Парадокс человеческого существа

У человека есть символическая идентичность, которая резко выделяет его из природы. Он - символическое «я», существо с именем, жизненной историей. Он разумный создатель, стремящийся рассуждать об атомах и бесконечности, который может мысленно поместить себя в любую точку пространства и ошеломлённо созерцать свою собственную планету. Эта беспредельная экспансия, эта сноровка, эта эфирность, это самосознание придают человеку буквально статус маленького бога в природе, как полагали мыслители эпохи Возрождения.

Но то же время, как полагали восточные мудрецы, человек – всего лишь червь и пища для червей. Это парадокс: он вне природы и всё же безнадежно в ней; он двойственный, в вышине среди звёзд и всё же заключённый в качающем кровь, ловящем воздух теле, которое когда-то принадлежало рыбе и до сих пор имеет доказывающие это признаки жабр. Его тело – это материальная плотская оболочка, чуждая ему во многих отношениях – самым странным и отвратительным из этого является то, что оно болит, кровоточит, разлагается и умирает.

Человек буквально расколот надвое: он осознает свою собственную выдающуюся уникальность в том, что он величаво возвышается над природой, и всё же он возвращается в землю на глубину нескольких футов, чтобы слепо и тупо сгнить и исчезнуть навсегда. Это ужасающая дилемма, в которой и с которой приходится жить. Низшие животные, конечно, избавлены от этого болезненного противоречия, поскольку им не хватает символической идентичности и сопутствующего ей самосознания. Они просто действуют и двигаются рефлекторно, следуя своим инстинктам. Если они вообще останавливаются, это всего лишь физическая пауза; внутри они анонимны, и даже их лица не имеют имени. Они живут в мире без времени, как бы пульсируя в состоянии немого бытия.

Именно поэтому так несложно даётся убийство целого стада буйволов или слонов, ведь животные не знают о смерти и продолжают спокойно пастись, пока другие особи падают замертво рядом с ними. Знание смерти рефлексивно и концептуально, и животные избавлены от него. Они живут так же бездумно, как и исчезают: несколько минут страха, несколько секунд мучений, и всё кончено. Но проживать целую жизнь с осознанием собственной смертности, преследующей даже во снах и даже в самые солнечные дни – это совсем другое.

Если только вы позволите всему весу этого парадокса лечь на ваш разум и чувства, вы сможете понять, насколько невообразимо для животного находиться в подобной ситуации. Я считаю, что те, кто допускает, что полное понимание состояния человека способно свести с ума, правы, вполне буквально правы. Младенцы иногда рождаются с жабрами и хвостами, но это не афишируется – напротив, замалчивается. Кто хочет лицом к лицу встретить факт того, какими существами мы на самом деле являемся – скребущимися и задыхающимися во Вселенной за пределами нашего познания?

Я думаю, что такие события иллюстрируют смысл пугающего размышления Паскаля: «Люди безумны, и это столь общее правило, что не быть безумцем – тоже своего рода безумие». Общее правило потому, что экзистенциальный дуализм создаёт невыносимую ситуацию, мучительную дилемму. Безумны, потому что, как мы увидим, всё, что человек делает в своём символическом мире, – лишь попытка отрицать и преодолевать свою гротескную судьбу.

Он буквально вводит себя в слепое забвение при помощи социальных игр, психологических уловок, личных забот, настолько далёких от реального его положения, что они уже становятся формами безумия – согласованного безумия, совместного безумия, замаскированного и достойного безумия, но, тем не менее, безумия. «Черты характера, – сказал Сандор Ференци, один из ярчайших представителей близкого круга ранних психоаналитиков Фрейда, – являются скрытыми психозами». Это не самодовольная острота, которую, походя, высказала молодая наука, опьянённая своей собственной объяснительной силой и успехом; это зрелое научное суждение в рамках самого разрушительного самооткровения, когда-либо созданное человеком, пытающимся понять самого себя. Ференци уже заглядывает за молчаливые скрытные маски, улыбающиеся маски, серьёзные маски, удовлетворённые маски, которые люди используют, чтобы обмануть мир и самих себя в отношении своих тайных психозов.

Совсем недавно Эрих Фромм задавался вопросом, почему большинство людей не сошли с ума от экзистенциального противоречия между символическим «я», которое, кажется, даёт человеку бесконечную ценность в вечной схеме вещей, и телом, которому грош цена. Как совместить эти два состояния?

Чтобы понять всю тяжесть дуализма человеческого положения, мы должны знать, что ребёнок не способен справиться ни с одной из его составляющих. Самое характерное в нём то, что он совсем недавно пришёл в этот мир; внешний мир, и его собственный внутренний мир – оба разом наваливаются на него. С самого рождения он обладает совершенной сенсорной системой, которая быстро развивается, чтобы воспринимать и улавливать все ощущения, даваемые миром, с чрезвычайной тонкостью. Добавьте к этому быстрое развитие языка и чувство осознанности и озадачьте всем этим беспомощное младенческое тело, которое тщетно пытается верно и надёжно ухватиться за мир. Результат смехотворен.

Ребёнок ошеломлён переживаниями дуализма «я» и тела в обеих сферах, поскольку он не может овладеть ни одной из них. Он не является уверенным в себе социальным «я», искусным манипулятором символических категорий слов, мыслей, имён или мест – или особенно времени, этой великой загадки для него; он даже не знает, что такое часы. Он также не является полноценным взрослым животным, которое может работать и производить потомство, заниматься серьёзными вещами, которые, как он видит, происходят вокруг него: он никаким образом не может «походить на отца». Он словно заточённый вундеркинд.

В обеих половинах своего опыта он бесправен, и, тем не менее, на него всё время льются впечатления, ощущения кипят в нём, наполняя его тело. Он должен вывести из них какой-то смысл, установить над ними какой-то контроль. Будет ли это господство мысли над телом или тела над мыслями? Всё не так просто. Не может быть однозначной победы или чёткого решения экзистенциальной дилеммы, в которой он находится. И это является для него проблемой с самого начала его жизни, хотя он всего лишь ребёнок, чтобы что-то сделать с этим. Дети чувствуют, что их преследуют символы, потребности которых они не понимают, словесные требования, которые кажутся им ерундой, а также правила и установки, которые отвлекают их от удовольствия прямого выплескивания естественной детской энергии. И когда они пытаются овладеть телом, притвориться, что его нет, вести себя «как маленькие взрослые», тело внезапно овладевает ими, окунает их в рвоту или экскременты – и ребёнок взрывается отчаянными слезами, оплакивая свою провалившуюся попытку прикинуться чисто символическим животным.

Часто ребёнок умышленно пачкает или мочит постель в знак протеста против навязывания искусственных символических правил: кажется, он говорит, что тело – его первичная реальность, и он хочет оставаться в более простом физиологическом Эдеме и не быть выброшенным в мир «правильного и неправильного».

Таким образом, мы однозначно и мучительно осознаем, что то, что мы называем личностью ребёнка, – это modus vivendi (условие существования), достигнутое путём самой неравной борьбы, которую д?лжно пройти любому животному; борьба, которую ребёнок никогда по-настоящему не понимает, потому что он не знает, что с ним происходит, почему он реагирует так, а не иначе, или что на самом деле поставлено на кон в этой битве. Победа в войне такого рода поистине Пиррова: личность – это лицо, которое человек показывает миру, но за ним скрывается внутреннее поражение.

Ребёнок приходит в мир с именем, семьей, местом для существования, всё чётко скроено для него. Но его внутренний мир полон кошмарных воспоминаний о невозможных битвах, ужасающей тревоги от крови, боли, одиночества, темноты; совмещённых с безграничными желаниями, ощущениями неописуемой красоты, величия, благоговения, таинственности; а также фантазий и галлюцинаций об их смешении, невозможной попытке компромисса между телами и символами. Cексуальность со своей определённой направленностью вступает в игру, чтобы ещё больше запутать и усложнить детский мир. Вырасти – значит скрыть массу внутренней рубцовой ткани, которая пульсирует в наших снах.

Итак, мы видим, что два измерения человеческого существования – тело и «я» – никогда не могут быть складно (seamlessly) согласованы, что объясняет вторую половину высказывания Паскаля: «не быть безумцем – тоже своего рода безумие». Этим Паскаль доказывает, что великие исследователи человеческой природы могли заглядывать за людские маски задолго до появления научного психоанализа. Им не хватало клинической документации, но они видели, что самое невозмутимое подавление, самое убедительное хладнокровие или насыщенное самодовольство были искусной ложью по отношению как к миру, так и к самому себе.

Обладая клинической документацией психоаналитической мысли, мы получили довольно полную картину типов человеческой личности – того, что мы теперь, в продолжение мысли Паскаля, можем назвать «типами безумия». Можно сказать, что психоанализ разоблачил сложные неблагоприятные последствия отрицания истинного человеческого состояния, которые мы могли бы назвать издержками нашего притворства — якобы мы не безумны. Если бы нам нужно было предложить кратчайшее объяснение всего зла, которое люди навлекли на себя и на свой мир с начала своей истории вплоть до завтрашнего дня, оно бы звучало не с позиций животной наследственности человека, его инстинктов и эволюции: мы бы сказали, что это просто плата, которую взимает притворство благоразумия, когда человек пытается отрицать своё истинное положение.

Эрнест Беккер - Отрицание смерти

Источник: vk.com

Комментарии: