Монополия на Истину

После публикации шумерского мифа о сотворении человека я получил богатую обратную связь, как в комментариях, так и в личных сообщениях, и поэтому всех комментаторов искренне благодарю!

В этом посте я хотел бы поверхностно разобрать часто встречающееся утверждение (даже в комментариях) о том, что именно в Библии наиболее логично, полноценно и правдиво описана история о сотворении человека Богом в сравнении с мифологией других народов.

И так, приступим...

Попытка увидеть в Библии не просто священный текст, но универсальную модель бытия, пронизанную логикой, глубиной и онтологической полнотой, заслуживает уважения. Однако именно эта уверенность в исключительности библейского нарратива требует выхода за его пределы – в пространство сравнительной мифологии, исторической критики и научной эпистемологии.

Есть мнение, что «научное теоретизирование не имеет шанса определить первопричину», согласно теореме Гёделя. Это распространённое, но методологически опрометчивое прочтение. Теоремы о неполноте касаются формальных систем, а не физической реальности. Они не доказывают существование трансцендентной «Неопределимой Первопричины». Они лишь констатируют, что в любой достаточно сложной математической системе есть утверждения, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть внутри самой системы. Это ограничение логики, а не аргумент в пользу богословия. Наука же не стремится к абсолютному основанию, она идёт от наблюдения, гипотезы, ошибки и коррекции. Её сила в открытости, а не в аксиоматической завершённости.

Идея о «синергии богословия и науки» выглядит благородно, но на практике она часто оборачивается подгонкой одного под логику другого. Лично я не смог этого сделать и в результате такой попытки мне пришлось перестать считать себя христианином.

История знает множество примеров, когда религиозные системы пытались «объяснить» природу через богословские метафоры – от средневековых космологий до современных адаптаций библейского творения под научную терминологию. Но ни одна из этих попыток не выдержала проверку временем. Причина проста: наука и религия отвечают на разные вопросы, используя разные методы.

Онтологическое утверждение о том, что библейский человек как единственный и уникальный «венец творения», созданный по образу и подобию Бога, с абсолютным правом на владычество над природой и статусом «сотворца» с Богом, оказывается в серьёзном противоречии с эмпирической картиной происхождения Homo sapiens. Эта картина разрушает библейскую антропологическую мононормативность – идею о том, что человек был создан однажды, в одном акте, как завершённая и самодостаточная форма.

Вместо этого мы видим некий процесс, включающий множественные параллельные линии (различные виды Homo), гибридизацию (скрещивание Homo Sapiens с неандертальцами и денисовцами), признаки адаптивных изменений (рудименты), генетических мутаций (аттавизмы), неотении (токсикоз во время беременности, тяжелые роды из-за большой головы плода, отсутствие кости в половом члене, уменьшение челюсти, нейропластичность), вымирание целых видов Homo. В этом контексте «образ человека как подобие Божие» теряет свой онтологический статус.

Именно поэтому шумерский миф о сотворении человека, в котором боги берут кровь (генетический материал?) убитого бога и глину (какой-то более вид Homo?), а затем создают (далеко не с первого раза) новое существо, способное трудиться, служить богам, и получать удовольствие – лично для меня оказывается, парадоксально, ближе к научной модели, чем библейский нарратив. Это не делает нас менее значимыми, но наоборот, делает нашу ответственность за мир подлинно человеческой, а не заимствованной из метафизики.

Если выйти за рамки библейского нарратива и обратиться к другим древним традициям, становится ясно: Тора – это далеко не единственная, и даже не самая древняя, попытка человека осмыслить свое происхождение и предназначение. Аналогичные мотивы, встречаются и в египетской, хеттской, древнекитайской, индийской, мезоамериканской и других традициях.

Часто говорят, что Тора, как божественное откровение, имеет семьдесят лиц, или уровней понимания, которые открываются человеку по мере его духовного развития. Но простите, подобное утверждение применимо вообще к любому тексту – будь то Авеста, Книга Мертвых, Коран, Веды, «Одиссея» Гомера, «Ромео и Джульета» Шекспира или «Братья Коромазовы» Достоевского… Все зависит от интерпретации текста, которая имеет прямую связь с мировоззрением и жизненным опытом конкретного интерпретатора. Это не свидетельство глубины самого текста, а проявление когнитивной способности человека к ассоциативному мышлению.

Вот, например, хеттский текст под названием «Небесное Царство»:

«Давным-давно, в минувшие дни, Алалу был царем на Небесах; Алалу гордо восседал на троне. Ану могучий, средь богов первейший, прислуживал ему, у ног его склоняясь, с питьем ему он чашу подносил. И девять считанных эпох на Небесах царем Алалу был. В девятую ж эпоху Ану вступил с ним в бой. Алалу побежденный, бежал в великом страхе – …на троне сел Ану… И девять считанных эпох на Небесах царем Ану был; в девятую ж эпоху с Ану вступил в бой Кумарби. Ану бежал, разжав смертельные объятия врага – бежал Ану, укрыться думал в небесах».

Христианин здесь увидит историю падения дьявола; иудей увидит историю борьбы между коленами Израиля; неоплатоник усмотрит в смене царей эманацию Божественного Единого через иерархию умопостигаемых сфер; фрейдист разглядит драму отцеубийства и смещения авторитета; альтернативщик углядит историю междоусобных войн среди инопланетной цивилизации, изгнанные представители которой бежали на межгалактических кораблях на другую планету… И никто из них не будет ошибаться и найдёт в тексте то, что его система интерпретации позволяет увидеть. Но это не потому, что хеттский миф, как утверждается Тора или Библия является божественным откровением, а потому, что человеческое сознание устроено так, что ищет и находит смысл даже там, где его изначально не было. Это свойство человеческой психики называется апофения.

Библейская герменевтика, особенно в её мистико-аллегорических формах, склонна к гиперинтерпретации. Когда каждое слово, каждый пробел, каждая орфографическая деталь превращаются в криптограмму божественного замысла, текст перестаёт быть историческим документом и становится зеркалом интерпретатора. Это прекрасно работает в поэзии, но катастрофически в познании. Все это говорит (по крайней мере для меня) не о сверхъестественном богатстве одного текста, а о бесконечной плодовитости человеческого разума.

Важно понимать, что древние авторы Библии не думали категориями современной науки, космологии или философии. Они писали в рамках своего времени, используя доступные им образы, мифологемы и культурные коды. Попытка «вычитать» из их текстов современные знания – это не чтение, а реконструкция по своему образу и подобию. Ирония в том, что такой подход сам по себе противоречит библейскому призыву к честности и смирению в познании.

Таким образом, стремление найти в Библии универсальную и единственно верную онтологию, пусть даже искреннее и духовно мотивированное, рискует превратиться в форму интеллектуального проекционизма: мы вкладываем в древний текст то, что сами ценим или надеемся обрести. Между тем сама Библия, как и другие древние тексты, рассмотренная через призму историко-критического метода, оказывается не монолитным откровением, а полифоническим собранием голосов: поэтов, пророков, мудрецов, редакторов, – каждый из которых отвечал на вызовы своего времени, а не на вечные вопросы будущих поколений.

Как теист, который верит в существование некого Единого Высшего Существа, исхожу из того, что человечество, возможно, утратило некогда общеизвестные, целостные знания о своём происхождении, и что эти фрагменты, как эхо, дошли до нас в искажённой, поэтизированной, мифологизированной форме. В этом смысле Библия является всего лишь одной из многих лампад, освещающих разные уголки одной и той же затерянной карты, по которой мы с вами бредем, испытывая глубокое напряжение.

Но именно в этом напряжении между утратой и поиском, между мифом и методом, между памятью и гипотезой, раскрывается подлинная зрелость человеческого сознания. Мы больше не можем позволить себе ни слепо верить в буквальное толкование древних текстов, ни с таким же слепым цинизмом отбрасывать их как примитивные выдумки. Потому что за их метафорами, за их ритуальными формулами, за их повторяющимися сюжетами – чувствуется нечто большее, чем просто страх перед хаосом или желание объяснить почему на небе появляется молния.

И здесь важно признать: ни наука, ни вера в своём чистом виде не обладают монополией на истину. Наука даёт нам инструменты для проверки, но не даёт смысла. Вера даёт смысл, но часто не выдерживает проверку. А когда они встречаются не как соперники, а как партнёры – не в синтезе догм, а в уважении к разным формам знания, то возникает нечто ценное: умение жить с неопределённостью, не теряя стремления к истине.

И если древние мифы во всем их многообразии говорят нам о том, что человек был создан для труда, для владычества и познания, для связи неба и земли, – может быть, они не так уж и ошибались. Только владычество – это не право на эксплуатацию, а ответственность за сохранение. Бессмертие – не вечная жизнь тела, а способность оставлять после себя добро, знание, любовь и память. Познание – не стяжание монополии на Истину, а смирение перед ее глубиной. Связь неба и земли – не как мост для нисхождения божественных указаний или восхождения избранных душ, а как способность человека быть посредником между внутренним миром сознания и внешним миром природы.

Мы, вероятно, никогда не узнаем, кто именно и каким образом «оживил» прах земной – Бог, инопланетная цивилизация или эволюционный скачок самой природы. Но мы можем выбрать, что делать с этим дыханием здесь и сейчас…

И в этом заключается не трагедия утраченного знания, а призыв к новому: к тому, чтобы не просто вспомнить, кто мы, но стать теми, кем мы можем быть. Потому что, каким бы ни было наше происхождение – наше будущее зависит только от нас. И в этом – не утрата, а свобода; не отчаяние, а надежда!

Источник: vk.com

Комментарии: