Язык - это разметка мира

Язык - это разметка мира, которая при этом является еще и летописью своих изменений. Важно, эта разметка в своей сути является запечатленным отпечатком мира, сохраняющим самого себя через копирование. Особенность и отличие языка от любого иного объекта (который тоже в каком-то смысле является летописью своей истории - содержит в себе отпечатки своего прошлого) состоит в том, что язык в своей основе не только размечает мир, но и осуществляет сохранение разметки (отпечатка) через копирование. Старые состояния не исчезают. В этом процессе язык остается тем, что размечает всё - но постепенно он прокладывал разметку и на самом себе. В этом воплощается одно из его двух основных свойств: запечатление (второе, соответственно - сохранение через воспроизведение, копирование). Старые состояния разметки мира постепенно сами покрылись сетью категоризирующих границ-меток и теперь запечатлены в языке наравне с миром ходе этого процесса. Язык сохраняет свойство разграничения мира и при изменениях начинает разграничивать и фиксировать, запечатлевать и себя самого тоже, так как система границ, выстроенных языком, стала частью мира. Поэтому язык определяется не только тем, что делит мир на категории, но и тем, что является летописью своей же истории. Через запечатление себя в самом себе язык становится фактором, который определяется категоризацию наравне с предрасположенностями, имеющимися в мире. При этом даже когда мир остается неизменным, с течением времени разметка неизбежно меняется, потому что с каждой итерацией самовоспроизведения в отпечатке появляется новое - предыдущий отпечаток, в новом запечатлении ставший частью запечатляемого мира.

Важно, что сеть языка замкнута и влияет сама на себя в каждом уголке сети (как пчелиный улей, косяк рыбы или стая скворцов). Новое в отпечатке воздействует на уже расставленные метки на мире (и в физической его части, и части разметки языком самого себя). По искажениям, которые создаются этим процессом, по тому, как язык самопроизвольно съезжает с проторенных им самим путей даже тогда, когда нет видимых изменений в мире, можно разглядеть тот конгломерат отпечатков прошлых состояний языка, который успел накопиться в языке в череде запечатлений. Помимо всего прочего, этот процесс является причиной того, что сознанию никогда не удастся создать точную копию самого себя – только своего прошлого состояния: новое состояние будет содержать старое состояние вместе с сформированной моделью этого старого состояния: и это не просто небольшой дополнительный кусок информации, результат/последствие/изменения в картине получаются настолько же необычными, сложными, масштабными и качественными, как и в случае, когда рядом с уже имеющимся зеркалом напротив него мы ставим еще одно.

Язык эволюционирует по логике закономерностей восприятия – в направлении установления соответствий с стимульным миром. Соответствий не только на уровне содержания речи, но и на уровне формы самого языка – не только на уровне смысла предложений, но и на уровне правил их построения (интересно, что на территории сна форма языка подстраивается под ландшафт сна так же, как и под ландшафт стимульного мира в состоянии бодрствования; аналогично работает все, о чем говорил Фрейд – оговорки, архетипы, интуиция). Этот особый критерий – соответствие языка миру на уровне формы – создает особый «вид» истины (и не-истины тоже: «неграмотная речь»), которая связана с истиной как достоверностью, но развиваются совсем иначе. Истинность на уровне формы речи изначально не зависит от формальных правил, а сама определяет эти правила. То, что по формальным признакам является не-истиной, может стать тем, что будет новым критерием истинности по форме. Новые меткие виды конструкций, новые формы выразительности (например, то, что в современной речи часто осознанно и намеренно используется импликатура), становятся тенденциями и новыми закономерностями.

Важным вопросом тут является вопрос о природе изначального критерия, который определяет, что в форме языка станет тенденцией, истиной. Очевидно, что это каким-то образом (вполне определенным) связано с физическими закономерностями, которые как фрактал отпечатываются и в форме, и в содержании языка (особый вопрос в том, КАКОВА ПРИРОДА ЭТОЙ СВЯЗИ – тут снова стоит вспомнить о «предмеханизмах»). Важно выяснить, что стоит за этим процессом двумерного запечатления («форма» процесса, то, что он проявляется так, а не иначе – в виде создания двух проекций– это тоже что-то о «предмеханизмах») и за тем, что отражения все же разные: истина как содержание исчерпаема на большой части своей территории – на территории науки (кроме информации о структуре личности и общества – эти явления постоянно меняются – как и жизнь в целом, но гораздо быстрее), а вот истина как форма в теории потенциально способна к бесконечным изменениям на всей своей территории (в этом прослеживается ее прямая связь с сутью искусства). Мы можем просто заново создать язык, и пусть он будет тоже трансдуцированно отражать стимульный мир – это будет отражение под другим углом. Содержание отразить иначе в плане смысла будет сложно: два плюс два будет по сути равняться четырем в любом языке.

С истиной как формой и с истиной как содержанием происходит какая-то бесконечная взаимно обусловленная эволюция – но по большей части только в сфере того, что касается человека. Содержание языка, являющееся прямым отображением лица социума, меняется вслед за изменениями мира и даже без них: просто потому, что, как уже было упомянуто раньше, язык размечает мир – и себя, как часть этого мира – и при этом самовоспроизводится в ходе и «воспроизведения», и простого общения людей. Каждая итерация самовоспроизведения рождает что-то новое в содержании языка – а значит в содержании («гипотетически-существующий-материальный-мир») и форме («восприятие») стимульного мира, и это новое в свою очередь дает повод для появления нового в форме языка, а это приводит к другим дополнительным изменениям в стимульном мире (уже по большей части через изменение того, что можно назвать восприятием-формой, но и в содержании стимульного мира тоже). Эволюция прокатывается волнами по происходящему.

Также важен вопрос о природе связи истины формы (действующих правил языка) с истиной содержания (достоверности). Как было упомянуто выше, соответствие языка миру на уровне формы создает особый «вид» истины как формы, которая связана с истиной как достоверностью, но развиваются совсем иначе. Что это значит? Нужно уточнить, что создается именно дихотомия «истина-неистина», и эта дихотомия распадается на 2 проекции: проекцию содержания и проекцию формы. При этом, вероятно, сначала появилась простейшая дихотомия содержания – кричит ли предупредительно кто-то рядом или нет, потом появилась простейшая дихотомия по форме – правильные и неправильные звуки и жесты в брачных играх, например. Или позы и жесты в иерархической борьбе – на этом этапе язык, наконец, становится собой и у него появляется свойство изобразительности – и появляется возможность для того, чтобы изображаемое могло быть неправильно (непонятно либо «некрасиво») изображенным.

Тут важно понять, каков критерий у красоты кроме понятности – именно этот критерий, этот фактор является самой загадочной частью движущей силы в эволюции формы языка. Понятность, вероятно, напрямую определяется тем, насколько совпадает изображение с изображаемым – с ней все проще. А вот красота, хоть и связана с точностью воспроизведения, должна вплетать в точное изображение стимульного мира подходящие части изображения содержимого личности/общества (это же работает в искусстве). Чем определяется то, подходит часть или нет (от этого зависит, получится «красиво» или нет)? Схема получается схожей с вышеупомянутым процессом вечного изменения языка через сапозапечатление (снова фракталы). Красота и понятность – это критерии, которые определяют, что именно сохраняется в следующей копии языка, но эта ситуация в некотором смысле похожа на ту мнимую тавтологию в случае естественного отбора, которая смутила Поппера: «выживает сильнейший, а сильнейший – это тот, кто выживает». «Сохраняется красивое и понятное, красивое и/или понятное – то, что сохранилось».

Так что такое особенное содержит в себе «красивое» изображение? Это структура из изображения мира, модифицированная внесением частей изображения личности – читай изображения языка – читай изображения изображения плюс изображения изобразительности. Как уже было упомянуто выше, внесение внутрь структуры ее изображения (даже искаженного или частичного) кардинально меняет всю структуру (поэтому искусство принимает тем более странные формы, чем больше содержимого личности в него вносят). Для того, чтобы что-то было красивым/заметным/важным/значимым для восприятия (назовем все это «красивым» - как сохраняющимся в смене поколений отпечатков языка), оно должно на это восприятие как-то повлиять, ассоциироваться с ним (подойти как ключ к замку), либо изменить его форму и потом ассоциироваться. Как мы уже упоминали выше, восприятие – это то, что определяет «форму»/является «формой» стимульного мира. Чтобы что-то одно ассоциировалось с другим, необходима взаимодополняемость как частичное или полное совпадение. Если восприятие – это «форма» стимульного мира, а красота – это критерий, связанный в первую очередь с формой, а не содержанием, что такое «красота»?

Ответ связан с тем, чем отличается красота от обычной понятности: в красивое так или иначе погружено его отражение. Тот самый момент, который вызывает качественное усложнении структуры, определяет красоту. Красивым является то, что в той или иной степени содержит в себе сложное рекурсивное отражение самого себя. Это отражение должно переструктурировать все остальное в составе того, что претендует на звание «красивого» таким образом, чтобы результат что-то достраивал в структуре личности, завершал, удовлетворял (в смысле завершения), подходил как ключ к замку. В этом опять угадывается свойства фрактала: движущим фактором появления изменений в языке является зеркальная сложносоставная рекурсивность, а фактором, определяющим сохранение изменений, является наличие зеркальной сложносоставной рекурсивности внутри того нового, которое и является изменением. Важно: это тот компонент красоты, который присутствует в ней наряду с более очевидным трансдуцированным отражением содержания стимульного мира. Красивый объект/явление/идея/etc – это что-то, содержащее в себе информацию о мире в той или иной форме (как трансдуцированное отражение) плюс компонент, который содержит в себе отражение всего этого самого чего-то, при этом содержит в такой форме, что при становлении частью стимульного мира («воспринимаемая ситуация/картина плюс восприятие») это что-то каким-то образом его завершает. Чем является это самое «завершение», что такое «завершенность»? Напрашивается идея о том, что ответ на этот вопрос должен быть связан с зеркалом. Вероятно, завершенное – это то, что воспринимается отражением самого себя, вернее, делает стимульный мир идеальным сложносоставным отражением самого себя вместе с воспринимающей структурой (личностью, мышлением, завершает, замыкает ее. О счастье недаром говорят, как о гармонии. Красота вносит в происходящее что-то такое, что через рекурсивные отражения перестаивает все так, что оно становится сложным замкнутым, завершенным отражением самого себя.

Источник: vk.com

Комментарии: