Живое существо, наделенное душой и умом

Сегодня публикуем текст доклада Александра Александровича, подготовленного для X-й Московской Платоновской конференции, ноябрь 2022.

Живое существо, наделенное душой и умом

В «Тимее» Платон приводит весьма неожиданное определение Космоса: «космос есть живое существо, наделенное душой и умом» (Платон 1994d, 30b). При этом, «дабы космос как можно более уподобился совершенному и умопостигаемому живому существу, подражая его вечной природе» (т.ж., 39e), были рождены все звезды, которые блуждают по небу.

В действительности эти «блуждающие звезды» перечислены чуть раньше и это Луна, Солнце, Утренняя звезда и Гермесова Звезда. Иначе это Селена, Гелиос, и либо Венера, либо все тот же Меркурий, то есть Гермес. Сомнения вызваны тем, что в «Послезаконии» Платон связывает утреннюю звезду с Афродитой, но в учебнике платоновской философии – «Алкиное» - говорится, что утренняя звезда посвящена Гермесу (Алкиной 1995).

Конечно, эти звезды дали космосу меру, но при этом они оказались первыми из богов, которыми творец населил свой космос, начиная с небесного рода и вплоть до сухопутного.

Иными словами, мифология органично вплеталась в философские построения и пифагорейцев и Платона, почему Тимей и может себе позволить заявить: «…от Геи и Урана родились Океан и Тефия, от этих двух – Форкий, Кронос с Реей и все их поколение, от Кроноса и Реи – Зевс с Герой и все те, кого мы знаем как их братьев и сестер, а уж от них – новое потомство» (т.ж., 41a).

И хоть Платон и предпочитал, так сказать, очищенные мифы, поскольку боги не могут быть ни злом, ни несовершенством, все же, как признается исследователями, его мифология нисколько не противоречит народной мифологии греков той поры. При этом мифология – органичная часть его философии, а это значит, мы вправе сделать предположение, что на языке мифа записано какое-то послание, которое нельзя выразить на языке профаническом.

Единственное, что стоит, в связи с этим, отметить, это стремление Платона очистить богов от налета бытовой фантазии, сделав их чистыми выразителями каких-то идей или стихий. По этому поводу А.Ф.Лосев сделал когда-то ценное наблюдение:

«…боги и космос тоже являются у древних одним и тем же. Ведь боги – только обобщение космической жизни и ее областей. Если еще в мифологии можно было находить какое-то различие между богами и космосом, то в антиантропоморфной ранней классике, где боги сознательно выставляются в качестве обобщения космической стихии и космических порядков, существенной разницы между богами и космосом нет» (Лосев 2000, 572).

По законам античного подражания, то есть мимесиса, космос – подобие совершенного существа, а человек – подобие космоса. И в силу этого в нем есть то, что есть в космосе. И если в космосе есть боги, и они выполняют вполне необходимые для существования действия, то и в человеке эти боги выполняют столь же необходимые действия.

Безусловно, мимесис может быть и плохим подражанием. И тогда не только поэт хуже ремесленника, делающего вещи, но и человек может быть глупым. Но если мы рассматриваем человека, так сказать, в идеале, скажем, как философа, то в нем боги или их проявления, должны быть раскрыты в чистом виде.

И что же за присутствие во мне может быть, скажем, у уже упомянутого Гермеса? Или других богов?

В отношении Венеры, как нам кажется, все очевидно, и мы допускаем, что она проявляется в виде влечения к другому полу ради продолжения жизни. В отношении Солнца тоже что-то мерещится. Правда, Гелиоса мы в себе находим с трудом, зато Аполлон присутствует даже в диалогах Платона. Более того, Платон, похоже, видит в Аполлоне некую точку отсчета для рассуждений.

Так в «Государстве» в ответ на рассказ Сократа о находящемся за пределами существования благе Главкон восклицает: «Аполлон! Как удивительно высоко мы забрались!» (Платон 1994c, 509b-c).

Безусловно, это бытовое восклицание, но именно этим оно и ценно, поскольку отражает непроизвольные мифологические взгляды той среды, в которой творил Платон. Но если это верхняя мифологическая точка человеческого космоса, то мы определенно можем найти и нижнюю. Если доверять Платону, ею является Дионис или, вернее, дионисийство как культ подражания богу.

Надо признать, Платон довольно часто поминал в своих диалогах Диониса, правда, чаще в связи с вином и пьянкой, но в «Законах» посвящает ему целый рассказ в связи с ролью праздников в воспитании (Платон 1994e, 653d). Праздники и песни и пляски на них – это как раз то, что представлял из себя культ Диониса. Но как праздники могут исправлять воспитание с помощью богов? Афинянин предполагает, что через вино, которое даровал людям Дионис.

Однако, сам культ Диониса свидетельствует, что вино лишь способствовало вхождению в особое, экстатическое состояние, которое можно назвать мимесис. Но это не просто подражание, а истинное подражание, которое равнозначно уподоблению божеству. Вакханты, пляшущие и поющие, всей толпой считали себя Дионисом, не отличая от божества.

Любопытно, но это рассуждение о вакхических праздниках приводит Платона к разговору о зарождении разумности у человека.

«Как-то незаметно распространялся взгляд и молва, будто у этого бога мачеха его, Гера, похитила душевное разумение, будто бы потому он из мести ввел вакхические празднества и всякие неистовые пляски и с этой-то целью даровал вино…

По крайней мере, насколько я знаю, ни одно живое существо не рождается на свет, обладая тем умом, какой подобает ему иметь в зрелых летах. Пока это живое существо не приобрело еще свойственной ему разумности, оно неистовствует и кричит что-то несвязное, а как встанет на ноги, начинает без толку скакать.

Припомним же наше утверждение, что в этом кроется начало мусического и гимнастического искусств» (т.ж., 672b-c).

Простой бытовой, почти ничего не значащий разговор. И лишь с большой натяжкой можно допустить, что этим безумным началом разумности является то, что учредил Дионис – вакхические празднества. Но вот любопытно: в греческой мифологии Дионис жестко увязан с богом мусических искусств Аполлоном, так что исследователи считают Аполлона его преемником, по крайней мере в Дельфах. А Вячеслав Иванов даже высказывал предположение, что убитый Аполлоном Пифон мог быть самим древним Дионисом…

«Аполлон овладел дельфийским прорицалищем чрез убиение его стража… и обладателя, хтонического змия – Пифона. Под чудовищной личиной «вещего» (от peuthomai), как обычно понималось это имя, дракона, (…) вредоносной змеи нелегко распознать затемненные, уже в гомерическом гимне пифийскому Аполлону, черты дельфийского Пра-Диониса» (Иванов 1994, 34).

Аполлон – преемник Пра-Диониса, разворачивающий заложенное им начало разумности. И мы имеем в заключительной фразе: в том, что учредил Дионис, кроется начало мусического, то есть аполлоновского искусства, и начало искусства гимнастического, которое принадлежало Гермесу!

В отношении аполлоновского начала, вроде бы, все ясно:

«Не правда ли, мы утверждаем, что это начало дало нам, людям, чувство ритма и гармонии, и что из богов виновниками этого стали Аполлон, Музы и Дионис» (Платон 1994e, 672d).

Но Иванов идет дальше, так что в этом ряду богов-творцов нашей разумности появляется намек и на следующих богов:

«И прежде всего Аполлон… представлял собой силу порядка очистительного. Страстное, патетическое состояние нуждается, помимо того катартического исхода, который оно, при известных благоприятных условиях, обретает в себе самом, еще и в катартике внешней. Разнуздание дионисийских сил не только грозило гибелью, как личностям, так и общественным группам, но и с формально-религиозной точки зрения требовало посторонних очищений.

…дело шло, напротив, о стихийных вспышках разрушительного огня, о бурях неукрощенного древнего хаоса, об аномалиях сознания и слепом нарушении творимых гражданственностью норм общественного уклада и душевной гигиены» (Иванов 1994, 36).

Что это за стихийные вспышки разрушительного огня, порожденного еще хаосом? Ведь речь идет страстях, патетических состояниях, а патосы по Платону порождаются в сердце?

Но вспомним «Протагора»: «…и вот в сомнении, какое бы найти средство помочь человеку, крадет Прометей премудрое искусство Гефеста и Афины вместе с огнем, потому что без огня никто не мог бы им владеть или пользоваться. В том и состоит дар Прометея человеку» (Платон 1990b, 321d).

У Афины, Гефеста и Прометея была общность. Им вместе даже устраивали факельные шествия. Возможно, она зародилась тогда, когда Прометей и Гефест помогали Афине родиться из головы Зевса. Но что это за общность? Юнгер предполагал, что она в их отношении к техне. Они все боги-ремесленники. Но при этом связывает Гефеста с Дионисом, а про огонь Прометея говорит то как про телурический, то как про небесный.

Но, рождаясь из головы Зевса, Афина рождается как София, то есть мудрость. И это вполне может определять, что речь идет не о техне, а о том, как творился человеческий разум. Тогда цепочка из трех богов: Дионис – Гермес - Аполлон, достраивается с одного конца Прометеем и Гефестом, а с другого – Афиной.

Гефест определенно, как и Пра-Дионис, имел змеиное происхождение. Поэтому его дар должен быть близок к дару Диониса. При этом он близок и к Прометею, по крайней мере, он, как и Прометей, мог творить людей – создать тело Пандоры Зевс поручает именно ему. В этом творении вместе с Гефестом участвовали Афродита, Афина, и Гермес.

Афина, вероятно, связана с Нус, то есть с высшими отделами человеческого ума, или с его совершенствованием до Софии. Но для этого у человека должно быть то, что можно совершенствовать.

Если верить Гесиоду, то Гермес был способен творить разум. Поэтому Зевс, готовя Пандору в подарок людям, именно «Аргоубийце ж Гермесу, вожатаю, разум собачий внутрь ей вложить приказал…» (Гесиод 2001, 67). Разум собачий – это в переводе Вересаева. В оригинале: ?????? ?? ????.

Иными словами, речь идет совсем не о разуме, а именно об уме, причем, об уме, можно сказать, высшем. Это Гермес вкладывает Нус в Пандору и тем самым оказывается очень близок к Афине. А что говорят мифы о самом Гермесе.

Прежде всего надо отметить, что LVII орфический гимн – Гермесу хтоническому – называет «Земного Гермеса потомком ведущего хор Диониса» (Лосев 2005, 861). А двадцать восьмой гимн говорит о нем как о «языка величайшей силе» (Орфические гимны 1988, 208).

Упоминаний о связи Гермеса со словом и разумом, то есть Логосом, много, но ограничусь свидетельством Платона. В «Кратиле», где ведется разговор о происхождении разных понятий, Гермоген задает Сократу вопрос об имени Гермеса:

«Сократ. Да ведь это имя, видимо, имеет отношение к слову; он толкователь воли богов – герменевт и вестник, он и вороват и ловок в речах, он же покровитель рынка, и все эти занятия связаны с властью слова» (Платон 1990a, 407e-408a).

И далее называет Гермеса богом, «который измыслил речь и слово ». На этот счет имеется любопытное размышление Луция Аннея Корнута, римского писателя рубежа эр, написавшего трактат «Греческое богословие». В нем он посвящает Гермесу одну из самых больших глав, где довольно много о связи Гермеса со словом. Но самым любопытным является вот это рассуждение:

«Преданье, по которому Гермес был рожден Зевсу Майей, подразумевает опять–таки, что слово есть результат наблюдения и поиска. Ибо майей называют и повивальную бабку, как раз за то, что она, нащупав (разыскав) плод, выводит его к свету». (Корнут Луций Анней 2003, 33).

Но это в переводе М. Позднева. В переводе А.Ф. Лосева оно выглядит гораздо вразумительнее:

«Утверждают же, что Гермес родился Зевсу от Майи, опять-таки ради пояснения этим того, что слово (logos – разум) есть порождение знания (theorias) и исследования. Именно те, кто помогают женщинам при родах, называются maiai [«повивальными бабками»], в виду того, что они выводят плод на свет как бы в результате известного исследования» (Лосев 2005, 840).

А вслед за этим обоснованием майевтики, как особой заслуги Гермеса, Корнут приводит еще одно замечание, посвященное статуям Гермеса, которое прямо отсылает нас к платонизму:

«Гермес изображается безруким, безруким, безногим и по фигуре строго четырехугольным. Четырехугольным, потому что он содержит в себе что-то устойчивое и непоколебимое, так что даже при своем падении он занимает устойчивое положение; безрукий же и безногий потому, что он не нуждается ни в руках, ни в ногах для достижения того, что ему предлежит» (т.ж.).

Это именно то, о чем рассуждает Платон в «Государстве», когда выказывает презрение к ремесленникам, лезущим в философию, и утверждает, что боги творят не руками, а силой мысли, чему должны подражать и философы. Но и это не все. По крайней мере, оно не было бы так глубоко, если бы сам Лосев не посвятил термину теория отдельное исследование, показав все градации понятия от примитивно-бытовых, до высших и сложнейших.

Это высшее соответствует тому, что Платон устами Сократа приписывает философам в своем государстве:

««Созерцание» течения «всего времени» и относительно «всякой сущности» есть достояние высших душ, способных понять бытие в целом, а не низших (Государство, VI 486a). Перешедший от «божественных созерцаний» к человеческим тут же делается смешным – речь идет о философах (VII 517). Судья в царстве мертвых «созерцает душу душою» (Горгий, 523e). Самое истинное созерцание само в себе «Федр, 65e)» (т.ж., 548-549).

Самое истинное созерцание без тела, это созерцание без рук и ног, чему, возможно, и учил Гермес…

Итак, в самом предположительном виде можно сказать, что Платон не просто видит космос подражающим бессмертному богу, а людей подражающими космосу. Этот вид мимесиса в человеке был осмыслен через экстатические состояния, которые принес Дионис как попытку слиться с богом. И это, возможно, стало началом творения человеческого разума.

А затем другие боги подхватили усилие Диониса и привнесли каждый свой вклад, среди которых вклад Гермеса – слово и рассуждение – оказался самым доступным для философствования. И философы его осваивали. Но есть основания предполагать, что Платон пытался воспроизвести и другой путь, более сходный с путем мистерий.

Самое малое, как отмечают это исследователи, вроде Петерса, он говорит о миметическом происхождении языка (Peters 1967, 144).

Миметическое, то есть дионисийское происхождение языка, означает, что Гермес строит творение языка на той основе, что была заложена Дионисом.

Это восхождение и нисхождение, как воплощение диалога в некое живое существо, подобное космосу, повторяет композицию мистерий, как нисхождения в Аид и возвращения в наш мир, которые постоянно проделывал Гермес, как проводник душ в нижний мир. Но оно заслуживает отдельного исследования.

Источник: vk.com

Комментарии: