Когда смотришь старое культовое кино 60х, 70х, 80х, то часто оно кажется проще современных историй

Когда смотришь старое культовое кино 60х, 70х, 80х, то часто оно кажется проще современных историй. Это как сравнить старую Камаро и какой-нибудь Ниссан GTR. Понятное дело, что для своей эпохи Камаро более значима, чем GTR, но сравнивать их друг с другом бессмысленно.

Новое всегда лучше старого. Это касается не только техники, а всего, что делает человек. Какими бы ни были новые творения, если за ними стоит знание и понимание того, что было сотворено людьми до этого момента, они всегда оказываются новой ступенью в развитии культурного кода.

И даже когда структурированного знания нет, когда автор не начитан и не "насмотрен", он все равно вырастает из существующего культурного кода. А мысль всегда производит синтез существующего, и именно это и является по своей сути тем, что люди имеют в виду, говоря об улучшении, усложнении, обновлении, прогрессе. Недаром про Руссо говорят, что его возврат к простоте и естеству - это усложнение, что это что-то более утонченное, чем утонченность, а не наоборот. В технике ограничения в этом вопросе даже больше, чем в культуре, потому что существует входной порог в плане знаний и навыков, и эти знания часто не являются общедоступными, так как не слишком интересны для масс сами по себе. Но даже в технике новое - это всегда улучшение, всегда следующая ступень.

Иллюзия того, что это не так, создается особенностями, присущими механизму истории и путям изменения культурного кода. Как и любая самовоспроизводящаяся система, культурный код накапливает сложность просто из-за “мутаций”. И если знания не оказываются утеряны, они неизбежно постоянно усложняются. Но в этом пути усложнения есть ключевые взрывные точки накопления критической массы знаний, в которых идеи витают в воздухе, а накопленный опыт из разных сфер жизни приходит к новому месту встречи и в случайном подходящем человеке рождает новое эмерджентное свойство. Это особенно высокие ступени, которые контрастируют с происходящим большую часть времени медленным ростом. Эти скачки накопления сложности и утонченности становятся вехами в истории, и из-за этого воспринимаются более совершенными, чем последующие менее прорывные творения. Но все равно эти вехи оказываются ниже того, что идет за ними.

Вероятно, это работает даже для тех случаев, когда про автора говорят, что он опередил свое время или что время для его творений еще не пришло. Это тоже иллюзия: слишком резкие скачки развития не сразу встраиваются в массовое сознание, и чем стремительнее скачок, чем выше ступень, тем медленнее этот процесс. Но, в любом случае, поддерживающие жизнь этого скачка интерпретации, по своей природе изначально более сложные, должны непрерывно существовать, иначе этот опережающий время прорыв просто исчезнет, и если даже сохранится в текстах или других неодушевленных носителях информации, его новые “нулевые” прочтения одушевленными носителями (которые до недавнего времени были единственным местом, где культурный код мог меняться) не будут приемниками изначальной идеи, а будут создавать что-то иное.

Люди стали сложнее. Не лучше, а именно сложнее. В них стало сосуществовать и взаимодействовать больше смыслов. А современные авторы такие же. И это обилие смыслов отпечатывается на их творениях, пусть даже осознанно они и не собирались эти смыслы туда вкладывать. Даже самые нарочито простые вещи в своей нарочитости несут это. Интерпретаторы запросто могут найти в произведении смыслы, которые и сам автор не осознавал, когда их вкладывал. В сюжетах, которые создает автор, неизбежно неосознанно отпечатываться структура его памяти. А мы очень часто плохо понимаем собственное устройство, ведь наши интерпретации себя - это внешняя форма этого устройства, а не его содержание. “Человек имеет два мотива поведения – один настоящий и второй, который красиво звучит.”

В этом вопросе есть некоторая сложность в обозначении отличия “лучше” от “сложнее”. Но если воспринимать культуру как одну единую историю, то тогда старые творения нужно рассматривать как часть новых, а то, что обычно оценивается людьми как новое стоит считать как бы прибавкой к старому. В контексте, в котором новое воспринимается именно так, в котором оно не рассматривается как что-то отдельное, а воспринимается как единое целое со старым, проще увидеть более сложное как лучшее.

Вероятно, суть в парадоксальности самого понятия "лучше". Если его попробовать максимально непротиворечиво описать, то получится, что оно почти тождественно понятию "сложнее". Потому что синтез нового - это то, что люди изначально имеют в виду под улучшением и прогрессом. А синтез - это всегда усложнение.

У Чезаре Ламброзо есть целая книга по френологии, где он выявил у мужчин предрасположенности к определенному поведению по строению черепа – будет ли тот насильником, мошенником и т.д. В каком-то смысле, в самом своем зачатке идея была не так далека от истины: форма черепа указывает на форму мозга, а именно в особенностях устройства мозга определенного человека нужно искать основу его поведения. Чезаре Ламброзо «начал за здравие», но пошел не тем путем, френология оказалась ошибкой. Работа отделов мозга плохо коррелирует с их размерами, но вот если бы он строил карты по активностям отделов мозга, то подобрался бы к истине. У особенностей поведения есть даже не нейронные корреляты, а буквальные источники в этих коррелятах. Работа нейронных сетей, определяемая их устройством – и есть поведение, мышление, сознание, ощущения. Например, поведение и мышление мошенника полностью определяется слабой активностью той части мозга, которая отвечают за эмпатию. Но это не отменяет того, что эмпатия - это почти всегда чисто социальный навык. В детстве будущие мошенники очень часто встречаются с предательством со стороны родственников. Как правило, эти люди глубоко травмированы в детстве так, что у них не формируется система базового доверия и ответственности, которая должна возникнуть в процессе воспитания в благоприятной среде.

Эмпатия - это нейронные связи, которые выстраиваются постепенно и в определенном возрасте. Но по определенным причинам у некоторых людей не было предпосылок их создать. Морфогенез мозга продолжается в процессе взросления, при этом очень интенсивно. А социальные воздействия буквально определяют этот процесс. Мозг - это единственный объект, для которого слова имеют магическую силу, могут быть "истинными именами предметов". Уже наработанные структуры нейронных сетей прямо определяют, какие осмысленные фразы могут быть "магическими" по воздействию на эти структуры, «нажимать кнопки» и находить критические точки в сетях; более того, это содержится в культурном коде, и, что еще важнее, вероятно, это содержится в самом устройстве языка на базовом уровне. А устройство языка определяется, в том числе, историей его развития, которая, в свою очередь, зависела от базовых свойств мышления, которые были и до появления языка. Все можно свести к геному и условиям среды, а если продолжить редуцировать – просто к условиям среды. И генетический код, и культурный (язык), и космологический обязаны своим появлением стечению обстоятельств, случаю и, в конечном итоге, просто случайности.

Идеологическое устройство людей выстраивается в соответствии с основополагающими предрасположенностями в их личности и с главными ценностями, которые, в свою очередь, определяются биологическими предпосылками, опытом и неосознанно усвоенными на основании первых двух факторов первоначальными социальными установками. Одна из наиболее значимых “осей” мотивов выстраивается социальностью (альтруизмом) и эгоцентризмом. Само по себе устройство личности предрасполагает к тому, чтобы мы могли сочувствовать либо себе, либо тем, кто похож на нас, потому что мы можем представить себя на месте таких людей (и ширина круга этих людей определяет нашу общность с миром). Привлекательны для нас идеологические установки, которые касаются нас и защищают нас. Поэтому среди людей, поддерживающих идеи феминизма, гораздо больше женщин, чем мужчин, а среди коммунистов мало обеспеченных людей. В этом есть сложность, потому что в целом массовые идеологии по своему назначению и происхождению (правда, содержащимся в их буквальном содержании, а не в их реальной истории и не в механизме их воздействия на мир), изначально ориентированы на то, чтобы служить общему, а не личному благу. Но в составе личности определенного человека любой идеологический “кирпичик” почти всегда становится именно частью “позы”, а не убеждения. Люди в первую очередь пекутся об идеологической структуре своей личности, о том, чтобы не потерять себя, и это иногда может выражаться, в том числе, в самоотречении и самопожертвовании.

Источник: vk.com

Комментарии: