конечно, одного желания сплетничать мало. Нужна правильная физиология. Нашим предкам пришлось пройти через мучительные анатомические изменения. Гортань опустилась ниже (из-за чего мы, единственные из приматов, можем легко подавиться едой насмерть — вот она, цена болтовни), мозг раздулся, появились зоны Брока и Вернике.

Долгое время ученые молились на ген FOXP2, называя его «геном языка». Мол, случилась мутация, и обезьяна заговорила. Но недавние исследования показали, что всё сложнее. Этот ген был и у неандертальцев (кстати, они, скорее всего, вполне сносно болтали, хоть и высоким голосом), и даже у мышей он отвечает за писк. FOXP2 — это не первопричина, а скорее сопутствующее улучшение, позволяющий нейронам правильно соединяться. Без него никак, но и одного его недостаточно.

Исследования ученых из MIT (Массачусетский технологический институт) дают нам дату: примерно 135 000 лет назад. Именно тогда, еще до того как Homo sapiens разбрелись из Африки по всему свету, у нас появилась способность к сложному языку. Сначала это был инструмент мышления («внутренний голос»), и только потом — инструмент коммуникации. Мы сначала научились говорить сами с собой, а потом уже решили, что стоит поделиться своими «гениальными» мыслями с окружающими.

Автор на Пикабу: lacewars

Источник: pikabu.ru

Комментарии: