О вызовах тысячелетия, невыразимом законе единства и расширении сознания как эволюционном императиве

Все мы, люди, являемся наблюдателями. Жизнь можно рассматривать как некий непрестанно протекающий эксперимент, направленный на то, чтобы раскрыть реальность сущего. Может быть, наша жизнь имеет смысл до тех пор, пока мы сохраняем способность расширять горизонт нашего видения Мироздания. Вселенная готова открываться нам.

Мы, люди, по-разному видим серьезное, где бы это ни было – в философии, науке, религии или просто в повседневной жизни. Это показатель нашей зрелости.

В плане историческом первобытный человек развивался путем осмысления Мироздания. Об этом свидетельствуют пещерные фрески, позднее – мифы, легенды. Возникло представление о надземных силах, о причинно-следственных связях, о добре и зле. Мир стал выступать как нечто упорядоченное, и человек должен был найти в нем свое место. Ему пришлось воспринимать Мир творчески, опираясь на силу своего воображения. И мы продолжаем эту нить развития, но теперь, кажется, не так успешно. В отличие от наших далеких предков, мы начинаем сомневаться в реальности наших собственных построений. Открывшаяся нам реальность слишком усложнилась и породила глубокий критицизм. Важно одно – мы, наконец, поняли, что наблюдатель часто оказывается и Метанаблюдателем, творчески осмысливающим наблюдаемое.

Открывает ли реакция органов чувств нам реальность достаточно обоснованным образом?

Вряд ли. Человек есть некое устройство, воспринимающее все так, как оно само устроено. Но наш Мир может восприниматься и устройствами, созданными человеком, и здесь могут возникнуть расхождения. Вот один из простейших примеров: в ультрафиолетовой области света есть небольшой частотный интервал, в котором кожа человека начинает загорать, а физическое устройство, созданное человеком, ничем особенным не реагирует на эту частотную область. Другой пример – выше мы уже говорили, что цвета воспринимаются глазом человека эстетически, а физическими приборами они фиксируются чисто механически. Музыкальное восприятие звука – это тоже прерогатива человека, и не всем она раскрывается равным образом. Мы оказываемся перед разными проявлениями реальности.

Сложнее обстоит дело с проблемой пространство-время. Обладают ли пространство и время статусом реальности? Если нет, то что они собою представляют?

Пространство и время – это не предметы. На этом и настаивал Кант. Если мы имеем дело лишь с «формой существования», обладающей некой универсальностью, не схватываемой непосредственно нашими органами восприятия, то это означает, что мы имеем дело с некой врожденной особенностью, заложенной в нашем сознании. Термин «форма» выбран явно неудачно – он ничего не объясняет. Разумнее говорить о некоем праобразе, возникшем вместе с возникновением сознания. Здесь уместно напомнить слова из апокрифического Евангелия от Филиппа:

«Истина не пришла в мир обнаженной,

но она пришла в символах и образах...»

Может быть, и кроме человека есть на Земле существа, владеющие этим образом, хотя бы в начальной стадии. Но только человек, овладевший в полной мере образом пространства-времени, стал Метанаблюдателем.

Конечно, затронутую здесь тему нужно было бы осветить глубже – но кто готов к этому? Непонимание природы пространства и времени тяготеет над нами.

Метанаблюдатель, оценивая реальность, опирается не только на органы чувственного восприятия, но и на творческое воображение. Здесь, правда, есть и ограничения – реальностью может быть признано лишь то, что может быть допущено культурой текущего дня. Представление о реальности оказывается скользящим. Борьба становится подчас неминуемой.

Если обратиться к языку гностиков, то можно сказать, что человек не хорош и не плох. Он таков, каков есть, во всей своей многомерности. Он непрестанно взаимодействует с культурой и в результате этого взаимодействия может становиться хорошим или плохим.

Культуру создают люди. Создав ее, одни подчиняются ей беспрекословно, другие — интеллектуально и духовно развитые — сохраняют самостоятельность, остаются самими собой, готовые вступить в неравную и, казалось бы, бессмысленную борьбу, становясь бунтарями, диссидентами. Они были всегда. Они есть и сейчас.

Культура должна быть динамичной — только тогда человек может действовать. Только тогда он может стать героем — а потребность в этом в нем заложена искони. Человеку свойственна устремленность к романтизму.

Культура может одеревенеть из-за недостатка реформаторов, тогда — бунт, революция. Культура может потерять свою потенциальность мягко — тогда апатия, безразличие, хаос и разброд, утрата этики — хранительницы культуры. Тогда возможна и гибель культуры. Вспомним великую Римскую империю.

Культура является терапией сознания. Она успокаивает мятущуюся душу человека.

Создается культура харизматическими личностями разного достоинства. Вспомним Лютера, первых президентов Америки, Наполеона, Толстого и Достоевского, Ленина, Троцкого, Гитлера, Сталина... (Это только примеры.)

Культура есть надличностный организм. Он эволюционирует. Но нам не дано знать, куда направлена стрела эволюции. Кажется, что непрестанно идет какой-то гигантский космический эксперимент. Может быть, в этом суровом эксперименте до сих пор проверяется возможность осуществления греко-христианской идеи. Ведь мы еще и сейчас — после двух тысячелетий — не знаем, возможно ли, и если возможно, то как, воплощение христианского идеала на Земле.

В христианстве до сих пор нет ответа на один из самых серьезных вопросов нашего бытия в Мире. Этот вопрос звучит так:

В чем смысл истории?

В чем смысл массовых насильственных смертей, политических репрессий, страданий, унижений, порабощении? Отсутствие ответа обесценивает само существование религий.

Ответ, на самом деле, можно дать. Он звучит достаточно лаконично. Смысл истории в том, что она является космическим экспериментом. Такой эксперимент нужен для раскрытия мироздания. И мы, люди, ответственны за то, что в своей деятельности так и не стали христианами, не выполнили стоящих перед нами космических задач. Тысячелетний, а для кого-то и двухтысячелетний, опыт жизни в плане этическом так ничему и не научил.

В более широкой перспективе можно сказать, что смысл существования самой Вселенной состоит в раскрытии заложенной в ней потенциальности. Но как, — мы опять спросим, возможно, раскрытие потенциальности без эксперимента? Подобные эксперименты, возможно, ведутся и в других Мирах и на других Планетах.

«Гораздо важнее видеть целостный смысл, а не то, что преобладает в каждом отдельном мнении.» — Дэвид Бом

На что же мы можем надеяться, всматриваясь в XXI век — или еще дальше, в III тысячелетие?

Конечно, сегодняшняя человеческая мысль — как бы она ни была отточена — все же будет еще не достаточна для создания новой, радикально иной Культуры.

Строго говоря, мы не знаем тех сил, под влиянием которые возникают новые культуры. Нам легче понять причины их гибели. Возможен негативный прогноз, когда происходит распад замкнутой системы. Но невозможен прогноз творчески развивающейся системы, так как «творчески» — значит спонтанно.

В чем же смысл философских размышлений о будущем? Ответ на этот вопрос звучит достаточно просто. Философски мыслящие люди, озабоченные судьбами жизни на планете, должны готовить общество к предстоящей вспышке новых идей глобального масштаба. Вспышка идей — и соответственно готовность к новой суровой борьбе.

В нынешней планетарной ситуации можно надеяться только на вмешательство космических сил. Здесь перед нами Тайна.

Мы не знаем, как новые творческие идеи осеняют человека. Культура — более сложный организм, чем человек, но природа творческого процесса, по-видимому, в обоих случаях одинакова. Уверенно мы знаем только то, что человек может воспользоваться новыми смыслами, если он оказывается подготовленным к ним.

И мы живем сейчас, кажется, в такой период, когда мыслящие люди должны напряженно и незамедлительно начать готовить общество к восприятию новых смыслов.

Эту работу хочется закончить близкими нам словами Хайдеггера, взятыми из интервью, данного им журналу Шпигель:

«Философия не сможет вызвать никаких непосредственных изменений в теперешнем состоянии мира. Это относится не только к философии, но и ко всем чисто человеческим по­мыслам и действиям. Только Бог еще может нас спасти. Нам остается единственная возможность: в мышлении и поэзии подготовить готовность к явлению Бога или же к отсутствию Бога и гибели; к тому, чтобы перед лицом отсутствующего Бога мы погибли. Мы не можем призвать его мыслью; мы можем, самое большее, пробудить готовность ожидания. Мир не может быть тем, что он есть и каков он есть, благодаря человеку, но не может и без человека.»

Наша мысль, правда, звучит осторожнее. Нам кажется, что речь может идти не о буквальном пришествии Бога, а скорее всего, о вмешательстве космических сил через реинкарнационное пришествие тех, кто уже побывал на Земле, а позднее в своих странствиях в мирах и, может быть, в веках оказался подготовленным к радикальному изменению ситуации Земли.

Нужен новый ментальный потенциал.

Нужны и харизматические личности, готовые его воплотить.

«За мигом миг в таинственную нить

Власть Вечности, бесстрастная, свивает,

И горько слеп, кто сумрачно дерзает,

Кто хочет смерть от жизни отличить...

Какая боль, что грозный храм вселенной

Сокрыт от нас великой пеленой,

Что скорбно мы, в своей тоске бессменной,

Стоим, века, у двери роковой!»

— Юргис Балтрушайтис

Если мы обратимся к реальной жизни, то увидим в ней множество вкраплений прошлого – античная мысль в философии, римское право в юриспруденции, византизм в православии, а может быть, и в государственности. Все это – не мертвый след былого, а живые, варьируемые во Времени проявления. Мы постоянно видим, как новое оказывается на исторической сцене не больше чем пародированием, казалось бы, давно ушедшего старого. Так, скажем, многие уже обращали внимание на то, что нацистское представление о превосходстве арийской расы – это не более чем пародирование ветхозаветного представления о богоизбранности еврейского народа. Точно так же в науке, в самых новых ее построениях, находим подчас отголоски давно отзвучавших идей. На самом деле мы живем в сплетении всех культур былого. И тот, кто это остро ощущает, в одном из своих двойников может пережить себя и эллином, и рыцарем Средневековья. Медитация, глубокие сновидения или даже просто психоделические средства открывают некую суть вещей, известную поэтам. И если мы не удивляемся тому, что, скажем, писал, а, следовательно, и переживал М. Волошин, то почему надо удивляться медитативным инсайтам или «откровениям» пациентов Грофа?

Все это не более чем свидетельство целостности Мира, неутраченности прошлого в глубинах нашего бессознательного.

Сказанное здесь, если хотите, можно рассматривать как приближение к построению модели кармы, лишенной теперь персоналистической доминанты. В этой модели на первое место выходит представление о кармической роли культур – образование значительно более размыто и более разнесено во времени, чем персональность человека. Такое – аперсональное – видение кармы нужно уже хотя бы потому, что сейчас, наряду с фрейдовской и юнговской терапией, появилась философская в своей основе, трансперсональная терапия, направленная на деидентификацию – выход в трансперсональные размерности экзистенции.

Жестко фиксированное Я, его негибкость, нединамичность – это состояние очень тяжелое как для самого человека, так и для окружающих. Человек оказывается вне социума, продолжая существовать в нем. Преодоление капсулизированности Я открывается через взаимодействие. Напомним, что одно из проявлении веры в реинкарнацию основывается на том, что люди, раз вступив в глубокое взаимодействие в земной жизни – скажем, полюбив по-настоящему или принеся большое зло друг другу, – сохраняют связанность навсегда. Любопытно, что эта убежденность, многими воспринимаемая как наивное суеверие, имеет что-то общее с парадоксом в физике высоких энергий. Этот парадокс является частным случаем хорошо известного парадокса Эйнштейна, Подольского и Розена. от как об этом мысленном эксперименте пишет Лестьен:

«В этом случае парадокс состоит в том, что пара субъядерных частиц, возникающих в некотором ядерном взаимодействии, будучи пространственно разнесенными на десятки сантиметров во время распада, не могут распадаться независимо друг от друга. Грубо говоря, если первая распадается в течение короткого интервала времени, вторая должна сделать то же в течение длительного интервала времени, и наоборот.»

Модель приближения обнажает проблему потенциальности. Если Мир предстает перед нами в своей двоичной ипостаси, то что представляет собой потенциальность, создающая проявленность Мира в его нескончаемом многообразии? Если персональность человека – это только селективная проявленность Семантической Вселенной, то кем – какими силами – задается эта селективность, почему и как избирается тот или иной контекст той психологической реальности, с которой мы себя отождествляем?

Ответа на этот вопрос нет. Человечество всей силой своего воображения пыталось найти образ потенциальности. Но единого образа не получалось.

В даосизме – это спонтанность, порождающая гармонию вне какого-либо закона;

в индуизме – танцующий Шива, Мир, возникающий в Игре;

в иудаизме – суровый бог Яхве, владеющий законом и избравший из всего сотворенного лишь один излюбленный им народ – евреев;

в гностицизме: для высших сфер существования – это спонтанность рождения, для Мира материального – его сотворенность Демиургом, творцом, находящимся вне Бога и даже противостоящим ему;

в научной традиции: иудаистский вариант – сотворение Мира изначальными законами природы, которые сами не были сотворены.

Мы должны признать, что представление о потенциальности находится за пределами нашего воображения. Мы не можем представить себе то, что не можем пережить. Любой образ здесь будет пустым, так же как пустой будет и любая модель. Оказывается, что и в науке – в ее теоретических построениях – человек может воспроизвести только то, что он мог пережить в своем внутреннем – психологическом – опыте. Потенциальность – это тайна, стоящая перед нами. Разгадка ее может лежать только в расширении нашего сознания.

Закрут культур с особой остротой проявляется в критические периоды истории. Так было в дни Средиземноморья – задолго до христианской эры все духовное богатство Мира стало стягиваться к одной точке: контакты предсократиков с Персидской империей; путешествия Платона и Пифагора в Египет, а может быть, даже к долинам Индии; победы Александра Великого, поставившие эллинский Мир лицом к лицу с культурой Индии... Александрия становится духовным центром – так создается то густо насыщенное идеями и мифами поле, в котором раскрывается и обогащается христианство. Так происходит и в наши дни, когда мысль Запада так широко соприкоснулась с духовным опытом Востока, наука – с религией, и поруганное гностическое прошлое самого христианства открылось, пролежав в укрытиях почти два тысячелетия. Многое скрытое и забытое вспомнилось и вышло на поверхность.

В такие дни обостряется непонимание друг друга. Чем больше открывается одним, тем труднее это понимать другим. Оказывается, понять другого – это значит открыть в себе двойника, который становится близнецом другого. Понимать – значит становиться близнецами. Но понимание есть знание. Так перед нами открывается и смысл того, что Знание и Любовь – это синонимы, потому что в Любви с большей очевидностью, чем где-либо, происходит перестройка самого себя – открытие в себе того своего двойника, который несет новое Знание.

Василий Налимов

Источник: vk.com

Комментарии: