Сложнейшие программы поведения животных, в частности, птиц, никак не могут быть объяснены редуцированием их к инстинктивным «прописям»

В книге М. Кучиньского [17] наглядно показано, как сложнейшие программы поведения животных, в частности, птиц, никак не могут быть объяснены редуцированием их к инстинктивным «прописям». Не менее впечатляюще выглядит и описание поведения амеб; я не имею в виду ни центральную нервную систему, ни органов памяти, но выполняющих тем не менее сложнейшие социально-иерархические действия. То же – о муравьях, рыбах, моллюсках, не говоря уже о высших млекопитающих. Но очевидный эффект наводимой извне индукции почему-то упорно игнорируется. Складывается впечатление, что большинство исследователей готова принять любое иное объяснение, кроме полевого. Чаще всего, авторы, в той или иной мере зараженные духом биологизаторства, вменяют животным свойства человеческой ментальности, в частности, способности к логическим операциям. Так, зачатки транзитивной логики обнаруживают не только у крыс [18], но даже у рыб [19]. Акцентируя когнитивные навыки, в которых те или иные животные превосходят человека, биологизаторы не упускают случая козырнуть высказыванием Дарвина о том, что различия между мышлением человека и животных имеют не столько качественный, сколько количественный характер. Здесь мы наблюдаем присущую многим ученым-эмпирикам узость методологического горизонта. Если по Гегелю «каждый видит только то, что способен понять», то здесь каждый находит только то, что ищет и интерпретирует найденное в заранее предпосланном виде. Желая обнаружить в животном мышлении логику, исследователь просто не видит, что животные не строят никаких каузальных цепочек и пропозициональных структур, а просто считывают их элементы (прежде всего, конечный элемент) из некоей психической матрицы. Такая модель не приходит исследователям в голову, поскольку они в принципе не допускают мысли о том, что к нужному результату можно придти путем иным, нежели логический. Таким образом, имеет место экстраполяция «человеческого, слишком человеческого» на психику животных, чье поведение затем истолковывается в категориях мышления и поведения человека...

Способность к смыслопорождению – не «ошибка природы», и не воля провидения. Это – ответ на эволюционный вызов. Ни больше, ни меньше. Но вызов не горизонтального, адаптивисткого эволюционного направления, а эволюции вертикальной, выводящей на новый системный уровень. Ни одна новообразованная эволюцией система не наследует свойства и эволюционные наработки материнской системы в полной мере. Так и человек, становясь человеком, «взял с собой» далеко не все приобретения животной когнитивности, которые «могли бы пригодиться». Более того, утрата многих из них явились прямым условие очеловечивания. Поэтому, следует раз и навсегда избавиться от иллюзии, что развитие человеческой когнитивности начинается с той точке, где завершается развитие животной. Здесь мы имеем дело не с линейным процессом кумуляции сложности, ее простого количественного роста. Даже самые простые, по сравнению с фигурами животной когнитивности, смысловые конструкции, соответствуют принципиально новому качеству интенциональных потоков и, соответственно, более тонким, хотя и более слабым энергиям. Смысл – носитель энергии, творящей не физическую, но культурную реальность – базовое условие и предпосылка направленного, избирательного структурного (но не синкретического, как у животных) усложнения фигур мышления и поведения, отделяющих человека от животного, а Культуру от биосистемы.

Андрей Пелипенко

Пикча Виктор Пивоваров: Отражение. 1970

Источник: vk.com

Комментарии: