Рассуждения о городских легендах: часть первая

Уме недозрелый, плод недолгой науки!

Покойся, не понуждай к перу мои руки:

Не писав летящи дни века проводити

Можно, и славу достать, хоть творцом не слыти.

(Антиох Кантемир, Сатира 1).

Данная заметка делается не с целью выставить анонима неправым. Просто аноним собрал в один текст ряд примечательных и распространенных городских легенд, за что анониму – спасибо.

1) Утверждение о том, что психоаналитик сводит всё к анальным стадиям и домогательствам отца.

Нет, не сводит. Это делают не психоаналитики, это делают гражданские, которые черпают представления о психоанализе не (!) из психоаналитической литературы.

В психоанализе младенец – это, с одной стороны, биологическое, телесное существо, с другой стороны, это психическое, душевное существо. Это монистический взгляд на сущность человека. А потому стадии психосексуального развития названы по телесным зонам.

Во-первых, психосексуальное развитие – это не психическое развитие вообще, а строго развитие динамики и структуры либидо.

Во-вторых, сексуальность в психоанализе – это область всех положительных влечений. То есть либидо – это общая категория, включающая в себя частичные влечения типа привязанности, нежности, заботы, секса и частично игры.

Стадий выделено было 5 штук. И при внимательном изучении можно обратить внимание, что 4 из 5 названы по телесным зонам, в то время как 1 – латентная – телесной не является.

Оральная стадия – это стадия и поглощения пищи, и привязанности к питающему объекту. Ведущими объектными отношениями здесь будут именно отношения цепляния за объект. Важно понимать понятие примыкания в данном случае: примыкание – это ситуация, при которой два разных влечения удовлетворяются единым образом. То есть пищевой голод и эмоциональное влечение привязанности утоляется единым актом заботы матери о ребенке. В будущем эти частичные влечения «размыкаются», и потребность в пище, и потребность в эмоциональной близости удовлетворяются независимо друг от друга.

Ведущая задача – прилипнуть, зацепиться, насытиться.

Анальная стадия – это стадия и контроля своего тела, и контроля значимого объекта. В рамках общего психического развития ребенок к этому периоду начинает овладевать своими моторными функциями и поэтому начинает всё больше погружаться в контекст среды. В этом период он как раз и получает контроль над функциями испражнения, которые в человеческих сообществах подвергаются культурному нормированию: ходить не в штанишки, а в специально отведенное место. Вместе с тем ребенок обнаруживает, что опорная фигура – мама – является не исполняющим по первому крику божеством, а весьма автономным объектом, который может отказать, упереться или принудить. Отсюда и возникают попытки контролировать объект удовольствия.

Ведущая задача – управлять, контролировать, удерживать.

Фаллическая стадия – это стадия включения в полоролевые отношения. К этому времени ребенок уже прочно включен в семейные отношения, не ограниченные только мамой. В большинстве случаев оказывается, что мама (а) не единственный член семьи и что мама (б) включена в отношения с другими. Обычно к этому времени дети также открывают для себя некоторую физиологическую разницу между мальчиками и девочками, что весьма важно для дальнейшего становления как социального субъекта. Суть в том, что ребенок уже имел опыт полного обладания своим опорным объектом, то есть объектом полного удовольствия и неги. Отныне ребенок открывает для себя, что своё внимание этот объект распределяет и с другими. И здесь и разворачивается эдипальная ситуация, которая в отвлеченном виде представляет собой борьбу ребенка за единоличное внимание одного из родителей (кто бы ни выполнял эту функцию).

Ведущая задача – конкурировать, бороться, соревноваться за объект любви.

Латентная стадия – это стадия идентификации и идентичности. По сути, ребенок должен принять, что он не может быть единоличным владельцем объекта любви и будет вынужден умерить свои рвения, чтобы при этом (а) не быть наказанным и (б) сохранить любовь с тем, с кем он борется за любовь опорного объекта. Например, папа для мальчика может быть лишним в его отношениях с мамой, но папа тоже важный: он может бояться отца как более крупного и сильного, но может и любить отца, как одного из тех, на кого он опирается. Поскольку ребенок приспосабливается к социальной группе – семье – и пытается занять в ней своё место, то внесение раздора в целостную систему – себе дороже, поэтому вопрос борьбы подвергается вытеснению и переходу в стадию затишья. Латентная стадия предполагает бурное обучение и поиск идеальных объектов, которым можно подражать, перенимая их повадки и качества.

Ведущая задача – идентифицироваться с кем-то и образовывать свою собственную идентичность.

Генитальная стадия – это стадия романтической любви. По сути, это время пубертата. Вот здесь всё то, что не может быть удовлетворено в семье, начинает поиск вовне – за пределами семейной системы. Обычно эта стадия выкручивает на максималки то, что образовалось на предыдущих. От этого, как правило, первые пробы любви становятся неудачными, поскольку еще нет четкого понимания, что со всем этим делать. Особо обострившееся коитальное (узко сексуальное) желание первично обращается к уже известным объектам, связанным с удовольствием. А это – родительские, опорные фигуры, которые табуированы. Поэтому поиск сексуального объекта отводится вовне.

Ведущая задача – найти новый объект любви, образовать новую любовную, нежную связь.

Поскольку развитие субъекта – это нелинейный и не последовательный процесс, он может как фиксироваться на определенных стадиях, так и регрессировать к ним.

Если психоаналитик думает, что у анализанта оральная фиксация, то, скорее всего, речь идет о том, анализант крутится вокруг проблем, связанных с привязанностью к объекту, к цеплянию. А дальше выясняется, как именно он сбрасывает эту нерешенную задачу?

В не-психоаналитических исследованиях обнаруживается прямая связь между ранним (до 18 месяцев) качеством связи младенца и матери и дальнейшим развитием ребенка. К примеру, дети, переживавшие значимые потери в раннем возрасте во взрослой жизни больше склонны к депрессии, чем дети с надежной, безопасной привязанностью.

Под оральной фиксацией также может пониматься ведущий стиль поведения субъекта, при котором он гипер-прилипчив. К примеру, взрослый мужчина может годами цепляться за свою мать и шага без нее не делать. Или женщина, которая организует свою привязанность к мужчине в форме полного, абсолютного растворения в нем, где автономия (даже малейшая) не рассматривается как явление.

2) Про уголовные дела на родителей по свидетельствам их детей.

Здесь в этой истории подменяется судебная практика психоаналитической. Подобное явление характеризует не психоанализ как практику переработки психических групп человека, посредством которых он взаимодействует с миром, с другими и собой. Подобное явление характеризует судебную систему той страны, в которой такая практика была заведена на совершенно непонятных основаниях и доказательной базе. Важно учитывать юридическую, культурную, политическую и социологическую стороны той страны, в которой применяется психоанализ и какую юридическую силу он имеет.

Более того, сами разновидности психоанализа отличаются друг от друга, и культурно-этнически аспект здесь играет не последнюю роль. Достаточно сравнить работы Кернберга и работы Фрейда, чтобы понять, насколько это разные вселенные.

К примеру, в России данные теста Роршаха не могут быть приложены к судебному дело, в то время как в некоторых штатах США такое допустимо, и такой документ имеет юридическую силу. Также и данные полиграфа в судебной практике России не применяются, в то время как в США такая практика есть.

Вместе с тем всегда следует учитывать структуру пациента, который после психоанализа начинает что-то делать. В данном случае это были иски. Утверждение о том, что психоаналитик кого-то в чем-то убедил, может указывать на несколько вещей: (а) работал не психоаналитик, а, например, психиатр, который заявлял о том, что применяет психоаналитический метод; (б) в самой истории происходит проекция вины, то есть попытка переложить ответственность с инициатора дела и обвинителя на стороннее лицо, то есть обычная практика «козла отпущения»; (в) происходит медийное искажение реального положения дел; (г) игнорируется исходное состояние пациента, который в действительности мог быть не до конца обследован психиатром, а потому функционировать на достаточно психотическом уровне организации и выдавать видения за факты действительности.

Психоаналитическая этика в принципе не допускает, чтобы психоаналитик в чём-либо убеждал и что-либо внушал пациенту. В теории психоанализа есть понятие «психической реальности». К примеру, человек может считать себя великолепным оперным певцом, при этом не обладать ни навыками, ни голосом. В психоанализе никто с этим спорить не станет, поскольку есть понимание того, что данному человеку зачем-то потребовалось именно такое представление о себе.

Психоаналитическая работа – это не детективное расследование по установлению событий, имевших место в действительности. Хотя я могу допустить, что какой-то американский (или иной другой) психоаналитик мог пытаться внушать кому-то что-то, это не характеризует ни психоаналитическую теорию, ни психоаналитическую практику. Это характеризует (а) конкретного специалиста и (б) человека, которые на опыт этого специалиста индуктивно распространяет на всё явление в целом.

Более того, люди, далекие от практики психоанализа, не очень-то понимают, как строятся отношения психоаналитика и пациента. Дело в том, что внушить и убедить пациента в чём-то – это запредельной сложности работа. Это больше похоже на городские легенды, где рассказывают о том, что психолог каким-то магическим образом может внушить человеку что-то. Задайте себе вопрос: если вам говорят херню, которая вообще никак не согласуется с вашими представлениями, опытом и ощущениями, вы мгновенно принимаете ее в чистом виде? Тогда почему вы считаете пациентов психоаналитика идиотами, которым можно впаривать любую дичь?

Ко всему этому стоит добавить явление, которое психоаналитики вывели из практики работы. Это явление сопротивления. Пример? Стандартная история: «Да, я понимаю, но ничего не могу с собой поделать». Могут уйти годы на то, чтобы соединить вот это «понимаю» и «делаю».

3) О кровавых руках психоаналитиков.

Юнгианский анализ и психоанализ находятся на одном и том же положении. В большинстве стран юридическую силу имеет только психиатрическое заключение. Психоанализ не проводит ни патообследования, ни диагностики в стационаре, ни прочих медицинских заключение.

В принципе, психоанализ – это область психологии в ее гуманитарном ключе, и он ближе больше к педагогике, чем к медицине, поскольку медицинская и психологическая помощь – это совершенно разные формы отношений субъекта и объекта.

К примеру, в России формулировка случая психоаналитиком не может считаться юридическим документом, который можно приложить к делу. Такую силу имеет только заключение психиатра, а точнее – целой комиссии, которая это заключение утверждает. И там ставятся соответствующие подписи соответствующих людей.

Иными словами, здесь происходит попытка перенести правовое поле психиатрии на психоанализ, который является не более чем частной практикой с людьми, доступными для переработки устойчивых форм поведения.

В это же самое время медицинское правовое поле с 1935 года благодаря Монишу допустило применение лоботомии на живых людях. Суть процедуры заключалась в том, что физически разрушалась лобная область мозга, после чего любая психическая симптоматика полностью пропадала. Мониш получил за это Нобелевскую премию, и подобная процедура имела законное основание для проведения. Результатом таких процедур было разрушение дофаминергической системы, которая сегодня ассоциируется с мотивационной направленностью и поисковым поведением. Это приводило к тому, что человек после такой процедуры становился совершенно пассивным и утрачивал способность к мотивации. Только к 50-м годам эта процедура была запрещена в результате выявления массовых неврологических осложнений, которые отныне были неустранимы.

В то же самое время практика психоанализа – это практика беседы двух человек о проблемах другого и поиск причин и разрешения этих проблем. Опыт применения психоанализа пока не знает случаев физического разрушения целых нейромедиаторных систем мозга в результате диалога.

4) Об устарелости психоанализа.

Психоаналитическая теория является скорее онтологической моделью психического аппарата, а также его структуры, его происхождения и его развития.

На сегодняшний день базовые принципы функционирования психического аппарата не противоречат данным других наук, в том числе и нейробиологии, а точнее – нейробиологии поведения.

Первое: психоаналитическая теория развивалась из опыта взаимодействия врача и пациента. Целью ее развития было формирования метода помощи тем пациентам, которые демонстрировали неврологическую симптоматику без неврологических очагов. Язык и теория психоанализа сформированы не в учебным аудиториях и не в экспериментальных лабораториях, а в психоаналитических кабинетах. Соответственно, психоаналитический аппарат – это прикладная теория, пригодная для работы тет-а-тет с семиотическими проявлениями пациента: его речь, его жесты, его поза, его мимика, его молчание.

Второе: у всякой теории, как и у всякого понятия, есть семантически уровень. К примеру, понятие «мебель» категориально выше, чем понятие «стол», поскольку всякий стол входит в категорию мебель, но категория мебель не входит в категорию стол. Это разные уровни обобщения. Поэтому в психоаналитический теории ничего нет о типах восприятия, их разновидностях и тонкостях работы. Есть понятие «система Вспр.», которая описывает общий организующий принцип восприятия вообще. Хотя тактильное восприятие и визуальное отличаются друг от друга, они организованы по общему принципу восприятия вообще. По сути, все теории восприятия, в том числе и нейробиологические версии, семантически будут входить в понятие «система восприятия».

Для лучшего понимания того, что такое метапсихология в психоанализе, стоит обратить внимание на метафизику Аристотеля: именно по той же самой логике и принципам Фрейд формулировал метапсхиологию.

Вместе с тем, по данным сравнительного мета-анализа Шедлера (Shedler J. (2010). The efficacy of psychodynamic psychotherapy. American Psychologist, 65(2), 98–109), психоанализ оказался в три раза эффективнее при лечении депрессии, чем применение первой линии препаратов группы селективных ингибиторов обратного захвата серотонина, и оказался таким же эффективным, как и применение КПТ в такой же ситуации. Причем уровень функционирования пациента после проведения лечения увеличивался у пациентов после психоанализа, но не после КПТ (у этого есть объяснение, но не здесь).

К тому же стоит заметить, что в современных исследованиях полно теорий, полностью синонимичным психоаналитическим. К примеру, вся системная психофизиология, развивавшаяся по другой методологии и линии независимо от психоанализа, выдает достаточно схожие и местами тождественные теории, а сегодня даже использует понятия из психоанализа.

5) О том, что психиатры и психологи используют другие методы.

Язык, теории и методы психиатрии определяются целями и задачами психиатрии. Психиатрия не проводит психотерапию, направленную на переработку и перестройку единиц опыта, посредством которого субъекта взаимодействует со значимыми объектами. Поэтому психиатрия в ее официальном виде не использует психоаналитические теории, точно так же, как и не использует физические теории из области термодинамики и нелинейных живых систем.

Психиатрия в ее помогающей ветке занимается диагностикой психических расстройств в соответствии с принятыми официально нозологиями и руководствами. На основе сличения симптомов пациента с критериями утвержденных расстройств устанавливается диагноз, на основании которого назначается по протоколу медикаментозное лечение. И далее пациент наблюдается с целью мониторинга его состояния, динамики этого состояния и корректировки препаратов и дозировки на основании этой динамики.

Грубо говоря, психиатрия не занимается вопросами структуры ведущего опыта пациента и его применения со значимыми объектами. Психиатрия воздействует не на структуру психических групп, а на их состояние, то есть изменяет химический баланс в этих группах.

Что же касается психологии, то психология – это предельно широкая область, где в ее прикладном, помогающем, плане применяются разные методы и способы работы. К примеру, гештальт-терапия и КПТ являются буквально выходцами из психоаналитического дискурса. Более того, оба метода используют ядерные принципы психоанализа как разговорного типа психотерапии, и отличаются от него лишь набором инструментов, которые применяет тот или иной специалист. В сущности, всякая психотерапия сводится к переработке, то есть перестройке психических групп, или функциональных систем, субъекта, его опыта и образа обращения этим опытом со значимыми объектами.

К примеру, третья волна КПТ интегрировала в свою структуру чуть ли не всю классическую психоаналитическую модель терапии, вернувшись к истокам.

6) О научной базе и исследованиях мозга.

Проблема современной картины мира заключается в двух моментах.

Момент первый: науки о человеке и его поведении прочно базируются на дуализме. Дуализм предполагает, что душа (психика) и тело (мозг) являются отдельными сущностями. Поскольку в изучении человека и его поведения сегодня авторитетом обладают в основном нейронауки, то вместе с тем и преобладает редукционисткая позиция, сводящая всё к мозгу. То есть душа и тело, или психика и мозг, всё так же имплицитно являются двумя отдельными сущностями, но центр причинности и влияния помещается в материальную, то есть измеримую сущность – мозг. Совсем упрощая, мозг – влияет на психику, а психика едва ли может влиять на мозг.

Момент второй: общий упадок в изучении философского базиса и, соответственно, гносеологии и эпистемологии, привел к тому, что не только обыватель, но и порой сам ученый не понимает разницы между объектом и предметом. Объект исследования и предмет исследования соотносятся друг с друг как целое и часть.

Суть в том, что психический процесс на деле – это целостное явление, в то время как его нейронные корреляты – это часть этого процесса, то есть его субстрат. Но поскольку психическое и мозговое понимается в дуалистическом ключе, то ощущения абсурдности не возникает.

В действительности, если мы подходим к вопросу целостно и не-редукционистски, а и к тому же используем философские концепции в их изначальном виде, а не перевранном, то выходит монистическая, то есть целостная картина мира.

Психика – это организующий принцип субъекта, в то время как нейроны и обменные процессы в них – это субстрат, состав, материальная сторона, организованная в этот самый психический процесс.

Хотя стол и сделан из древесины, древесиной он не является – он деревянный. Сам факт того, что стол является столом и ничем иным, кроме как этим конкретным столом, говорит о том, что он организован определенным образом и при этом сохраняет свою форму.

Соответственно, изучение нейробиологии такого психического процесса как восприятие будет предметом исследования, а не объектом. Объектом будет восприятие как целостное явление, а предметом будут нейроны и их активность как составная часть этого явления, которая и составляет ее материальную, субстратную сторону.

Следовательно, данные нейронаук в этом смысле уточняют материальную сторону организованного, динамического и вместе с тем обязательно интенционального, то есть направленного процесса. Всякий психический процесс в своем ядре строго направлен на что-то. При этом сами когнитивные и поведенческие нейронауки при своих исследованиях опираются на концептуальный аппарат психологии: чтобы искать нейронные соответствия акту восприятия, нужно вообще понимать, что такое восприятие и как оно работает на уровне целостного субъекта, а не отдельно взятых обменных процессов в мозге.

Приоритет данным нейронаук – это результат, скорее, моды и карьерного роста, нежели строгой и обоснованной методологии. Вместе с тем происходит драматическая путаница сущности явлений, которые исследуются и протоколируются. В частности, организующие принципы – это умственно постигаемые явления, в то время как само движение вещей – это чувственно постигаемое, наблюдаемое. Поскольку в современной парадигме предпочтение отдается строго наблюдаемому, то мы видим новый виток в плане ведущей формы познания – это так называемый наивный реализм, который я в шутку называют жанром акын: пою о том, что строго вижу.

Источник: vk.com

Комментарии: