КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ХАОСА В СТАНОВЛЕНИИ ВИРТУАЛЬНОГО, DIGITAL И КИБЕРПРОСТРАНСТВА **

КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ХАОСА В СТАНОВЛЕНИИ ВИРТУАЛЬНОГО, DIGITAL И КИБЕРПРОСТРАНСТВА"

Статья нацелена на перспективу, которая открывается философскому осмыслению хаоса в горизонтах, по преимуществу сопряженных со стремительным развитием современных информационно-коммуникационных технологий, hardware и software, мировой Сети и сетевых алгоритмов, а также исследовательских способов взаимодействия с ними. Соответствующее рассмотрение цифровой среды, киберпространства, виртуальной реальности закрепляет идею «подходить к хаосу хаотически» и подталкивает ряд предложений по концептуализации хаоса и рассмотренных в связи с ним сегментов современности.

Ключевые слова: хаос, хаосмос, гиперхаос, виртуальное, виртуальная реальность, Интернет, цифровые гуманитарные науки.

V.E. Ryzhenkov. Conceptualization of chaos in virtual, digital and cyberspace becoming

The article is focused on the research perspective for philosophical understanding of chaos in the horizons of materiality and spatiality, mainly associated with the rapid development of contemporary IT and communication technologies (computers, gadgets and software, Internet and network algorithms) and research ways to interact with them. The result of the review —series of proposals for the conceptualization of chaos and each of the above-mentioned segments of modernity.

Keywords: chaos, chaosmos, hyperchaos, the virtual, virtual reality, Internet, digital humanities.

* Рыженков Владислав Евгеньевич — аспирант кафедры онтологии и теории познания философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (119991, Ленинские горы, МГУ учебно-научный корпус «Шуваловский», г. Москва, Россия), тел.: + 7 (968) 614-77-16; e-mail: vladislav.e.ryzhenkov@gmail.com

** Статья подготовлена в рамках деятельности Выдающейся научной школы МГУ имени М.В. Ломоносова «Трансформации культуры, общества и истории: философско-теоретическое осмысление».

Традиционная, даже архаическая для метафизики и философии тема хаоса (древнегреч. "x&oq" от "xaiW' — «раскрываюсь», «разверзаюсь») в современности подкрепляет свою значимость [А.Ф. Лосев, 1997] на новом уровне, когда активно тематизируется безосновность, неупорядоченность, неопределенность бытия в ее отношении к бытию космического внешнего (мира) и внутреннего (человека) [R.A. Wilson, 1994; Ф.И. Гиренок, 1994; В.Ю. Кузнецов, 2016]. Наличие хаоса в постклассической перспективе рассматривают как важное условие, даже, вероятно, определяющее возможность «быть» миру, человеку, современности. Это обусловлено как стремительно растущими темпами НТР в приближении к технологической сингулярности [Дж. Глейк, 2001; А.В. Турчин, 2017], так и сообразной рефлексией, исходящей из ситуации Постмодерна и более чем полувекового наследия последнего [В.И. Аршинов, 1999; В.В. Миронов, 2019].

Резкие трансформации философии и науки, экономики и политики, искусства и творчества не дают однозначно заявлять видимое ускорение, акселерацию [#Accelerate..., 2014] НТР эволюцией [N. Land, 2013], как не дают и реализовать возможность полноценной автономии от продуцентов НТР, не впадая в «ловушку» рессенти-ментарного положения или полного разрыва с сообществом/Другим [Р. Guattari, A. Negri, 2010; N. Land, 2011; М. Фишер, 2010]. Здесь можно вспомнить манифест акселерационистов: «.мы ощущаем при этом лишь увеличение скорости локального горизонта — простое, бессмысленное стремление вперед, но никак не ускорение (понятие, предполагающее также и самостоятельную навигацию — экспериментальный процесс новых открытий в универсальном пространстве возможностей). Именно этот тип ускорения, по нашему мнению, является крайне важным» [Н. Срничек, А. Уильяме, 2018, № 2, с. 10]. В связи с этим авторы заявляют: «.будущее должно быть построено. Его последовательно уничтожал неолиберальный капитализм — он обещает нам лишь дальнейший рост неравенства, конфликтов и хаоса» [там же, с. 19-20]. Хаос вновь в фокусе и тогда, когда им резко оппонирует Ник Лэнд с вопросом: почему же «будущее обязательно исключает неравенство, конфликты и хаос как обратный вариант»? [N. Land, 2014]. Подобная динамика устанавливает методологически справедливой формой осмысления — парадоксальную: приходится «констатировать а-константность», контингентность [К. Мейясу, 2015], акцентируя подвижность, лабильность, адаптивность всякой опоры, которой мысли доводится воспользоваться, в том числе при собственной теоретизации и концептуализации [Ж. Делёз, Ф. Гват-тари, 2010; Дж. Ло, 2015]. Из этого вытекает формат системного постижения, описания и преобразования перманентно перестраиваю-

щегося мира в контексте неклассической онтологии и эпистемологии [В.Ю. Кузнецов, 2016].

Наряду с изобилием технотрендов и рыночных инноваций сегодня явлено уже целое множество понятий и концептов — способов так или иначе обозначить хаос, а метафизическая первозданность «зияющей бездны» доводится до «хаосмоса» [Р Guattari, 2000; Ж. Делёз, Ф. Гваттари, 2009], «гиперхаоса» и многих других вариаций [N. Land, 2011; T. Morton, 2016; К. Мейясу, 2015]. Как, например, выразились «классики постклассики» Жиль Делёз и Феликс Гваттари, «для хаоса характерно не столько отсутствие определенностей, сколько бесконечная скорость их возникновения и исчезновения; это не переход от одной определенности к другой, а, напротив, невозможность никакого соотношения между ними, так как одна возникает уже исчезающей, а другая исчезает едва наметившись. Хаос — это не инертно-стационарное состояние, не случайная смесь. Хаос хаоти-зирует, растворяет всякую консистенцию в бесконечности. Задача философии — приобрести консистенцию, притом не утратив бесконечности, в которую погружается мысль» [Ж. Делёз, Ф. Гваттари, 2009, с. 51-52].

Решение этой задачи — не выбор «лучшего» из «имен хаоса», но все же оно означает требование внимания к наиболее распространенным. Именно в их числе виртуальность — еще один предмет интереса в рамках настоящей статьи, а ввод в проблематику здесь — своеобразное обоснование «актуальности виртуальности». Далее полагается возможным характеризовать хаос в становлении digital и киберпространства, дабы описать, как концептуализация хаоса реализуется в цифровую эпоху при внимании к ее агентам и артефактам, и определить, что это может/должно значить для эпохи с ее агентами и артефактами.

В ответе на такие вопросы, предположительно, зародится и итоговый вывод по концептуализации хаоса в его связи с виртуальностью, digital и киберпространством. И проверится тезис: современная стратегия философской онтологии хаоса, во первых, сама должна быть хаотичной, схватывая хаос сообразно во всех возможных регистрах бытия, а помимо того (в частности, для данной статьи), подразумевает также (ре-)концептуализацию виртуального/виртуальности со вводом концептов для фиксации хаоса цифровой и сетевой среды. Ожидаемый отсюда стратегический смысл построения онтологии: зафиксировать философию как фон и философа как фигуру для хаотического схватывания хаоса из различных регионов (наряду с его региональными концепциями), в ходе чего они успешно обучаются сами и эффективно обучают агентов этих регионов перенаправлять хаос избирательным образом на новом уровне.

Хаос, виртуальность и становление

эпохи компьютеризации

Начнем с анализа характерных тенденций исследовательской проблематизации «виртуального/виртуальности». «Забвение виртуальной реальности» отмечается в качестве ответного жеста философии на тему «забвения реального» [Ф.И. Гиренок, 1994; Ж. Бодрийяр, 2015]. Это обусловлено рядом причин, указывающих на слабую связь традиционных смыслов "virtus", "virtual", а также философских кон-цептуализаций виртуальности с понятием «виртуальная реальность» (англ. "virtual reality", "VR"), пришедшим из IT, например, глубокой десемантизацией понятия, т.е. существенной утратой смыслового значения «виртуального» и «виртуальности» в дискурсах современности, вследствие которой чаще обращаются именно к «виртуальной реальности» как продуценте соответствующего IT-бренда [Е.Е. Тара-тута, 2007]. Этим же объясняются и вольности в самой процедуре определения "VR", поскольку исходным для современности стало введенное художником Майроном Крюгером понятие «искусственная реальность», от которого отталкивались последующие киберте-оретики. В частности, Джарон Ланье представил очки и перчатки, переносящие часть регистров восприятия в трехмерные миры с компьютерной графикой, и немедля закрепил за инновацией бренд "VR". Ноу-хау быстро врезалось в массовое сознание и оказалось в обороте футурологов. Когда же обнаружилось, что технология явно не вытесняет сознание в цифровое бессознательное, «Матрицу» — некую действительно обособленно переживаемую реальность с полноценной симуляцией восприятия, ажиотаж схлынул, но сама такая подача "VR" уже залегла в фундаменте компьютерной культуры [Э. Дэвис, 2011, с. 271-272]. Здесь видны специфическая путаница, беспорядочность, собственно хаотичность резко смещающихся смыслов «виртуальной реальности». Отсюда философски непродуктивной кажется работа с виртуальностью и концептуализация виртуального в ключе виртуалистики [H.A. Носов, 2000]. Русифицированное ими понятие «виртуальная реальность» не обнаруживает определенного денотата: «пионеры» виртуалистики, тематизируя виртуальность, не концептуализировали реальное и будто предполагали его «по умолчанию» (тем самым «умалчивая реально»)1. Есть мнение, что лишь при том уровне технических возможностей, который позволит осуществиться сегодняшней утопии — полноценной симуляции-воссозданию всего нашего мира, реальность сама по себе лишится

1 Словарь виртуальных терминов за авторством «отца виртуалистики» Николая Носова не обнаруживает определения собственно «реальности» (см.: [Н.А. Носов, 1999]).

неопределенного гносеологического статуса и вместе с тем обернется «реальностью» виртуалистов, определяющейся прежде всего через константность [Д. Дойч, 2011, с. 66]. Соответственно, ее аутентичная техническая симуляция как производная от константной, вероятно, заполнит место денотата "virtual reality", позволяя анализировать ее с других позиций.

Отсюда «забыть виртуальную реальность» и перейти к доступным альтернативам «искусственному» либо создать их, отталкиваясь от других смыслов из множества тех, что закреплялись за "virtus", "virtual" и т.д. за время их долгой жизни [К. Ansell-Pearson, 2002] в культуре2, — потенциально резонные меры философии в контексте задачи по осмыслению виртуального/виртуальности, а вследствие того — также и хаотичности, что спадает при устранении концептуальной путаницы. В качестве примера можно указать на стратегию Славоя Жижека, который представил четыре основных звена в схеме с внутренними оппозициями, где реальное является симулякром, а место виртуального занято многоуровневой видимостью, при этом выступающей основным объектом рассмотрения [С. Жижек, 1999]. Иная жизнеспособная альтернатива — нововведение ключевого концепта наподобие «реальной виртуальности» Мануэля Кастельса. Фундированные такой «реальной виртуальностью», весьма сходной с «виртуальной реальностью» раннего Жижека, — оппозиции (где друг другу противостоят только внутренние элементы, а две бинарные связки постоянно вступают в поливариантные связи) пространства потоков/мест и эфемерного/времени [М. Кастельс, 2000]. В свою очередь, предельно влиятельные «прямо сегодня» представители (пост)континентальной традиции — Квентин Мейясу, Рэй Брассье и другие «спекулятивные реалисты» [Speculative turn, 2011] — связали виртуальное уже с «гиперхаосом», а также акцентировали «контин-гентность», заявив основания нового способа мыслить: «.поскольку мы не можем мыслить какую-либо причину предпочтения определенного набора функций, описывающих возможные законы, и поскольку любой из них может описать контингентный факт, то мы способны представить все виртуально возможные миры. Однако, множество всех виртуально возможных миров не тотализируемо: это означает, что мы не можем его рассматривать как определенную

2 «Удивительно, что такой актуальный сегодня термин, как "виртуальность", был введен Фомой Аквинским еще в XIII в. Виртуальное образование возникает, как писал Фома Аквинский, после нарушения гармонии души и тела. Тело остается материальным, а душа принимает некий виртуальный характер и продолжает жить в таком состоянии. Однако, несмотря на такую виртуальность, духовные ценности живут собственной жизнью, оказывая влияние на нашу реальную жизнь» [В.В. Миронов, 2019, с. 10].

тотальность возможностей, в соответствии с которой мы могли бы применить исчисление вероятностей» [А. Лонго, 2019]. Здесь виртуальное множество всех контингентных фактов — гиперхаос — «время безумия», без всякой причины способное разрушить один контингентный мир, чтобы заменить его другим3.

Отсюда, рассматривая "VR" как важную инновацию в незавершенном становлении, критически оценивая само понятие и смещая акценты в пользу «реальной виртуальности» [В.В. Красных, 1998], если мы солидарны с философской традицией и тем более с делёзи-анской трактовкой виртуальности и контингентности, «хаотичность виртуальности» и «виртуальность хаотичности» становятся будто самоданностью, путаница вокруг понятия исчезает. Но «виртуальное пространство» тогда, по сути, лишается прежних оснований как некий феномен, базируемый на существующих технологических агрегагатах, — становится уместно говорить скорее о виртуальности пространства вообще [Б. Massumi, 2002; Д. Дойч, 2011].

Хаос цифровой эпохи и WEB в становлении

Трансформации, происходящие в связи с такими технотрен-дами, как дигитализация, сенсоризация и софтверизация, резко и комплексно меняют представления о мире и хаосе [Г. Leary, 1994; CCRU: Writings 1997-2003, 2015]. Хрестоматийный пример того, как на осмысление хаоса повлияли становление компьютерных технологий и цифровизация, — создание метеорологом Эдвардом Лоренцом первой компьютерной мини-модели погоды, которая легла в основание теории динамического хаоса. Лоренц впервые осознал, что долгосрочное прогнозирование погоды обречено из-за «эффекта бабочки»: стоит возникнуть небольшому погодному явлению, как предсказание утрачивает актуальность в силу каскада случайностей. Этот случай подчеркивает специфику хаоса в сложнейших («стохастических») системах, подобных погоде. Отсюда же выросло понятие аттрактора, а изображение Лоренца, акцентирующее тонкую структуру в беспорядочном потоке информации, выступило своего рода знаменем для современных исследователей хаоса [Дж. Глейк, 2001]. А к 2019 г. фундаментальные затруднения Лоренца находятся уже

3 Гиперхаос может актуализировать только контингентные и непротиворечивые математически представимые факты. Отсюда, «освобождаясь от иррациональности принципа разума (веры в причину, придающую необходимость порядку мира), философия рациональным образом открывает возможность творить вне-научные фантазии, мыслить виртуально возможные миры, в которых законы совсем не те же, что в мире нашего опыта. Нам открывается перспектива реалистической вне-научной-фантастики» [там же].

далеко позади благодаря квантовой физике. Весной австралийские и сингапурские ученые сообщили в "Nature Communications" про «квантового оракула», который позволяет полностью предсказать поведение сложной хаотической системы в будущем. Установка способна не только просчитывать все возможные варианты развития событий, но и сравнивать различные стохастические процессы между собой. По выражению создателей, следующие версии прототипа, способные просчитывать больше 16 вариантов будущего, отнюдь не только избавят мир от «хаоса автомобильного трафика» [F. Ghafarietal, 2019. p. 1-8].

Подобно тому, как компьютеры открыли естественникам всю мощь численного моделирования, гуманитариев они одарили целым арсеналом информационно-коммуникационных технологий [P Brey, J.H. S0raker, 2009]. Это позволяет разрабатывать самые старые темы, включая хаос, совсем по-новому, предлагая исследовательские модели и методы, адекватные цифровой среде [Б. Майер-Шенбергер, К. Кукьер, 2014]. Актуальную версию "digital" представляет Александр Гэллоуэй: «.цифровое — это такое, которое делится на два. Очень простое определение: единица делится на два, это движение от единого к множественному. Множественное — это различие, разграничение, отделение. То есть определению цифрового очень важна концепция отличия, различия, разграничения. Значит, цифровое — это не Facebook, не Google, не виртуальная реальность. Понятие цифрового не означает даже компьютер. Существуют, в конце концов, даже аналоговые компьютеры» [А. Гэллоуэй, 2018]. Сегодня преимущества оцифровки уже всерьез неоспоримы4, а широкий спектр задач вообще крайне показателен для современной стратегии, нацеленной упорядочить цифровой хаос, подчинив его интересам исследователей. В DH это намерение доведено до регулярной процедуры, а среди завоеваний выделяется использование опыта отстранения, что дает возможность рассматривать цифровые устройства не только в качестве инструментов выполнения команд, но и считать их непосредственно источниками, способными раскрываться в новой уникальной манере [D. Brooks, 2013]. Это сближает представителей цифровых гуманитарных наук с социологами, проработавшими концепт «аутопоэзиса» при детальном обсуждении аутопоэтических систем [Н. Луман, 2009;

4 «Digital Humanities представляет огромное и разнообразное поле. Здесь и оцифровка текстов, и их индексирование, и каталогизация, и проблемы сохранения изначально цифровых артефактов, и информационный поиск с его алгоритмами, и навигация в информации, и обработка метаданных, и создание цифровых библиотек, и формирование метаданных, и такие относительно частные проблемы, как машинный перевод или атрибуция авторства» [М.А. Маяцкий, 2015, № 2. с. 13].

H.-J. Rheinberger, 1997], что также обнаруживает свою новизну для вопроса о хаосе [В.Е. Рыженков, 2018, № 5, с. 175-180].

Исходя из этой перспективы и применяя системный подход, можно выдвинуть гипотезу о возможности продуктивно концептуализировать киберхаос или Интернет в статусе хаотической системы: чтобы становиться связанной (делёзиански выражаясь, «становление-Мировой-Сетью»), Сеть в становлении экспортирует, сбывает «дигитально-родную» энтропию вне себя, в «оффлайн», несетевое пространство. "Fake news" и кибератаки, фишинг-сайты и спам-боты, черви и трояны, вирусная реклама с порно-баннерами — множество различных цифровых феноменов Сеть являет оффлайну подчеркнуто хаотически: они как бы «из ниоткуда» («киберпространственной зияющей бездны...» [CCRU: Writings 1997-2003, 2015]) пробиваются в «экосферу-рецепиента», обычно «живут» аккурат до высвечивания ею и «погибают» уже неразличимыми в некоей общей «волне зачистки» подобной энтропии. Такое видение можно упрочить, вспомнив, как пользователи и исследователи Интернета сходу завидели в нем горизонт новой «бури и натиска», «штурма будущего», предельной свободы творчества и самовыражения. Об этом мотиве некогда ярко выразились Антонио Негри и Майкл Хардт: «...нам нужно покончить с представлением, будто инновации зависят от индивидуального таланта. Мы производим и внедряем новшества все вместе и только в сетях» [А. Негри, М. Хардт, 2006, с. 407]. В том же ключе акцентировал особую «Интернет-плодовитость», например, Джонатан Зиттрэйн, отметивший способность системы производить непредвиденные изменения через неограниченную совместную активность обширной гетерогенной аудитории [J. Zittrain, 2008, p. 70]. Однако же впоследствии этот всеобщий «романтический флер» пригасила «онтологическая двойственность» Интернета (что отсылает также к известной оппозиции «афиша-изнанка»), как и капитальная перенасыщенность пространственно-временных и смысловых смещений между содержаниями информационной сети — один из самых актуальных теперь вопросов. Так, по оценке В.В. Миронова, электронная культура порождает целый ряд коммуникативно-психологических проблем, главная из которых — «проблема адаптации человека к значительно возрастающему количеству информации и изменению ее качества. Увеличивается доля визуализации информации. На уровне образов она более доступна и оставляет более сильное впечатление в сознании. Визуальная информация создает большую видимость объективности, чем понятийная, и на уровне обыденного сознания не всегда можно представить себе, что те фрагменты, которые выглядят на экране как единственно истинные, столь же легко подо-

брать и скомпоновать, как текст»5. Легкость и скорость обращения информации — важнейший аспект хаотизации, акцентированный современной философией и активно продуцируемый Интернетом. Сеть столь динамична, что «в этих условиях онтологической неустойчивости забывание становится стратегией адаптации» [М. Фишер, 2010, с. 103].

Здесь свою стратегию заполучили искусственные нейросети, обеспечивающие хаосу особый статус. Это алгоритмы, которые активируют «метареляционный уровень вывода» [L. Parisi, 2017], т.е. ищут объяснения неизвестных признаков, чтобы извлекать информацию посредством предположений о данных через алгоритмический поиск неопределенного: слов, событий, вещей, для которых может отсутствовать точная поисковая терминология. Такие алгоритмы действуют через поиск элементов «удивления» (неосмысленной информации), формируемых вследствие склонности системы сберегать микроуровни хаотичности. Подобная «метацифровая» форма познания не настраивается на исправление ошибок или исключение хаотичности: наоборот, она безразлична к энтропии и росту объемов данных, поскольку те и есть фундамент ее учебного процесса. Потому производство сетью гипотез должно сохранять неопределенность, возможность привязать информацию к «удивлению», а результат — не отказ системы (как нарушение порядка), но ее артикуляция реальности (неисчислимого на языке технического опосредования). Корреляция фейков с формой автоматизации выводит автоматизированное познание за пределы систем, основанных на знании. Таким образом, сетью «просвечивает» в мир не только принципиальная проблемность или насыщеннось, но и ценность хаотичности. В эпоху постправды технонаучная артикуляция фактов не обходится повторяющимися функциями и исполнением уже известного, а сама корреляция постправды с познанием требует усиленного оспаривания, реформатирования, чему и способствуют «цифровая революция» с цифровыми «new media», как и становление WEB 2.0 или 3.0 [Е. Pariser, 2011, T. Standage, 2013].

Хаос и мир в (эпохальной?) перспективе "WEBN+.0"

Для заключения понадобится сделать следующую ремарку. При тематизации хаоса исследовательская парадигма «цифровой революции» наряду с современными подходами к «экономическому»

5 «Обычный человек этот образ сразу воспринимает как реальность. Поэтому на уровне обыденного сознания сложно подобрать и скомпоновать тексты так же, как фрагменты, которые выглядят на экране как подлинные. В Интернете, например, получили распространение фейковые новости, когда информация десятилетней давности преподносится как недавняя» [В.В. Миронов, 2019, с. 45].

(системе мировой экономики, непредсказуемой динамике рынков и капиталов, феномену самой «экономии») во всей ныне тотальной оцифровке последнего (что особо подчеркивают «цифровая экономика», «виртуальный капитал» и прочие сферообразующие тренды) позволяет указать на стратегический эффект их взаимосвязанной концептуализации, выражаемый в разнообразных междисциплинарных направлениях: от онтологий нестабильного субъекта/объекта [С.В. Жеребкин, 2013; O. Marchart, 2005, p. 17] или концепций постклассического единства мира [В.Ю. Кузнецов, 2016] до новых стратегий философии экономики и экософии [Р. Guattari, 2000].

Здесь же возможно со всей философской глубиной рассматривать виртуальность, в в том числе как возможную составляющую, онтологический смысл внутримирного присутствия хаоса. Уже указано, как с опорой на стратегии концептуализации хаоса и виртуального в постклассической перспективе выводима своеобразная «генеалогия виртуального», что позволяет критически оценить расхожие представления виртуальности и "virtual reality". Отсюда исследовательски корректный шаг — минимизировать насыщенную семантическую путаницу и держаться концепта «реальной виртуальности», либо распространенного в повседневном дискурсе «киберпространства», когда речь идет о нынешних IT-симуляциях.

Аналогично «генеалогии виртуального» прослежена серьезная дистанция, разделяющая соприкосновение с хаосом исследовательской мысли начала эпохи компьютеризации (случай модели Лоренца), и то, как оно может протекать сегодня-завтра, что иллюстрируется «квантовым оракулом». Отсюда разумно оставить прогноз вероятного — и притом весьма неожиданного для сообщества — междисциплинарного прорыва, преодоления будто бы «вечных» затруднений науки и философии, которые диктовались одиозным статусом хаотических систем и стохастических процессов.

В свою очередь, анализ концепта "digital" и цифрового пространства в связи с хаосом подталкивает отметить рывок цифровых гуманитарных наук в концептуализации, даже «оптимизации хаоса», что выводит, в частности, на перспективу концептуализировать хаотичность как современную стратегическую ценность, важнейший «драйвер обучения» и, соответственно, эффективного «выживания» нейросетевых агентов (как минимум, искусственных). Этот пример показателен, а опыт может быть распространен в иных формациях. Далее, в сообразной перспективе также стала уместна гипотеза относительно киберхаоса и (пере)осмысления Интернета как хаотической системы, которая экспортирует энтропию как через прямое действие (различных сетевых агентов) на «мир оффлайна», так и через

фоновое, «изнаночное» воздействие (или, метафорически, как бы «зияние») киберкультурных доминант наподобие кибертерроризма и киберанархизма. Такая постановка вопроса может оказаться весьма продуктивной, но уже при проверке в рамках отдельной работы.

Все это склоняет к заключению о справедливости сделанного начального предположения: современная стратегия концептуализации хаоса (в частности, философской) сама же хаотична, стремится схватывать его по-своему во всех возможных регистрах и концептуализировать сообразно им. А помимо того, что конкретизируется в данной статье, такая концепция и/или онтология стратегически подразумевают (ре-)концептуализацию виртуального/виртуальности (пример этому здесь также показан) со вводом концептов, фиксирующих смысл хаоса цифровой и сетевой среды.

Если же ввиду так осмысляемого хаоса резюмировать перспективы "WEBN+.0" как «завтрашнего дня цифровой революции», то можно обозначить условную оппозицию "Digital Humanities — Dark Enlightenment" (URL: http://www.thedarkenlightenment.com/the-dark-enlightenment-by-nick-land/) «полюсами» актуальных поведенческих и концептуализаторских стратегий сообщества (активных юзеров, разработчиков, исследователей) относительно хаоса в digital и ки-берпространстве. DH стремится балансировать рывки «цифровой революции» с массивами big data во имя Прогресса, DE склоняет акселерировать и распространять хаотизацию в «нецифровое» для придания «системе капитализма» сообразного импульса к «капитализму системы».

Теперь оба имеют возможность заполучить равно достойный предмет интереса. Сейчас предельно важным для хода мировой истории выглядит второй раунд атаки на «аналоговый мир» с его тысячелетними порядками экономии от уже было сдавшихся крип-товалют, на этот раз инициированный соцсетевыми гегемонами. Среди них выделяется проект «Telegram Open Network», запускаемый лидером «Цифрового Сопротивления» Павлом Дуровым на базе одноименного мессенджера, притом все решающие фазы запуска укладываются синхронно времени написания, редактуры и подготовки к выпуску данной статьи. Так, «кульминация WEB 2.0» перетекает и в открытую и непредсказуемую перспективу масштаба «Хаос-Мир»: подступает аутентичная XXI веку революция мирового капитала, либо капитальный провал ожиданий до невиданного еще в мире уровня [P. Mason, 2015]. Что сказал бы на столь резкие «либо» тот же Делёз со знаменитым «дизъюнктивным синтезом», возможно, в его отсутствие озвучат с надлежащим «энтузиазмом» представители Темного Просвещения.

Источник: cyberleninka.ru

Комментарии: