Вклад Шпильрейн в психоанализ

Сабина Шпильрейн — один из наиболее оригинальных и ярких представителей психоаналитического движения, член трех психоаналитических обществ: Венского, Швейцарского и Российского, знавшая лично 3. Фрейда и К. Юнга, Э. Блейлера и А. Клапареда, Ж. Пиаже и Ч. Балли. Получившая научное признание, она, в силу разных причин, была надолго забыта. Относительно недавно возродившийся к ней интерес был изначально направлен на аспекты ее личной жизни, в первую очередь, на отношения с К. Г. Юнгом, и лишь в последнее время ее научные публикации привлекли заслуженное внимание исследователей.

Между тем, идеи Шпильрейн предвосхитили многие открытия в исследовании мышления, в психоанализе, в детском психоанализе, в изучении психотических расстройств.

Шпильрейн описывает те символы, с помощью которых вытесненные представления проявляются в речи. Так, например, с помощью приема переворачивания, то есть представления какого-либо содержания через его противоположность, у пациентки выражаются те или иные аспекты сексуальности: изобретенный ею глагол «католизироваться» означает предаваться сексуальной любви. В этом слове соединились два представления: о том, что ее муж католик, и о том, что он ей изменяет. Высокое «сикстинское» искусство означает сексуальную жизнь (здесь сыграло роль созвучие слов «сикстинский» и «сексуальный»), под «душой» понимается телесное, сексуальное. Также используется игра слов: слово «Kochtopf» (нем. — кастрюля) у пациентки символизирует матку. «Kochen» (варка) означает на языке ее бреда производство потомства, функцию, которую, в соответствии с ее фантазией, должен на себя взять профессор Кохер (Kocher).

Пациентка постоянно описывает непонятные алхимические процессы, мифологические сюжеты и реальные события, переплетая их все между собой в запутанный клубок. Распутать его Шпильрейн помог анализ повторяющихся символов. Так, в качестве часто упоминаемого пациенткой символа сексуальной жизни и плодородия упоминается вино. В процессе беседы с пациенткой Шпильрейн удается выстроить ассоциативную цепочку, устанавливающую истоки сексуализированного значения вина: вино — кровь Иисуса — кровь матери. Дополнительные сведения о детстве пациентки дополнили картину: отец был алкоголиком и избивал детей. Слово «избиение» вводило пациентку в сильный аффект и всегда имело сексуальную окраску. В результате смещения с представления об избиении алкоголизм превратился в сексуальный символ.

В своей самой известной работе «Деструкция как причина становления» Шпильрейн пишет и о другом роде символов, а именно, когда они являются родовыми представлениями, занимающими место Я-представлений. Например, пациентка, о которой шла речь в диссертации, вместо: «Я была оплодотворена» говорила: «Земля была просверлена». Здесь земля выступает как символ матери, характерный для бессознательных и сознательных представлений каждого народа. Сабина Николаевна делает интересный вывод о том, что фантазии психотических пациентов родственны сновидениям и архаичному типу мышления.

Также она указывает на то, что использование больными «dementia praecox» (родовых понятий) имеет целью сделать представления менее мучительными, уменьшить боль. Боль имеет место тогда, когда отдельные представления являются дифференцированными. Когда же мысли деперсонифицируются, а Я-душа растворяется в родовой душе, то мучительные представления не приносят боли, что проявляется у шизофреников в таком неадекватном аффекте, как равнодушие. Этот недостаток Я-активности и погружение в родовые представления у шизофреника приводит к распаду Я. Это одна из форм деструкции, которую рассматривает Сабина Шпильрейн в вышеупомянутой работе.

Шизофреник отрицает объект любви вне себя, а значит, он становится объектом собственного либидо и объектом неизбежной самодеструкции. Почему неизбежной?В своей работе «Деструкция как причина становления» Шпильрейн вступает в полемику с Фрейдом, не соглашаясь с тем, что страх сексуальной жизни связан с вытеснением положительно окрашенных желаний, и с Гроссом, считавшим, что отвращение связано с пространственным сосуществованием сексуальных продуктов с выделениями, а утверждая, что как страх, так и отвращение являются отражениями деструктивного компонента влечения к продолжению рода. Она говорит о том, что влечение самосохранения является односоставным и имеет только положительный компонент, а влечение к сохранению вида является двусоставным: оно имеет как положительный компонент (созидание), так и отрицательный (разрушение). Оно амбивалентно по своей сути: для созидания нового необходимо разрушить старое. Для любого изменения необходимо преодоление предыдущего состояния.

Деструктивный компонент проявляется как на биологическом уровне (у некоторых животных — умирание сразу после произведения нового поколения, у высокоорганизованных организмов — исчезновение половых клеток при оплодотворении), так и на психическом — растворение Я-дифференцированных представлений в родовых представлениях, что проявляется, например, в психозе и сопровождается разрушением Я, в акте творчества, где «затонувшая частица “Я” опять выныривает в новые представления, одетая богаче, чем раньше» [5, с. 113], а также просто в акте речи, где понимание собеседника становится возможным только в результате разрушения индивидуальных представлений и их растворения в универсальных представлениях.

Идея Шпильрейн о деструктивном компоненте влечения не сразу была понята и принята, хотя позже была заимствована и по-своему продолжена Фрейдом в его концепции влечения к смерти.

спровоцирована смертью, в случае пациентки даже двумя смертями, — ее матери и ее ребенка, от которого она избавилась на седьмом месяце беременности. Шпильрейн приводит важные детали этих событий, которые затем вплелись в ткань шизофренического бреда пациентки и получили сексуальную окраску. Что это за детали? После кремации матери пациентка взяла с собой несколько фрагментов костей. В учреждении, в котором ей делали аборт, она видела детей в стеклянных гробах. Впоследствии пациентка будет говорить об очищении стекла и очищении костей. Распутывая сложный клубок бредового образования, Шпильрейн начнет улавливать, что стоит за алхимическими процессами, которые постоянно описывает пациентка: созданием порошка из костей, из разбитого фарфора, из процесса вываривания, сожжения, пробуравливания земли раскаленным железом и так далее. Огонь понимается пациенткой как оплодотворяющая сила, из пепла рождается человек, стеклянный гроб, требующий очищения, репрезентирует матку, которая оплодотворяется. Символы смерти оказываются одновременно символами создания новой жизни.

В статье «Ренаточкина теория возникновения человека» (1920) Шпильрейн описывает те идеи, которые появлялись у ее старшей дочери в связи с поиском ответа на вопрос о том, как появляются дети. Среди них была «каннибалическая» версия, согласно которой мать должна проглотить (уже существующего!) ребенка, не жуя, а затем умереть, чтобы он мог выйти из нее. То есть и мать умирает, чтобы произвести на свет ребенка, и сам ребенок должен исчезнуть в теле матери, чтобы затем вновь родиться. Также Ренаточка задается вопросом, почему она появилась из тела матери, а не наоборот, и высказывает пожелание, чтобы мать снова превратилась в маленькую девочку.

В работе «Вклад в познание детской души» (1912), анализируя мальчика по имени Отто, Сабина излагает интересный ход мыслей Отто, заключающийся в том, что самое счастливое состояние человека, — то, которое было до его рождения, то есть ничто, конец всего. Оно заканчивается с началом жизни, а с концом жизни, соответственно, снова начинается прекрасное состояние ничто. Рождение оказывается в понимании Отто одновременно и смертью, в том смысле, что происходит его отделение от матери. Он тоскует по смерти, потому что воспринимает ее как возвращение к блаженному состоянию единения с матерью. Таким образом, в мировоззрении маленького Отто два фундаментальных события жизни — рождение и смерть — оказываются амбивалентными, ибо рождение у него — это смерть, а смерть — возрождение.

Эти примеры иллюстрируют то, что рождение и смерть, разрушение и сотворение накрепко связаны друг с другом, являются состояниями, перетекающими одно в другое, и граница между которыми оказывается размыта. Шпильрейн так формулирует эту мысль: «Ребенок постоянно думает, насколько показывают мои наблюдения, что смерть — это возвращение к началу, возрождение, просто = акт оплодотворения. Это еще одно доказательство того, что в глубине души мы приравниваем возникновение к исчезновению» [5, с. 210].

Другим важным вкладом Шпильрейн как в развитие психоанализа, так и в развитие психологии было обнаружение связей между процессами формирования языка и мышления, проведение аналогии между мышлением ребенка, мышлением при афазии и фрейдовским бессознательным.

Александр Эткинд в книге «Эрос невозможного» отмечает, что эти исследования оказали сильнейшее влияние на ранние работы Пиаже, Выготского и Лурии [6, c.206]. Крупнейшие работы Льва Выготского («Мышление и речь») и Жана Пиаже («Речь и мышление ребенка») будут посвящены той теме, исследованию которой дали толчок доклады и статьи Сабины Шпильрейн.

В 1921 году выходит в свет первая работа Пиаже на тему развития мышления и речи у ребенка, где он вводит понятие эгоцентрической речи, противопоставляя ее социализированной речи. В этом же году он прошел анализ у Шпильрейн, имевший место ежедневно на протяжении восьми месяцев. Но еще до их знакомства, в 1920 году, Шпильрейн выступила на шестом международном психоаналитическом конгрессе с докладом «К вопросу о происхождении и развитии речи», где представила свою концепцию этапов формирования речи, согласно которой вначале имеет место аутистическая речь, на основе которой развивается речь, предназначенная для общения с другими людьми, — то есть социальная. Этот доклад был опубликован Международной ассоциацией, но в сокращенном виде.

Дополненную версию этой концепции мы встречаем в ее работе: «Возникновение детских слов “мама” и “папа”». Опираясь на описание Фрейдом процесса формирования принципа реальности, Сабина Шпильрейн выделяет три стадии развития языка: аутистическую, магическую и социальную. Первую фазу она связывает с тем, что вначале произносимые ребенком звуки являются воспроизведением какого-то действия, так, например, артикуляция звуков «ме-ме», которые впоследствии образуют понятие «мама», является повторением процесса сосания. Произнося эти звуки, ребенок испытывает удовольствие, которое он переживал во время кормления. Эти звуки связываются с определенной группой ощущений, которые затем преобразуются в представления.

На второй стадии имя вещи становится на место самой вещи и призвано вызвать ее. Слову приписывается роль непосредственного воздействия на вещи. В этой связи Шпильрейн приводит интересный пример из наблюдения за своей дочерью Ренатой. Она обратила внимание, что ее дочь находит огромное удовольствие в том, чтобы открывать и закрывать окна, двери, ящики и обратилась при этом к Ренате со словами «Открой и закрой». У дочери эти слова связались с действием, приносящим удовольствие, и их произнесение вызывало группу приятных ощущений, что отсылает нас к аутистической фазе. Впоследствии Рената стала произносить: «Открой» в ситуациях, где вовсе не шла речь о предметах, которые можно было открыть, а просто в тех случаях, когда она чего-то хотела, то есть это слово приобрело у нее магическое значение, оно должно было повлечь за собой исполнение желания. Произнося слово, ребенок приглашает вещь в свою реальность, он определяет свою реальность, называя то, что его окружает.

На магической стадии, как и на аутистической, все еще отсутствует разграничение внешнего мира и внутреннего. Эту особенность иллюстрирует другой пример, который описывает Сабина Николаевна в вышеупомянутой статье. В четырехлетнем возрасте ее дочь задавалась вопросом, почему, если она закрывает глаза и оказывается во тьме, эту тьму одновременно с ней не может увидеть другая девочка, Луиза.

Лишь тогда, когда ребенок научается замечать других людей и отделять себя от внешнего мира, признавать объективную реальность, а не только собственные фантазии, он вступает в ту фазу, где язык вместо обеспечения удовольствия и исполнения желаний начинает служить цели взаимодействия с реальными людьми и, соответственно, с реальным внешним миром.

В этой же работе Шпильрейн выдвигает и другие идеи относительно формирования речи и мышления у ребенка, которые будут более подробно изложены в статье «Время в подпороговой душевной жизни» в 1923 году, в том году, когда Шпильрейн стала членом Русского психоаналитического общества. В Психоаналитическом институте она проводит курс лекций о бессознательном мышлении, который посещали А. Лурия и Л. Выготский. На заседании психоаналитического общества она выступила с докладом «Мышление при афазии и инфантильное мышление», установление связей между которыми позволило многое понять о механизмах формирования речи. Эти разработки предвосхитили более поздние научные изыскания по теме афазии, проведенные А. Лурией и сделавшие его известным.

Юлия Лукашева

Источник: vk.com

Комментарии: