В СССР так запрещали «буржуазную кибернетику», что обогнали США и Европу по технологиям. Несостыковочка?

Антисоветская мифология, уподобляясь религиозной догматике, неустанно лепит образы «жертв» режима, и миф о «сталинском погроме кибернетики» занимает здесь видное место. Его суть сводится к лживому тезису о том, что советское руководство, объявив кибернетику «лженаукой», сознательно задушило развитие вычислительной техники и обрекло страну на отставание.

Однако конкретный анализ конкретной ситуации, требуемый методом диалектического материализма, вскрывает подлинную картину. Критика направлялась отнюдь не на вычислительную технику как таковую, а на идеалистические и механистические извращения, привнесенные в кибернетику ее западным отцом Норбертом Винером. В его труде «Кибернетика, или управление и связь в животном и машине» содержались спекулятивные попытки сведения сложнейших социальных и биологических процессов к примитивным машинным алгоритмам, к отрицанию качественного своеобразия форм движения материи – типичный продукт буржуазного редукционизма. Именно эта «философская шелуха», а не техническая суть, стала объектом справедливой критики в советской печати начала 1950-х годов.

Пока либеральные мифотворцы рыдают о мнимом «запрете», материальные факты свидетельствуют о прямо противоположном: бурное развитие вычислительной техники в СССР стало возможным именно благодаря целенаправленной государственной политике эпохи Сталина. Уже 29 июня 1948 года, спустя считанные месяцы после выхода книги Винера, Совет Министров СССР принимает Постановление № 2369, подписанное Сталиным. Этим документом создается Институт точной механики и вычислительной техники (ИТМиВТ) АН СССР под руководством академика Н. Г. Бруевича. Это не было декларацией на бумаге – в штат нового института немедленно переводятся около 60 ведущих специалистов из Энергетического института, Института математики и Института машиноведения АН СССР. Одновременно в системе Министерства машиностроения и приборостроения создается мощное Специальное конструкторское бюро СКБ-245 – будущий кузнец серийных ЭВМ «Стрела». Более того, еще в декабре 1948 года, до знаменитых критических статей, Б. И. Рамеев и И. С. Брук получают авторское свидетельство № 10475 на архитектуру Автоматической цифровой электронной машины (АЦЭМ) – первый в СССР патент такого рода. Разве эти конкретные государственные решения и действия по созданию материально-технической и кадровой базы похожи на «гонения»? Это планомерное строительство фундамента новой отрасли знания и техники.

Ирония истории в том, что годы якобы «тотального запрета» (1950-1955) стали временем триумфальных прорывов советской компьютерной мысли. В 1950 году в Киеве под руководством С. А. Лебедева заработала Малая электронная счетная машина (МЭСМ) – первая универсальная ЭВМ в континентальной Европе. В 1952 году в Москве его же БЭСМ-1 достигла рекордных 8-10 тысяч операций в секунду, превосходя большинство западных аналогов того времени. К 1953 году серийный выпуск ЭВМ «Стрела» в СКБ-245 обеспечил вычислительными мощностями ключевые оборонные проекты страны, включая ядерные и ракетные. Параллельно развивались другие школы: И. С. Брук создавал М-1, велись разработки ЭВ-80 под руководством В. Н. Рязанкина. Статистика безжалостна к мифу: к 1955 году в СССР действовало 18 ЭВМ, а к 1958-му – уже около 300. Разрыв с США стремительно сокращался, и к середине 1960-х БЭСМ-6 стала самой быстрой машиной в Европе, выполняя миллион операций в секунду. Эти материальные достижения – неопровержимое доказательство примата практики и государственной воли над идеологическими дискуссиями.

Рассмотрим же природу тех самых «антикибернетических» публикаций, ставших основой мифа. Четыре статьи в центральной прессе и одна словарная статья – вот весь «арсенал гонений», раздутый до масштабов инквизиции. Анализ их содержания однозначен: объектом критики был идеализм Винера, а не вычислительная техника. Статья М. Ярошевского в «Литературной газете» (апрель 1952) клеймит претензии кибернетиков на «спасение человечества от социальных бедствий», но тут же подчеркивает: «Советские ученые непрерывно совершенствуют математические машины». Статья «Материалиста» в «Вопросах философии» (май 1953) посвящена разбору социал-дарвинистских аналогий Винера, однако содержит прямой пассаж: «Применение вычислительных машин имеет огромное значение для хозяйственного строительства». Даже в «Кратком философском словаре» 1954 года, где кибернетика названа «реакционной лженаукой», критикуется не техника, а «отождествление работы мозга с работой счетной машины». Характерно, что сами ведущие разработчики ЭВМ – Лебедев, Брук, Рамеев – не подвергались ни гонениям, ни репрессиям; их лаборатории щедро финансировались государством, их работа продолжалась полным ходом. Это был спор о методологии в рамках материалистической диалектики, а не запрет науки.

Подлинно диалектический характер советского подхода проявился в том, что критика ранних форм кибернетики стала необходимым этапом ее плодотворного «снятия». Уже в июне 1954 года, до формальной «реабилитации», А. А. Ляпунов читает в Энергетическом институте фундаментальный доклад «Об использовании математических машин в логических целях», отвергая вульгарные аналогии «мозг-машина», но обосновывая плодотворность строгих кибернетических методов. В 1955 году С. Л. Соболев, А. И. Китов и А. А. Ляпунов публикуют в «Вопросах философии» программную статью «Основные черты кибернетики», заложив фундамент ее марксистского материалистического прочтения. Знаменательно, что к этому моменту БЭСМ-2 уже проектировалась, а В. М. Глушков активно работал над теорией автоматов. Диалектический закон отрицания отрицания действовал в полной мере: тезис (вейнеровский идеализм) встретил антитезис (марксистская критика), что привело к качественному синтезу – подлинно научной кибернетике, очищенной от буржуазных спекуляций и прочно встроенной в систему социалистического научно-технического прогресса.

Разоблачение мифа о «гонениях» дает нам не просто историческую правду, но ценные методологические уроки применения диалектического материализма к анализу развития науки. Первичность материальной практики над абстрактными спорами наглядно доказана: развитие вычислительной техники определялось насущными потребностями обороны и экономики, что выразилось в конкретных государственных решениях и ресурсах. Критика носила конкретный характер, будучи направлена против определенных идеалистических и механистических отклонений, а не против технического прогресса как такового. Период теоретических дискуссий не затормозил, а, напротив, обогатил последующий расцвет кибернетики в СССР, поспособствовал очищению ее от вульгарных буржуазных заблуждений. И наконец, сам миф демонстрирует свой классовый характер: буржуазная фальсификация истории служит целям очернения социализма, тогда как факты убедительно доказывают его способность к невиданным технологическим рывкам. Крах ультраимпериалистической гегемонии порождает новые мифы, стремящиеся обелить старый порядок. Но как показала история с кибернетикой, правда материальна – она в институтах, патентах, действующих машинах, созданных вопреки клевете. Не словесные эквилибры буржуазных фальсификаторов, а конкретные дела и достижения – вот подлинный критерий истины. Пролетариат, овладевающий современными средствами производства и информации, извлечет из этой истории главный урок: подлинно научное знание рождается и крепнет в борьбе за преобразование мира на разумных социалистических началах. Вперед – к новым рубежам познания, свободным от мистификаций эксплуататорского строя!

Источник: dzen.ru

Комментарии: