О том, как подружить лингвистическую теорию Хомски с «континентальной философией» (и одновременно реактуализировать Лакана)

У дискуссий вокруг лингвистической теории Хомски есть такое свойство, что они рано или поздно скатываются в чисто биологическую проблематику («есть ли язык у пчел», «можно ли научить обезьяну общаться по-человечески»). А все потому, что согласно Хомски умение говорить («the faculty of language») есть врожденный, наследуемый признак, вшитый в генетический код Homo sapiens на уровне первичной последовательности ДНК. Ему возражают собственно лингвисты, которые считают язык не врожденным признаком, а «изобретением» («invention»), чем-то вроде молотка или стрельбы из лука («tool»).

Парадокс здесь в том, что подлинная причина, по которой Хомски настаивает на биологической природе языка, не имеет никакого отношения к биологии, а выводится из теории алгоритмов (theory of computation). По Хомски, главным свойством естественных языков является наличие в них «грамматической рекурсии», т.е. потенциально бесконечного воспроизводства субъект-предикатной дихотомии. Например, предложение «мальчик ест» состоит из двух логических единиц: субъекта «мальчик» и предиката «ест». В него можно вставить еще одну субъект-предикатную пару «ест яблоко» вместо предиката «ест», в результате получится новое предложение «мальчик {ест яблоко}», которое, в свою очередь, можно усложнить до «мальчик {ест [красное яблоко]}» и т.д.

Благодаря этой тривиальной операции рекурсивного умножения субъект-предикатных пар любой естественный язык* (т.е. ограниченный набор грамматических правил) можно использовать для производства неограниченного количества смыслов. Но в чем проблема: несмотря на кажущуюся тривиальность, возможность строить потенциально бесконечные предложения – это не тот навык, которым можно овладеть частично, плохо или наполовину. Речь идет о логическом свойстве, которое либо есть, либо нет (ваш язык либо в состоянии производить бесконечное количество смыслов, либо нет). Отсюда следует, что «грамматической рекурсии» невозможно научиться так, как люди учатся пользоваться молотком или стрелять из лука, т.е. сначала плохо, затем все более уверенно и наконец в совершенстве. А значит нельзя научиться говорить – это свойство просто обязано быть «врожденным».

В свое время отец структурной лингвистики Фердинанд де Соссюр ввел довольно заумное различие между «синхроническим» и «диахроническим» измерениями языка. «Диахроническое» – это тот аспект языка, который существует во времени, последовательно и исторически. А «синхроническое» – это то, что существует вне времени, сразу и целокупно. Понятно, что столь экзотическая абстракция (что значит существовать «вне времени»?) могла понравиться только философам (в первую очередь Жаку Лакану), а в лингвистике о ней вспоминают лишь в контексте исторического языкознания, т.е. чистой «диахронии». Хомски же является единственным на данный момент апостолом сугубо «синхронического» подхода к языку, который не просто развивает концепцию «универсальной грамматики», т.е. грамматики, существующей во все миры и века (независимо от эпохи), а буквально утверждает, что человек оказывается в языке «сразу и целокупно» (из чего следует вывод о его «врожденности»).

И здесь он совершенно прав, потому что с «синхронической» точки зрения мы действительно не «учимся» языку (последовательно заучивая наизусть абстрактные грамматические правила) а просто в какой-то момент понимаем, что понимаем – задним числом. Как если бы кто-то случайно нашел лук, долго не мог понять, что с ним делать («уаа-уаа, ма-па»), но в какой-то момент взял его в руки и начал в совершенстве из него стрелять («у дискуссий вокруг лингвистической теории Хомски…»).

____

*За исключением языка народа пирахан. Но Хомски считает особенности языка пирахан вторичным упрощением, не отменяющим универсальность грамматической рекурсии («представьте, что у вас есть глаз, но вы им не пользуетесь», «пирахан свободно владеют португальским»).

Источник: vk.com

Комментарии: