Бот или человек?

Проблемы доказывания групповых преступлений в эпоху нейросетей

«Так, в неустановленный период времени, но не позднее 17 часов 50 минут, более точные дата и время предварительным расследованием не установлены, не установленное следствием лицо, являющееся участником организованной группы, находясь в не установленном следствием месте, при не установленных следствием обстоятельствах обратилось к ?…? находящемуся по месту жительства, по адресу: ?…? с предложением принять участие в деятельности указанной организованной группы в качестве “закладчика-курьера”», – в адвокатской практике мне не раз доводилось сталкиваться с подобной формулировкой в текстах обвинительных заключений, связанных с расследованием преступлений по ч. 3 ст. 30, п. «а», «г» ч. 4 ст. 228.1 УК РФ.

Аналогичная ситуация наблюдается по эпизодам преступной деятельности, относимым к ч. 4 ст. 159 УК, поскольку «неустановленные лица» зачастую так и остаются неустановленными, а весь объем обвинения возлагается на исполнителей. Большая часть обвинительных приговоров с квалификацией «организованная группа» выносится, как правило, в отношении не «организованных» лиц, а подростков, зачастую до конца не осознававших, насколько опасен такой путь «заработка».

В последние годы правоприменительная практика нередко демонстрирует, что для доказывания квалифицирующего признака «участие в организованной преступной группе лиц» порой достаточно указать на это в обвинительном заключении, перечислив признаки организованной группы лиц; в этом отношении зачастую наблюдается формальный подход. Подчас изложенные в обвинительном заключении признаки не подтверждаются реальными доказательствами, которые были бы оценены с позиции классических «трех Д» (допустимость, достоверность, достаточность). Вместе с тем, говоря об организованной группе применительно к квалификации деяния (к примеру, по ст. 159 УК), объем обвинения кратно «вырастает» – с ч. 2 ст. 159 УК до ч. 4 данной статьи Кодекса. При этом даже подростку, совершившему преступление впервые, грозит реальный срок лишения свободы. Похожая ситуация относится ко всем видам преступлений, осуществляемым с использованием Интернета, на базе которого функционируют мессенджеры. Платформы современных мессенджеров позволяют организовывать на их базе полноценные социальные сети, обращаться к которым возможно анонимно и децентрализованно – посредством маршрутизации, работающей по принципу Tor и VPN.

Возникает закономерный вопрос: как быть в случае, если адресат интернет-общения не является человеком?

В ходе реализации Указа Президента РФ от 10 октября 2019 г. № 490 «О развитии искусственного интеллекта в Российской Федерации» принят ряд законов, в которых появилась дефиниция понятия «искусственный интеллект». К примеру, ст. 2 Федерального закона от 24 апреля 2020 г. № 123-ФЗ «О проведении эксперимента по установлению специального регулирования в целях создания необходимых условий для разработки и внедрения технологий искусственного интеллекта в субъекте Российской Федерации – городе федерального значения Москве и внесении изменений в статьи 6 и 10 Федерального закона “О персональных данных”» содержит ряд важных определений. В частности, в данной норме указано, что искусственный интеллект – комплекс технологических решений, позволяющий имитировать когнитивные функции человека (включая самообучение и поиск решений без заранее заданного алгоритма) и получать при выполнении конкретных задач результаты, сопоставимые как минимум с результатами интеллектуальной деятельности человека.

В сентябре 2024 г. в Госдуму внесен проект федерального закона № 718538-8, предлагающий введение квалифицирующего признака, связанного с использованием фальсифицированных или искусственно созданных медиафайлов (голос, фотоизображения и т.д.). Данный вопрос касался, в частности, использования ресурсов и возможностей ИИ при искажении исходных данных, однако ввиду ряда неточностей Комитет Госдумы по госстроительству и законодательству оценил законопроект критически.

Вместе с тем очевидно, что за минувшие три года ИИ и нейросети сделали существенный скачок в развитии. Изучив судебную практику, я обратил внимание на ряд интересных с практической точки зрения решений судов. Так, в одном из приговоров по уголовному делу отмечается, что в ходе допроса свидетель (оперуполномоченный) дал следующие показания: «Просмотрев вышеуказанные видеозаписи с помощью приложения, использующего нейросети, он установил, что мужчиной, оплачивающим товар, был ?…?, он установил по базам МВД его адрес и произвел его опрос»1. То есть упоминание использования возможностей приложений на базе ИИ, даже косвенно, может устанавливать наличие обстоятельств, подлежащих доказыванию. Таким образом, упоминание о возможностях нейросети уже есть, высказано суждение об их практическом применении.

В другом приговоре допрошенный эксперт обратил внимание на «используемый в программе протокол CNN-EES, где алгоритмы нейронных сетей по фотографии повреждений рассчитывают и выдают скорость. В результате использования этих двух методов использования Crash3 и протокола CNN-EES была установлена примерная скорость в пределах 42 км/ч»2. Судом принято в качестве доказательства экспертное заключение, в котором указывалось, что ИИ самостоятельно сделал вывод, обобщив исходные данные.

Изложенное указывает на возможности алгоритмов в позитивном аспекте применения. Более того, уже возникают споры в отношении программных комплексов ИИ как субъекта интеллектуального права, а также как продукта и актива.

В связи с этим возникает вопрос о применимости положений УК о группе и об организованной группе в случае, если обвиняемый в ходе реализации умысла на совершение преступления общался с ботом на базе ИИ. Более того, умысел обвиняемого, по сути, реализуется посредством указаний, полученных от программного комплекса, имитирующего поведение человека. На сегодняшний день часть нейросетевых моделей находится в свободном доступе, а часть можно приобрести и использовать локально, имея мощное аппаратное обеспечение. ИИ, как и боты, относятся к программному обеспечению, которое хранится на серверах и в условиях анонимности Интернета может имитировать поведение человека. Однако в ряде случаев следствие указывает собеседника обвиняемого как «неустановленное лицо», вменяя ему функцию участника группы – то есть подразумеваемую личность.

В данном контексте законодательная регламентация отсутствует; при этом очевидно, что субъектом преступления является лицо, а не имитация лица.

Почему вменяется «группа лиц» в случае, если обвиняемый осознавал, что с ним общается алгоритм, фрагмент программного кода, а не человек? По сути, обвиняемый не вступал в группу, а лишь использовал ПО с целью совершения преступления.

Рассмотрим ситуацию с другой стороны – когда, к примеру, обвиняемый субъективно полагал, что общается с человеком, хотя в действительности выполнял указания алгоритма. В данном случае мы также должны оценить то обстоятельство, что следователь и обвинитель не имеют достаточных данных, которыми смогли бы опровергнуть или подтвердить факт наличия человека-соучастника, с которым общается обвиняемый. Соучастник – как персона, как субъект преступления, как человек, – полагаю, должен быть установлен неоспоримым образом.

Одним из самых важных для защитников принципов уголовно-процессуального законодательства является ссылка на принцип презумпции невиновности. Полагаю, в обозримом будущем вопрос о том, человеком ли совершено преступление, может стать актуальным. В настоящее время нейросетевого бота может изготовить даже далекий от программирования человек, при этом алгоритм будет последователен в своих ответах, а его локальное расположение позволяет обойти блокировки на общение, связанное с преступной деятельностью.

Так, в одном из процессов я как защитник выступил с итоговой речью в прениях, в которой оспаривал совершение преступления доверителем в составе организованной группы. Одним из доводов защиты была ссылка на то, что подзащитный общался только с ботом: этот факт был отражен в переписке, даже абонент в окне диалога был указан как «бот». При этом подзащитный понимал, что предложение о приобретении запрещенных веществ прислал робот. Сделав закономерные выводы, я дополнил позицию защиты аргументами о том, почему речь об организованной группе в данном случае идти не может. Гособвинитель на это возразил, что за каждой программой стоит оператор. Это дало основания полагать, что не все субъекты уголовного процесса в достаточной мере понимают механизм работы современного алгоритма нейросети.

Вместе с тем совершение преступления «совместно» с ИИ имеет, на мой взгляд, менее высокую общественную опасность, так как в нем отсутствует волевой посыл второго участника – он лишь электронный ассистент. Собственно, речь идет о группе «лиц», а понятие лица содержится как в законе, так и в толковом словаре русского языка. При этом отдельного квалифицирующего признака, определяющего совершение преступления с использованием программного обеспечения, имитирующего когнитивные функции человека, УК не содержит. В связи с этим полагаю, что данную квалификацию необходимо закрепить в законе как отдельный элемент, отдельный пункт, особенно в отношении преступлений, совершенных с использованием сети Интернет. Молодежь, воспитанная на повсеместном использовании гаджетов, зачастую не думает о рисках, получив от бота сообщение о «подработке». Многие воспринимают это как элемент игры, чего-то отстраненного от реальности и в силу особенностей личности не осознают в полной мере преступные последствия такого взаимодействия.

При этом, несмотря на отсутствие процессуального механизма разграничения диалога лица с искусственным интеллектом и диалога двух лиц, отличительные особенности общения с алгоритмом-ботом существуют. Полагаю, при надлежащем применении наукоемкого лингвистического исследования можно разграничить особенности стилистического построения общения – для этого необходимы регуляторы и методики. С этой целью считаю необходимым прежде всего обновление научных и экспертных методик, которые могли бы помочь актуализировать соответствующие нормы законодательства. Проблема налицо, нейросети в доступе, и их работа законодательно не регламентирована с точки зрения уголовно-правового регулирования. «Электронный соучастник» – не человек, он не разумен (хотя и самообучаем), его не нужно исправлять посредством назначения уголовного наказания, ввиду чего квалификация преступления как группового, учитывая неочевидность интернет-общения, на мой взгляд, не выдерживает процессуальной критики.

В заключение добавлю, что вопросы, связанные с искусственным интеллектом и его ролью в преступлениях, становятся все более значимыми, особенно в эпоху распространения нейросетей и чат-ботов. Считаю, что данная тема требует углубленного подхода, в том числе к выработке единых правовых механизмов. Полагаю, что защите необходимо чаще акцентировать внимание на данной проблематике, в том числе перед системой отправления правосудия. 

ПОЭТОМУ БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ ко всякого рода объявлениям в сети Интернет о подработке, стабильном заработке, работе на несколько часов и т.д.

Источник: www.advgazeta.ru

Комментарии: