Феноменология трансгенерационной передачи травмы: психоаналитическая перспектива

Аннотация:

В данной статье исследуется феномен трансгенерационной передачи травмы с психоаналитической точки зрения. Описаны основные механизмы передачи травматического опыта, психологическая, историческая и социальная значимость данного явления, а также предложены практические подходы к его анализу в рамках современной психотерапии.

Ключевые слова: трансгенерационная передача, психоанализ, травма, психическое здоровье, семейная психология

Одним из базовых понятий психотерапевтической науки и практики является понятие о психической травме как явлении системном и функционально разнообразном. Исследование психической травмы связано с разработкой таких фундаментальных проблем, как генезис психических заболеваний, деструктивные состояния личности, жизнестойкость, психическое здоровье и безопасность. Теория и практика изучения психической травмы с необходимостью требует обращения к определению понятия и выявлению феноменологии травмы, являющейся весьма специфичной формой психической активности личности. Актуальность приобретают вопросы детерминации, динамики и последствий психической травмы, а также взаимосвязи последствий пережитой психической травмы и адаптации личности в различных условиях жизнедеятельности.  Обращение к проблеме психической травмы является чрезвычайно значимым в контексте психологической помощи лицам, которые подвержены риску личностной деструкции, социальной деформации.

В общем смысле, под психической травмой понимают сильное эмоциональное переживание, наносящее вред психическому здоровью личности при усиленном воздействии стрессовых или неблагоприятных факторов на психику. Часто психологическая травма связана с физической травмой, которая угрожает жизни или дает стойкое отсутствие чувства безопасности. Понятие психической травмы наиболее широко используется в рамках теории посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), возникшей в конце 80-х годов в кризисной психологии. Особенность психической травмы состоит в том, что она нарушает нормативную организацию психики и способна ввести ее в клиническое или пограничное состояние. На пограничном уровне могут возникать как преходящие ощущения дискомфорта, так и устойчивые состояния с наличием изменений, ослабляющих иммунную систему, мыслительные способности, эмоциональную регуляцию, работоспособность. Наиболее яркими примерами психотравмы являются угроза жизни и здоровью, унижение личности, при этом стоит отметить, что травмирующим является не только непосредственное участие в угрожающем событии, но также свидетельствование такого или знание о нем (DSM-5, F43-10).

Важно отметить, что концепция психической травмы была сформирована на основе теории травматического невроза, которую выдвинул в конце XIX века немецкий невролог Г. Оппенгейм (Oppenheim, 1891).

В настоящее время многообразие подходов к определению феномена психической травмы обусловлено специфичной природой ее происхождения. Эволюционное развитие концепций психической травмы характеризуется изменениями в определении понятия: от травмирующего воспоминания (Ж-М. Шарко, П. Жане) до биопсихосоциального образования (Гринкер, Шпигель). В начальном периоде развития направлений психологии, психотерапии и психиатрии (на рубеже XIX – XX веков) признавались различные доминанты детерминации психотравмы:

- травматичность ситуации (Г. Оппенгейм);

- личностная предрасположенность (Ж-М. Шарко);

- расхождения между познавательными схемами и травмирующими воспоминаниями (П. Жане);

- индивидуально-типологические характеристики и личностные свойства, такие как темперамент, жизненный опыт, физиологическое состояние (П. Жане, Р.Р. Гринкер, Ж.П. Шпигель);

- бессознательные механизмы (З. Фрейд, Ш. Ференци).

Обобщая различные концепции происхождения и развития психической травмы, можно заключить, что феномен психотравмы представляет собой динамичную и многосоставную конструкцию. Состав психотравмы формируют как генетические программы развития, так и психологические, социальные, контекстные и индивидуальные маркеры, проявляющиеся совместно и обладающие потенциалом интеграции в структурное содержание личности (Janet, 1914; Ferenczi, 2006; Kolk, Hart, 1990; Eulenburg, 1907; Мyers, Camb, 1915; Eder, 1917; Grinker, Spiegel, 1945; Фрейд, 1997, 2004).

Понятие трансгенерационной (межпоколенческой) травмы, то есть феномен передачи травмирующего опыта одного поколения к другому и вкладе данного процесса в становление психической организации стал усиленно разрабатываться в зарубежной психологии в связи с опытом мировых войн и болезненных разрывов в преемственности поколений. Так, психическая травма изучалась в отношении лиц, переживших опыт пребывания в концентрационных лагерях. Военнопленные и узники концлагерей стали отдельной темой для исследования, на базе которой во многом сформировалось направление трансгенерационного анализа. Обнаружение так называемого «бухенвальдского синдрома» (Friedman, 1948) доказывало наличие патологических изменений психики лиц, которые выжили в концентрационных лагерях Второй мировой войны (Федунина, Бурмистрова, 2005).

Понятие межпоколенческой травмы было введено в психоаналитической и клинической литературе через описания поведенческих и психоэмоциональных проблем у потомков лиц, переживших Холокост. Действительно, как указывают Р. Йегуда и А. Лернер, есть свидетельства того, что лица, чья психика пострадала, не в состоянии дать ребенку все необходимое для психологического благополучия и передают ему свои страхи, боль, тревоги, и таким образом, возникает еще одно поколение с травмированной психикой: «В настоящее время имеются сходящиеся данные, подтверждающие идею о том, что потомство страдает от воздействия родительской травмы, происходящей до их рождения и, возможно, даже до их зачатия» (Yehuda, Lehrner, 2018, с. 243).

Концепция межпоколенческой травмы, в общем смысле, заключается в признании и исследовании такого воздействия экстремальных событий на человека, которое оказывает существенное психоэмоциональное влияние не только на переживших, но и на их потомков, вбирающих посттравматические переживания своих родителей.

Передача опыта от одного поколения к другому в широком понимании является междисциплинарной областью, которая представляет интерес для психологии, антропологии, социологии, педагогики и других наук. Трансгенерационная передача травмирующего опыта представляет собой значимую часть этой области и исследует межпоколенческий аспект травмы, ее передачу между поколениями и влияние на развитие личности.

В рамках изучения трансгенерационной передачи травм и их последствий широко обсуждаются такие понятия, как историческая травма, мультигенерационая травма, культурная травма, возникшие на стыке культурных, социальных и групповых исторических реалий, с одной стороны, и индивидуальных жизненных историй, с другой (Danieli, 1998; Alexander, 2013). Все эти понятия включают вынужденные переживания членами некоторого социального сообщества катастрофических событий, впечатывающихся в их групповое и личное сознание и «коренным и необратимым образом изменяющих их будущую идентичность» (Alexander, 2013).

В коротком изложении, трансгенерационная травма раскрывает психологические последствия индивидуальных, коллективных, социальных травм и их влияние как на индивидуума, так и на группы людей. Особую роль в изучении этого феномена отводится социальной среде, которая напрямую способствует передаче травмирующего опыта.

Основное положение трансгенерационного подхода при передаче травматического опыта заключается в том, что вытесненные в предыдущих поколениях переживания находят выражение в потомках, а члены семьи (потомки) состоят в полной или частичной идентификации с кем-то из предков, зачастую никогда лично им не встречавшихся. При этом степень влияния трансгенерационных факторов определяется не близостью к определенным членам семьи, а уровнем вытеснения: чем сильнее не допускаются в сознание какие-то факты, тем с большей интенсивностью можно ожидать возвращения вытесненного, которое в том числе принимает форму дезадаптивных личностных черт, беспричинной тревоги, соматических и психосоматических заболеваний, истинный смысл которых остается неясным для носителя (Ханелия, 2019).

Исследование этой области, однако, представляет определенную сложность. На сегодняшний день трудности в ее изучении обуславливаются кризисом механизмов передачи исторического опыта как такового, и это касается, в том числе, опыта мировых войн, тяжелых социально-общественных потрясений. Процесс передачи опыта приобретает также значительные, но пока не вполне отрефлексированные трансформации в связи с ускорением исторического времени, в частности, тяготением культуры к «одноразовому формату» (Тоффлер, 2002; Бурлакова, 2015).

Однако параллельно наблюдается и иная культурная тенденция: на фоне «текучей современности» (Бауман, 2008) потребность в обращении к историческому опыту и восстановлению памяти растет. Свидетельством «всемирного торжества» памяти (Нора, 2005) стали и возрастающий интерес исследователей к изучению исторической памяти (Репина, 2006; Хальбвакс, 2005; Хаттон, 2004) и общественные дебаты, а также все чаще наблюдаемые в повседневной жизни усилия проследить свою родословную, восстановить фамильные корни. Возможно, что именно благодаря экзистенциальной опоре, затерянной в глубинах истории, и памяти о ней современному человеку, чья идентичность все чаще находится под угрозой «диффузии», удастся окончательно не потерять себя, обрести ощущение «укорененности», подлинности и относительной внутренней стабильности (Бурлакова, 2014, 2011; Олешкевич, 2011).

Классический психоанализ, открывший в неврозе историю детства, а также психологическую наследуемость неврозов, постулировал тем самым и связь между поколениями. Изучение механизма бессознательной идентификации с родительскими объектами в ходе детского развития также дало новый импульс для разработки данной темы. Отдельным аспектом в классическом психоанализе являлось обсуждение трансляции запретов (прежде всего на инцест и отцеубийство) и вины, что реализовано посредством социальных и культурных механизмов и структур как по отношению к родителям, так и к их детям. То есть, вопрос о межпоколенческой передаче обсуждался в психоанализе с точки зрения особых эмоциональных угроз и социальных запретов, истоков и содержания невроза, механизмов, участвующих в передаче такого рода (Фрейд, 1997, 2004).

Трансгенерационное наследие и его влияние на человечество на самом деле огромно. В определенной степени оно является психосоциальной основой для транзита традиций, ритуалов, ценностных и нравственных ориентиров и, в негативном варианте, их отсутствия, искажения или фрагментирования. Межпоколенческое наследие является неотъемлемой частью мировой истории, оказывая непосредственное влияние на каждый аспект жизни, отражаясь в языке, культуре, коммуникациях, взаимодействии, мимике и жестах и даже, а, возможно, и в первую очередь, в молчании и мифотворчестве.

Вопрос, порождает ли все, что произошло в ХХ веке, желание человечества, отдельной нации и государства помнить, или же сильнее обнаруживает свое действие вектор забвения, остается открытым. А. Ассман уточняет: память была временно забыта и потеряла свое значение внутри темпорального режима эпохи модерна, в которой привилегированная роль отводилась будущему, а прошлое обесценивалось и не рассматривалось в качестве ресурса для настоящего. Между тем, память индивидуума или социальной группы, являясь еще с глубокой древности прежде всего антропологической универсалией, служит формой самосознания, ориентацией во времени и пространстве (Ассман, 2016).

С психологической точки зрения, память – один из важнейших процессов психики, обозначающий комплекс познавательных способностей и высших психических функций. Любая форма психической деятельности опирается на память. Память – психический процесс, позволяющий воспроизводить такие функции, как запоминание, сохранение, последующее воспроизведение человеком его опыта, а также забывание. В определенной степени, изучая феномен трансгенерационной передачи травмы, мы изучаем память и свойства памяти во всех ее проявлениях – индивидуальной, коллективной, семейной, коммуникативной, исторической, когнитивной, нейробиологической.

Травмы памяти или психотравмирующие переживания, вытесняемые поколениями, образуют разрыв, регрессию, препятствующую нормальному функционированию и самореализации как отдельного индивидуума, так и целых сообществ, необратимо влияющую на все сферы жизни общества. Механизм действия этого феномена был наглядно продемонстрирован (Danieli, 1998). Последствия этого процесса проникают на все уровни комплексной системы жизнеустройства: биологический и интрапсихический, межличностный, социальный, культурный, духовный, образовательный, материальный, политический, национальный, международный.

Работа с исторической травмой, тем более глубокой и скрытой, коими в большой степени являются травмы трансгенерационного спектра, подразумевает ее раскрытие и последующую интеграцию во все сферы жизни. Этот процесс не ограничен только персональной работой индивидуума, он требует подключения социальных и общественных институтов.  Работа психотерапевта здесь – одна из ключевых. Для того, чтобы полностью достигнуть репаративных и профилактических целей психологического восстановления от травмы, необходимо обеспечить знание и понимание этой травмы, ее принятие и контейнирование обществом, причем как малым, каковым является семья, род, социальная группа, так и большим, — социумом в целом. Именно такой подход обеспечивает восстановление чувства «неразрывности» и «преемственности» (continuity), «доверия» и «принадлежности» (belongingness and rootedness), которые наиболее сильно страдают вследствие неразрешенных внутренних конфликтов и травматических переживаний (Danieli, 1998; Krystal, 1988; Lifton, 1979).

Трансгенерационный аспект позволяет выявить полное влияние травмы на индивидуума, потенциал заражения ею других членов семьи или социальной группы и ее передачи по горизонтальным и вертикальным стратам поколений, находящей свое отражение на поведенческих паттернах, семейных сценариях, жизненных выборах, распределении ролей в семейной системе. Внесение в психотерапевтическую работу трансгенерационного измерения открывает возможность увидеть и понять эти патологические симптомы и проявления, выявить взаимосвязи между поколениями и событийной историей семьи и периода.

Именно семья является носителем сознательных и бессознательных установок, мифов и фантазий, убеждений и блоков, которые не выносятся за пределы семьи, являясь ее патогенной атмосферой, обрекающей потомков на повторение или заглубление травмирующих переживаний. Знание же о возможных патологических процессах, обусловленных трансгенерационной передачей травм, а также понимание механизмов передачи позволят в значительной степени повысить эффективность психотерапевтической работы и предотвратить ее передачу в будущем.

Следуя за рассуждениями В. Волкана, под межпоколенческой травмой предлагается понимать следующее: «У ребенка, который не присутствовал или даже еще не родился на момент переживания родителями или другими заботящимися фигурами их травм, нет реального опыта, с которыми столкнулись представители прошлого поколения. То, что передается ребенку во взаимодействии ребенок-мать (или другая заботящаяся фигура), так это аффективные и когнитивные отклики прошлого поколения на травму и, что более важно, принадлежащие поколению травматизированные образы самости и объекта» (Волкан, 2012).

В работах, сообщающих о поведенческих трудностях у потомков Холокоста, был описан широкий спектр таких откликов. К ним относятся: чувство сверхотождествления и слитной идентичности с родителями, снижение самооценки, связанное с минимизацией собственного жизненного опыта потомков по сравнению с родительской травмой, склонность к катастрофизации, беспокойство, что родительские травмы будут повторяться, переживание тревоги, ночные кошмары, дисфория, чувство вины, повышенная бдительность и трудности в межличностном взаимодействии (Felsen, Erlich, 1990; Kellerman, 2001; Шутценбергер, 2011; Yehuda, Lehrner, 2018).

Феномен «потомков выживших» объясняется в психоаналитической теории с точки зрения механизмов идентификации, где под идентификацией понимается процесс интернализации, а также продукты этого процесса, посредством которого осуществляются реальные или воображаемые взаимодействия с окружающими объектами и предметами; реальные или воображаемые свойства этих объектов трансформируются в интерпсихические процессы регуляции и контроля или в структурные характеристики развивающейся личности. Продуктами являются внутренние модификации структур Эго и Супер-Эго, проявляющиеся в изменениях функций Эго, выраженном в индивидуальном изменении поведения, мотивации, отношений и ценностей, которые приобретаются через процесс идентификации (Felsen, Erlich, 1990).

Множество выдающихся психиатров и психоаналитиков на протяжении всего ХХ века занимались исследованием механизмов, которые в той или иной степени могут способствовать передаче травмирующих переживаний.

Предпосылками концепции травматизации личности посредством межпоколенческой травмы стали воззрения психоаналитиков на природу психической травмы как дезинтегрирующего состояния, определенного как конституционными факторами, так и особенностями опыта, который индивид приобрел до травматизации. При этом важнейшую роль в травматизации индивидуума, в первую очередь ее межпоколенческих аспектов, играет семья, детско-родительские отношения и род в целом.

Детско-родительские отношения являются фундаментальной составляющей человеческой жизни. Влияние родительской среды на черты следующих генераций широко известно, и немалую роль в этом играют качества отношений и их межпоколенческие факторы: семейные правила, переживания травматических событий и передача родственных связей от прародителей к детям. С начала рождения и по мере развития человека формируется привязанность как важный показатель в формировании поведения, которая будет сопровождать его в течение жизни и постепенно перестраиваться в паттерн, то есть способ взаимодействия с людьми. От семьи ребенок получает так называемые семейные стратегии, формирующиеся под влиянием семейной истории, которая рассказывает о жизненных обстоятельствах, которые сопровождали семью, и их интерпретациях. Она является важным фактором передачи от поколения к поколению специфических паттернов взаимодействия, а также предписаний, которые транслируются от родителей к ребенку и могут препятствовать или способствовать развитию личности, определяя выбор жизненных стратегий (Черномазова, 2022).

В научной среде существует целый ряд подходов к изучению роли семьи в травматизации индивидуума и влияние семьи на межпоколенческую передачу, включая взгляды З. Фрейда (1991), К. Юнга (Jung, 1926), М. Кляйн (Кляйн, 2010), Д. Винникотта (2004), У. Биона (Bion, 2008), А. Адлера (Адлер, 1997), Р. Дреи?курса и В. Золца (2015), М. Боуэна (Bowen, 2004), Э. Берна (Берн, 2006), Д. МакДугалл (МакДугалл, 2007), Д. Боулби (Боулби, 2003), А. Грина (Green, 2018), Ф. Дольто (Дольто, 2010). Рассмотрим ключевые постулаты и положения этих трудов.

В своей работе «Тотем и табу» З. Фрейд очень явственно заявляет о необходимости межпоколенческой связи: «Если психические процессы одного поколения не передавались бы другому, не продолжались бы в другом, каждому пришлось бы вновь учиться жизни, что исключало бы всякий прогресс и развитие» (Фрейд, 1991). Поэтому важным фактором формирования личности является трансгенерационная передача семейной истории, которая связана с передачей из поколения в поколение определенных паттернов взаимодействия, правил, которые родители транслируют детям, что берет свое начало еще в первобытные времена и связано с передачей тотема и соответствующих правил поведения. В этой связи следует отметить, что вместе с тотемом передавались и запреты, которые, в частности, сводятся к недопустимости инцеста и строгому наказанию за его осуществление. Подобные и другие запреты сформировались не только в своды законов в цивилизованном мире, но и дали толчок формированию религий с регламентацией запретов и жизненного, семейного уклада людей. Возможным механизмом передачи является «симбиоз поколений» – неразделимая бессознательная связь, что обрамляет либидинозную природу человека (Фрейд, 1991).

Посылом к исследованию роли семьи в межпоколенческой передаче также послужило учение К. Юнга об архетипах как паттернах психических и психологических проявлений личности, имплицитно унаследованных от предшествующих поколений. Именно архетипы, распространяя свое влияние на всю психическую сферу, регулируют и стимулируют «деятельность фантазии». Если З. Фрейд предложил рассматривать отца как значимого субъекта, существующего в реальной истории семьи, то Юнг обратился к феномену «архетипа образа отца»; имаго родителей влияют на психический мир ребенка с «магической силой». Архетипы отцовского и материнского имаго, по Юнгу, представляют собой врожденные инстинктивные «модели поведения», подчиняют поведение индивида, влияют на судьбу: «судьба для индивида не оставляет ничего, кроме как-либо восстать против влияния архетипов «имаго отца» или «имаго матери», либо отождествлять себя «с властью отца или великой матери» (Jung, 1926). Человек приходит в этот мир с бессознательным знанием этих архетипов, так, на примере имаго матери, готовым к встрече материнству, поиску матери и ее узнаванию. Юнг утверждал, что это врожденная потребность в матери является архетипической, а это означает, что она отражает универсальный символический паттерн, присущий как индивидуальному, так и коллективному бессознательному. Символы матери представляют не только наши отношения с ней, но и то, как мать живет внутри и как с помощью матери человек растет, становится независимым и любимым. За эмоциональными ассоциациями с личностью матери стоит одновременно архетипический образ пищи и безопасности, с одной стороны, и архетипический негатив пожирающего собственничества, темноты и лишений, — с другой.  Личность матери может присутствовать физически, но в ее внутреннем мире отсутствует эмоциональное участие в жизни ребенка. Мать, поглощенная собственным горем и депрессией, бессознательно дистанцируется от ребенка, выполняя лишь формально функции опекуна. Такое отсутствие передается ее детям, создает бесконечную эмоциональную дистанцию, отсутствие внутренней связи и самости вне связи с остальной частью личности и с другими. Последствия такого взаимодействия заключаются в том, что повреждаются аспекты личности ребенка. Ребенок привыкает к чувству отсутствия, однако возникает переживание чувства преданного, переходящее в психическую смерть: человек нелюбим и, по выражению К. Юнга, «отрезан от спонтанных желаний». Чувство отвержения со стороны матери приводит к подобному по отношению к самому себе. В сущности, базовое чувство способности к саморазвитию пропадает. Негативный материнский комплекс, развивающийся из-за эмоционального отсутствия матери, означает тягу к депрессии, поражению и смирению, связанную с чувством вины, стыда или другими эмоциями, вызывающими самоотрицание и подавление (Биркхойзер-Оэри, 2006; Терещук, Аксенчикова, 2009).

Комплекс мертвой матери подробно описан французским психоаналитиком Андре Грином. Юнг и Грин описывают ситуации привязанности, когда психика становится суженной и фрагментированной, влияя на переживания себя и других (Green, 1986). Мать обременена собственными потерями, что делает ее эмоционально недоступной, и это отсутствие может вызвать депрессию и эмоциональную травму у ребенка. Травматизация, утрата и меланхолическая идентификация с разрушенной матерью негативно влияет на жизненный опыт ребенка, который восприимчив к тому, чтобы быть похожим на нее. Объектные отношения такого ребенка характеризуются чувством несчастья, отсутствием удовлетворенности и представлениями смерти. Отсутствие и потеря материнской любви может развить чувство потери смысла жизни: внутренне ничего не имеет смысла, хотя внешне жизнь может выглядеть так, как будто она продолжается под видимостью нормальности. Во взрослом возрасте человек, защищаясь от депрессии, пережитой в детстве, терпит неудачу. «Во всех объектах субъекта оставаться постоянно на границе Эго, не полностью внутри и не совсем без... потому что место в его центре занято мертвой матерью» (Green, 1986).

Продолжая идеи Юнга и Фрейда, Леопольд Сонди предположил, что между личным и коллективным бессознательным существует «родовое бессознательное», первоначально основанное на генеалогии. Если Фрейд определил бессознательное персональным, а Юнг коллективным, то Сонди обращается к феномену «родовое бессознательное». Все дальше отходя в своей позиции от сексуальной детерминации Фрейда, Сонди указывает на роль родового наследия в формировании бессознательного, прежде всего, матери и отца, но также наследия предыдущих поколений (Сонди, 2007). Теория генотропизма выступает у Сонди таким же принципиально методологическим, как и глубинная психология. Судьба содержит определенные предпосылки (семейное происхождение, наследственность, генетическая детерминация), но всегда присутствует личностный выбор, который может привести к свободно выбранной судьбе. Сонди записал несколько сотен генограмм (генеалогических деревьев) и собрал данные о тысячах родственников, чтобы ответить на вопросы о выборе партнера, друга, профессии с помощью генетики. Наконец, он пришел к выводу, что выбор определяют древние побуждения: акт выбора происходит осознанно, однако причина выбора скрыта в семейном бессознательном. Сонди утверждал, что в важнейших экзистенциальных решениях человек руководствуется этим семейным бессознательным (Сонди, 2007).

Согласно А. Адлеру, в понимании личностной и аффективной модели индивидуума важную роль играет его положение в семье.  Можно обнаружить общие тенденции, связанные с положением человека в семейном созвездии (Adler,1979). «Мы часто привлекали внимание к тому факту, что перед тем, как составлять суждение о каком-либо человеке, нам нужно знать, в какой среде он рос. Важное влияние на ребенка оказывает его положение в «созвездии семьи» (Adler, 1979). Адлер учил, что в образе жизни каждого ребенка есть отпечаток его положения в семье со своими определенными характеристиками. Он указывал, что только от одного этого факта — места ребенка в семейной расстановке — во многом зависит его будущее отношение к жизни. Современные исследователи, продолжающие развитие концепции Адлера, находят различные ситуации, которые, на их взгляд, подтверждают положения данной концепции. Так, Б. Брюссе обнаруживает, что мать может стремиться найти в своем ребенке умершего брата или сестру, и страдает от того, что не находит. Ребенок может, в свою очередь, идентифицироваться с этим образом в конституции бестелесного Я-идеала или даже в саморепрезентации этого типа, отказываясь, таким образом, от других репрезентаций себя, тех, которые связаны с его инстинктивной жизнью, которую он чувствовал, как невложенную. Автор отмечает, что «анализ братских отношений может занимать центральное место в психоаналитической работе» (Brusset, 2008).

Мелани Кляйн, разрабатывая теорию объектных отношений, выделила значимость бессознательной фантазии как психического выражения влечения. Фантазия, возникающая у ребенка в момент рождения и даже до него, сопровождает реальные переживания, взаимодействуя с ними. После Кляйн стало возможным представить человеческую психику как мир интернализированных объектных отношений, частично реалистично и частично искаженно воспроизводящих отношения Эго к окружающему внешнему миру.  Именно в работах Кляйн объектные отношения стали фокусом теории, заменив влечения Фрейда. Это сделало возможным значительное изменение в представлении роли бессознательного: произошел переход от механистического к личностному, от изучения психических явлений к изучению борьбы человека, стремящегося реализовать себя как личность (Кляйн, 2010).

Основываясь на теории объектных отношений Кляйн, Дональд Винникотт внес существенные дополнения, анализируя различные фазы диадных отношений матери и ребенка. В центре внимания исследователя находится анализ материнства в его вариативных проявлениях от хорошего до деструктивного. Винникотт писал, что младенца невозможно отделить от материнской фигуры: «не существует такой вещи, как младенец» (Винникотт, 2004). С самого начала жизни ребенок нуждается в объектах, которые должны его поддерживать, поэтому если эти объекты воплощены в материнской фигуре, то они удовлетворяют потребностям ребенка, а следовательно, самость не поддастся травматической фрагментации, что позволит обеспечить цельность и самопринятие. Дональд Винникотт создал особую модель интерсубъективного подхода в клиническом психоанализе, согласно которому исследуемый субъект, рассматриваемый в контексте своей культуры, в значительной степени обусловлен прошлой историей развития. Винникотт утверждает наличие возможности смерти психического в младенческом возрасте, которая происходит из-за неблагоприятного взаимодействия матери и ребенка. Значимость представляют положения о детерминации психических феноменов культурными условиями и творческой деятельностью (Винникотт, 2004).

Уилфред Бион учитывал существенную роль, которую играют как язык, так и идентификационные отношения в процессах развития мышления. Он вводит предельное понятие «влечений» в его наиболее сложной форме – наименее инстинктивной и наиболее «психической», - триаду: любовь, ненависть, знание.  С точки зрения межпоколенческой передачи, влечения – это то, что возникает в результате соединения сексуальных влечений с «элементом внешней реальности», который учитывается Бионом в его концепции о способности матери размышлять. В этой связи подчеркивается, что мать передает свои умственные и эмоциональные состояния, которые способны трансформировать хаос психической жизни ребенка, становясь предпосылкой формирования целостного «Я» ребенка. Ребенок чувствует внутреннюю, психическую боль, которая практически не отличается от боли физической, поэтому функция матери – воспринять эту невыносимую проекцию и вернуть качественно переработанное переживание. Важнейшим условием переживания интеграции является способность матери понять боль, тревогу и страх ребенка. Сначала в диаде отношений «мать – ребенок» мать мыслит за ребенка, однако впоследствии младенец учится делать это самостоятельно. Регулярно приобретая такой положительный опыт, ребенок перенимает соответствующие мыслительные функции, которые встраиваются в структуру его личности, приобретая ощущение внутренней силы, независимости от внешней помощи. Бион доказывает, что мать предлагает ребенку не только любовь и заботу, но и особые элементы формирования сознания, позволяющего находить смысл в переживаниях, и ребенок активно вовлекается в процесс развития сознания (Бион, 2008).

МакДугалл, используя метафору театра, сообщает: «Психоанализ научил нас, что сценарии были написаны много лет назад наивным и детским Я, борющимся за выживание во взрослом мире, чьи драматические условности сильно отличаются от детских. Эти психические пьесы могут разыгрываться в театре нашего собственного разума или нашего тела или могут иметь место во внешнем мире, иногда с использованием разума и тел других людей или даже социальных институтов в качестве сцены» (МакДугалл, 1991). Автор определяет личность как многогранную, способную в сложных и экстремальных ситуациях менять жизненные сценарии. Именно детство и детские впечатления, формирующиеся при взаимодействии с окружающими, рождают впоследствии те или иные ассоциации, претендуя на главную роль в становлении образа Я. Скрытое Я играет роли из детского опыта: «Возникающие в результате психические сценарии можно назвать неврозами или нарциссическими расстройствами, аддикциями или извращениями, психозами или психосоматозами, но они происходят из нашей детской потребности Я защитить себя от психических страданий» (МакДугалл, 1991). Будучи ребенком, человек вынужден находить компромисс между запретным и невозможным, формируя собственную идентичность. Семья или другие взрослые являются в этом поиске либо барьером, либо поддержкой.

Британский психолог Джон Боулби раскрывает истоки травматизации и межпоколенческой передачи с помощью феномена привязанности. Он был первым теоретиком привязанности, описывая ее как «длительную психологическую связь между людьми». Боулби интересовался пониманием беспокойства и стресса, которые испытывают дети, разлученные с их основными опекунами (Боулби, 2003). Боулби обнаружил, что привязанность характеризуется четкими поведенческими и мотивационными паттернами. Привязанность – это эмоциональная связь с другим человеком. Боулби считал, что самые ранние связи детей с их опекунами имеют огромное влияние, которое сохраняется на протяжении всей жизни. Согласно Дж. Боулби, система привязанности является первичной, генетически закрепленной мотивационной системой (Боулби, 2003), которая активируется между первичным значимым объектом и ребенком сразу после рождения и имеет функцию обеспечения выживания, удовлетворения потребности в близости и защите, предоставляет уверенность и чувство безопасности. Нарушенная привязанность сопровождается высокой тревогой и может проявляться в таких наиболее типичных формах, как «удушающая любовь» или эмоциональное отчужденность. Проблемы с привязанностью проявляются в симптомах искаженного образа тела и себя, в ощущении пустоты и беспокойства. Отрицательная мать, включая пустую мать, оставляет человека без естественного стремления к активности. Аура отчужденности, за которой растет ребенок, развивается в клин, препятствующий доступу к любящему и восстановительному Я. Боулби подчеркивает наличие тесной связи между утратой материнской заботы в ранние годы жизни и нарушением развития личности (Боулби, 2003).

Роль родителей в развитии ребенка и подростка широко представлена в концепции Франсуазы Дольто. Дольто очень трепетно относится к личности ребенка, указывая на важность установления ранних отношений между матерью и ребенком. Именно в этом она видит предназначение матери и ее роль в воспитании индивидуума, которая тесно общается с ним, в первую очередь, на вербальном уровне. Воздействие родителя на ребенка происходит посредством речи: ребенок является «существом языка». Именно речевая деятельность взрослого является той дверью, которую необходимо открыть для эмоционального принятия ребенка. В травматизации детей виноваты не сами дети, а их родители, которые не способны установить сбалансированные детско-родительские отношения ввиду излишней опеки, авторитарного стиля общения и чрезмерного чувства собственничества по отношению к ним (Дольто, 2010). По мнению Дольто, межпоколенческая передача берет свое начало от связи между бессознательным матери и бессознательным ребенка с момента пренатального развития (Дольто, 2010). Ребенок уже в этом периоде знает, угадывает и чувствует вещи, которые касаются его семьи на протяжении нескольких поколений (Черномазова, 2022).

Концепция семейных систем М. Боуэна постулирует, что семья как особая социальная группа способна изменяться и формировать собственную идентичность. Она постоянно развивается для того, чтобы соответствовать требованиям своих членов. Жизненная матрица семьи включает процессы, которые происходили в прошлом, и актуальные события, развитие членов семьи разных поколений. Вопрос сохранения или трансформации семьи является одним из аспектов межпоколенческой передачи и включает размышления о том, как семья «договаривается» о сохранении или утрате своего психологического наследства, какие причины лежат в основе изменений семейной матрицы или ее консервации, периодов временной статичности, как формируются новые модели отношений. Болезнь, возникающая у одного члена семьи, будет иметь последствия для всей семейной системы. Боуэн высказал мнение, что движущие силы, лежащие в основе всего человеческого поведения, исходят из отношений, формирующихся между членами семьи (Bowen, 2004).

Эрик Берн описывал влияние семьи на формирование личности ребенка и ввел термин «сценарий», формирование которого происходит под влиянием родителей и их предков еще с раннего детства. Берн описал сценарий как «обширный бессознательный жизненный план», который отражает «первичные драмы детства» (Berne, 1961).

Вамик Волкан применил психоаналитическое видение к изучению индивидуального и общественного траура. Ученый придавал значительное внимание изучению истории родителей как лиц, которые передают травматические переживания последующим поколениям. То, какой душевный отклик получила травма, отразится на последующих поколениях как в эмоциональной сфере, так и в когнитивной. Так как ребенок и мать эмоционально тесно связаны друг с другом, то аффективные «послания» имеют возможность проникать в психологический мир ребенка, который воспринимает их как собственные переживания. Волкан обозначил этот процесс как «вкладывание», при котором мать или другое заменяющее лицо «вкладывает» свои образы в представления ребенка о себе. Ученый также представил в своих исследованиях концепцию коллективной травмы, которая постулирует наличие общих травматических переживаний у всех членов травмированной определенным событием группы. В связи с отсутствием внешнего выхода травмы психологически болезненные чувства остаются неразрешенными в данной группе, что впоследствии может стать характеризующими ее чертами. Чувства группы передаются следующим поколениям лиц, принадлежащих по каким-либо характеристикам (например, национальность или этнос) к этой группе. Можно сказать, что коллективная травма является психологическим опытом болезненного свойства, присущего определенной группе и воздействующего на каждого из ее членов (Волкан, 2012, Volkan, 1998).

Исследование межпоколенческой передачи травмы характеризуется большим количеством рождающихся в психоаналитическом поиске понятий и терминов, раскрывающих явления разного характера, связанные со спецификой и механизмами трансгенерационной передачи.

С. Лебовиси развивает такие понятия, как «психическая генограмма», «древо жизни» или «семейный мандат», продолжая идею связей развития и его последствий, т.е. интеграцию концепций генезиса и структуры. Понятие объектного отношения позволяет ему связать классические психоаналитические данные с нейробиологическими исследованиями развития и утверждать равноправную значимость генетической и реляционной истории для построения личности ребенка (Lebovici, 1994).

И. Бузормени-Надь ввел термины «семейное делегирование» и «семейная лояльность», означающие бессознательное присвоение родителями ролей и задач своим детям. Согласно концепции Бузормени-Нади, лояльность – это основа экзистенциальной и межпоколенческой связи, не осознаваемая членами семьи, что позволяет ее определять как невидимую, скрытую. В представлении автора лояльность предполагает оплату семейных долгов каждым ребенком, которые «приписываются» ему родителями или предшествующими поколениями. Требование лояльности может быть нарушено в случае дисгармонии отношений родителей и детей (Boszormenyi-Nagy, Sparc, 1984).

Н. Абрахам и М. Торок ввели метафорические понятия «семейного склепа» и «семейного призрака», являющиеся бессознательно передаваемыми в семье «фигурами умолчания», несущими в себе психологическую опасность для семьи вследствие неразрешенных конфликтов или травматических событий. Они описывают механизм «эндокриптической идентификации», при которой речь идет о лакуне (crypte), формирующейся в Я, которая подвергается передаче. Согласно Абрахаму, колонизация психики объектом, выраженная в фобиях, тревоге, чувстве нестабильности, может быть прекращена в том случае, если «призрак» из бессознательной сферы будет «переведен» в осознанные образы. Эндокриптическая идентификация предполагает, что это «тело» может быть деконструировано в анализе (Torok, Abraham, 1984).

А. Мийола описала процесс конструирования человеком представлений о себе, собственной идентичности, как комбинацию динамических элементов своей предыстории и персонажей, живых и мертвых, принимающих в ней участие из услышанного, но часто плохо понятого из аллюзий, мимики, жестов, многозначительного молчания, а также из официальной семейной хроники. Мийолла поддерживает идею «права на свою личную предысторию», состоящую из реальной и фантастической истории и истории прошлых поколений. Автор комментирует понятие личной предыстории как связанное не только с личной предысторией отца или обоих родителей, но с историей, которая предшествует нам и населяет нас. Поэтому уделяется отдельное внимание анализу роли бабушки и дедушки в конституировании идентификационных фантазий, реальным и воображаемым лицам, которые, как родители родителей, играют наиболее важную роль в межпоколенческой передаче (Mijolla, 2003).

А. Шутценбергер создала новое направление в семейной психотерапии – психогенеалогию, основным методом которой является геносоциограмма. Подробно описала «синдром годовщины» как неосознанной идентификации личности себя с важным членом семьи. В геносоциограмме предлагается учитывать не только родственные связи и семейные события, но и социометрические связи и контекст трагических событий. «Синдром годовщины», таким образом, является некой вариацией бессознательной идентификации Эго с объектом, причем любовь к объекту заменяется этой идентификацией. Отражение синдрома может проявляться в сниженном чувстве собственного достоинства, самопорицании, вплоть до мазохистских действий, утрате способности любить.  Подобная бессознательная идентификация Эго с объектом, по отношению к которому существует чувство долга, может иметь и другие патологические последствия (Шутценберrер, 2005).

Продолжая раскрывать вопрос о специфике идентификации в процессе межпоколенческой передачи, необходимо обратиться к феномену «телескопирования» поколений, предложенному Х. Файмберг. Телескопирование поколений — это особая форма немой идентификации, которая включает в себя фундаментальные элементы истории объекта и «сгущает» историю, охватывающую три поколения. Это расщепленное и отчужденное отождествление Эго, поскольку его причина находится в истории родителей (Faimberg, 2005).

А. Коннолли уделяет особое внимание двум аспектам, характеризующим межпоколенческую передачу травмы: смерть времени и смерть языка. Феномен смерти времени по своему проявлению близок концепции телескопирования поколений, когда стираются границы между объективным историческим временем и субъективным временем. Время истории переходит во время актуальное, проникает в него и растворяется в нем. Замалчивание представителями разных поколений перенесенного страдания (стыда, горестного переживания, боли) у автора заключено в метафоре «смерть языка». Пережитое невозможно для осмысления, что не позволяет вербализовать переживания и символизировать их (Коннолли, 2011).

К. Эльячефф подтверждает, что «замалчивание» на деле не только не спасает от травм, но и приводит к различным патологическим проявлениям в нескольких поколениях. Информация о пережитом в предыдущих поколениях остается без осознания, вербализации, что позволяет ей оставаться в бессознательном психическом и проявляться на поведенческом уровне (Эльячефф, 2011).

Т. Бако и К. Зана ввели понятие «трансгененерационной атмосферы», понимая под ней интрасубъективный травматический опыт группы, сформированный в результате «мы-переживания» не только несколькими поколениями одной семьи, но и несколькими поколениями травмированнной группы (Бако, Зана, 2023).

Все эти многочисленные психоаналитические исследования определяют основной механизм трансгенерационной травмы в виде символического помещения чужого объекта внутрь себя и последующей интернализации этого образа и идентификации с ним. Детерминантами психической жизни человека выступают накопленные образы и переживания предыдущих поколений. Таким образом, речь идет не только о передаче неких физических характеристик предков последующим поколениям, но и о психическом, эмоциональном и когнитивном наследии.

Современные биологические исследования обнаруживают новый, революционный ракурс влияния трансгенерационной передачи травм. Так, ученые Р. Йегуда и А. Лернер приводят результаты, свидетельствующего о низком уровне кортизола и повышенной чувствительности глюкокортикоидных рецепторов у переживших травмы с посттравматическим стрессовым расстройством. На основании этих данных делается вывод, что опыт травмы может оставлять длительные биологические следы, способные регулировать механизмы адаптации специфическим образом. Ученые приходят к заключению, что имеется повышенная предрасположенность к ПТСР среди потомков родителей, страдавших этим расстройством. Это, в свою очередь, повышает вероятность того, что потомство жертв может иметь определенные биологические факторы риска проявления расстройств или других патологических состояний, связанных с травмой, особенно после собственных травмирующих воздействий (Yehuda, Lehrner, 2018).

Другая группа нейробиологов выявила повышенный уровень смертности у потомков узников концлагерей. Хотя их сыновья и внуки не испытали тягот лагерей для военнопленных, они страдали от более высоких показателей смертности (на 11% выше), чем население в целом (Bygren, Kaati, Edvinsson, 2002)

Это направление исследований приоткрывает нам понимание эпигенетической природы трансгенерации. Современные нейробиологические исследования предоставляют достоверные сведения о том, как события в жизни человека могут изменить способ выражения его ДНК, и как это изменение может быть передано следующему поколению, поддерживая идею о том, что последствия травмы могут отражаться на поколениях через эпигенетику. Эпигенетика доказывает, что экспрессия генов может изменяться, не трогая при этом сам геном: химические метки добавляются или удаляются из ДНК в ответ на изменения в окружающей среде. Эти метки способны включать или выключать гены, предлагая способ адаптации к изменяющимся условиям среды  (Bygren, Kaati, Edvinsson, 2002; Yehuda, Daskalakis, Bierer, Bader, Klengel, Holsboer, Binder, 2016; Yehuda, Lehrner, Bierer, 2018; Dias, Ressler 2013; Gapp, Steenwyk, Germain, Matsushima, Rudolph, Manuella, Roszkowski, Vernaz, Ghosh, Pelczar, Mansuy, Miska, 2018; Maamar, Sadler-Riggleman, Beck, Skinner, 2018; Aoued, Sannigrahi, Doshi, Jin, Ressler, Dias, 2019).

Таким образом, в настоящее время исследования трансгенерационной травмы, опирающиеся на основоположников психоаналитической теории, получают все более широкое признание, в том числе и с нейробиологической перспективы. Феномен трансгенерационной травмы становится одним из значимых методологических направлений в исследовании личностного развития в целом и личностных патологий в частности, позволяя выявить специфические паттерны, препятствующие развитию личности или влияющие на жизненную стратегию. Особое внимание уделяется феномену передачи коллективной травмы, концепция которой еще недостаточно изучена, однако уже получила достаточно широкое применение в практической психотерапии.

С точки зрения практической ценности трансгенерационного подхода, нельзя не отметить, что положения трансгенерационной теории помогают не только в понимании психологических процессов, но и предлагают теоретическое переосмысление негативных терапевтических реакций, часто принимаемых за сопротивление. Основное отличие от классического психодинамического подхода заключается в том, что трансгенерационное измерение позволяет рассматривать не только переживания и чувства, основанные на личном опыте, но и унаследованные от других членов семьи, принадлежащих более ранним поколениям рода, то есть, акцент смещается на групповые и социальные процессы травматических переживаний. Важным результатом такой терапии является то, что травматический опыт предыдущих поколений становится способным к интеграции в психическое пространство индивидуума в качестве восстановленной и принятой части прошлого, что создает условия для формирования своей собственной полноценной идентичности.

Современный психоаналитический подход, основывающийся на теории объектных отношений, актуальных теориях самости и интерсубъективного взаимодействия, существенно расширяет свои возможности при включении в него методологических инструментов трансгенерационной исследовательской базы, подкреплённых и новейшими биологическими открытиями. Пространство психотерапии приобретает новые измерения и, как следствие, возможности, которые позволяют интерпретировать объектный мир индивидуума, расширяя его до нескольких поколений, причем как в поперечном, так и в продольном разрезе. Очевидно, что индивидуальные и групповые процессы не могут быть отделены друг от друга на психологическом уровне, но именно трансгенерационный подход предоставляет необходимую «оптику» для анализа и терапии индивидуума и целых сообществ.

Итак, можно заключить, что межпоколенческая передача – это своеобразная форма наследия, в том числе и эпигенетического, которая предполагает передачу опыта от предков к потомкам и его воспроизводство. Ячейкой воспроизводства являются детско-родительские отношения, где ключевая роль отводится матери. В процессе межпоколенческого взаимодействия передача бывает осознанная: это представлено семейными традициями, правилами и обычаями, где между членами семьи происходит прямая коммуникация, а также неосознанная, содержание которой скрыто и содержит трансгенерационный объект, о котором умалчивают или не осознают вследствие его травматической природы. Это сознательное и бессознательное взаимодействие во многом определяет выбор жизненных стратегий и может способствовать или препятствовать полноценному развитию и адаптации личности и определять пути эмоциональной регуляции.

Проблема межпоколенческой травмы является значимой в контексте психотерапевтической работы с лицами различного возраста, а также в понимании этимологии психических или психологических девиаций. Знания о семье, фиксированные как опыт травматизации, позволяют решать самый широкий спектр проблем психического и психосоматического свойства. Особенно в случаях, когда пациенты страдают без явных видимых причин своих патологических состояний. Ключом к решению подобных явлений может стать история семьи, ее происхождения, в том числе, нескольких поколений.

Изучение этого феномена кажутся чрезвычайно полезными и актуальными не только для более глубокого понимания природы идентичности, но и для выработки правильных методов психотерапевтической работы. Трансгенерационное измерение также позволит обозначить новые ракурсы для развития культурно-исторической и психодинамической психологии. Такой анализ актуален не только для психотерапевтов, но также и для представителей клинической психологии, социальной психологии, психологии семьи и развития. Также такого рода исследования предоставляют почву для размышлений о социальной терапии, развитии культуры коммеморации, профилактики и предупреждения социальных катастроф.

Annotation

The Phenomenon of Transgenerational Transmission of Trauma from a Psychoanalytic Perspective

The article explores the phenomenon of transgenerational transmission of trauma from a psychoanalytic perspective. It describes the main mechanisms of trauma transmission, its historical and social significance, and practical approaches for analysis within contemporary psychotherapy.

Keywords: transgenerational transmission, psychoanalysis, trauma, mental health, family psychology.

Источник: psyjournal.ru

Комментарии: