От триколора к свастике

МЕНЮ


Главная страница
Поиск
Регистрация на сайте
Помощь проекту
Архив новостей

ТЕМЫ


Новости ИИРазработка ИИВнедрение ИИРабота разума и сознаниеМодель мозгаРобототехника, БПЛАТрансгуманизмОбработка текстаТеория эволюцииДополненная реальностьЖелезоКиберугрозыНаучный мирИТ индустрияРазработка ПОТеория информацииМатематикаЦифровая экономика

Авторизация



RSS


RSS новости


2022-01-16 20:00

Психология

Начать хочется с двух цитат:

"Отметим еще одну или, вернее, две вещи, не более: белокурые парики и
кожевенное производство в Медоне. Много было толков об этих белокурых
париках (perruques blondes). О, читатель, они сделаны из волос гильотинированных женщин! Локонам герцогини, таким образом, может быть, случится покрывать череп кожевника; ее белокурому германскому франкизму - его черный галльский затылок, если он плешив. Или, быть может, эти локоны носят с любовью, как реликвии, делая носящего подозрительным? Граждане употребляют их не без насмешки весьма каннибальского толка. Еще глубже поражает сердце человека кожевенная мастерская в Медоне, не упомянутая среди других чудес кожевенного дела! "В Медоне, - спокойно говорит Монгайяр, - существовала кожевенная мастерская для выделки человеческих кож; из кожи тех гильотинированных, которых находили достойными обдирания, выделывалась изумительно хорошая кожа наподобие замши", служившая для брюк и для другого употребления. Кожа мужчины, добавляет он, превосходила прочностью и иными качествами кожу серны; женская же кожа почти ни на что не годилась - ткань ее была слишком мягкой! История, оглядываясь назад, на каннибализм от пилигримов (Purchase's Pilgrims) и всех ранних и позднейших упоминаний о нем, едва ли найдет в целом мире более отвратительный каннибализм. Ведь это утонченный, изощренный вид, так сказать perfide, коварный!"
"Однажды в 1941-м году мой рабочий кабинет в лазарете посетили комендант лагеря Кох и доктор СС Мюллер. В то время для Коха готовили абажур из дубленой, покрытой татуировками человеческой кожи. И Кох, и Мюллер искали среди имевшихся дубленых человеческих шкур ту, что будет с подходящими татуировками, для абажура. Из разговора с ними стало ясно, что ранее выбранные мотивы не понравились Ильзе Кох. Затем абажур был закончен и передан Коху."

Вторая цитата принадлежит капо лазарета лагеря Бухенвальд доктору Густаву Вегереру. А первая британскому историку и философу XIX-го века Томасу Карлейлю.

Мёдон в наши дни. Сегодня это парижское предместье с населением в 40 000 человек, из которого открывается великолепный вид на столицу. Память о якобинской диктатуре развеялась, как дурной сон.

Персона Карлейля соединяет эти мрачные образы человеческого варварства грубой коричневой нитью.

В середине XIX-го века писать труды, посвященные революции во Франции, было модно. Карлейль свой издал в 1837-м году и это позволило ему обрести популярность в Великобритании. К этому моменту ему было уже за сорок. Первоначально Карлейль готовился к карьере священнослужителя, но в итоге выбрал другую стезю – исследование немецкой литературы.

Томас Карлейль (Карлайл) в 1850-х.

Получив первую популярность переводами, лекциями и монографиями, посвященными отдельным авторам, ближе к концу 1830-х Карлейль попробовал расширить свою публицистическую нишу. За трудом по революции во Франции последовали памфлет о чартизме и размышления на историко-философские темы.

Карлейль критиковал современный ему мир, нападал и на маргинальные социальные движения, и на официальную политику. Обличал леность слабых и искал идеал в средневековом феодализме, а также в культе героев. Четко делил людей на тех, кто правит, и тех, кем правят, отказывая вторым практически во всех правах – от права свободного перемещения до права выбора профессии. Развивал культ героев – особых «богоизбранных» людей, которым суждено вершить историю. Говорил об этих харизматичных повелителях масс, которые своим красноречием пробьются через пивное тупоумие толп и обратят общество в единый отлаженный механизм, идущий к прогрессу. Алкал и предвещал появление и восхождение «дукса» (sic) – титана индустрии, «божественного фельдфебеля-инструктора по строю», который обратит хаотичные толпы в стальные полки.

Для тех, кто уже почуял дым от горящих книг, хочется заметить, что взгляды Карлейля не были чем-то экстраординарным в викторианской Англии. Интеллектуальный фон Британии в течение всей той эпохи определялся идеей морального упадка, спасением от которого должны были стать умеренность, дисциплина и иерархичность. Самая средневековая из европейских великих держав XIX-го века Англия изо всех сил ностальгировала о славных временах рыцарей и феодалов, благородных королей и прекрасных дам. И, разумеется, жила культом героев. Именно в этот период окончательно сложилась британская пиар-модель по созданию культовых персон.

В 1889-м году Марк Твен с характерным американским цинизмом «обстебал» классические рыцарские романы, отправив типичного янки не куда-нибудь, а именно к Королю Артуру. В XIX-м веке английская культура подарила миру Айвенго и Квентина Дорварда, балладу о вересковом меде и прерафаэлитов, получили новую популярность и старые герои – Робин Гуд и Король Артур. Разумеется, мода на Средневековье была не только в Британии, но лишь британцы, казалось, действительно ностальгировали по этим временам. А уж посмеяться над британцами американцы всегда любили.

На практике викторианское общество было безобразно ханжеским, лицемерно пуританским, насквозь двуличным и, разумеется, безумно элитаристским.

Но если сами взгляды Карлейля не были такой уж новостью, умение доводить до крайности выделяло его из череды британских мыслителей того времени. Разумеется, «дукс» и монарх (а естественной формой власти по Карлейлю была именно монархия) у него почти никогда друг с другом не конфликтовали, хотя и не всегда сливались в одну персону – God Save the Queen. Но вот буквальные призывы отказываться от любой благотворительности, как от практики, плодящей общественных паразитов, были для Карлейля нормой. Как и апология рабства в мире победившего аболиционизма. Или размышления о том, что если бы лошади предоставили полную свободу, она отказалась бы тянуть плуг.

Лондонские трущобы в XIX-м веке. Изнанка загнивающего британского империализма.

Разумеется, Карлейль был и расистом, но нужно понимать, что в середине XIX-го века расизм в Европе был в основном умозрительной концепцией. В европейских метрополиях было слишком мало представителей других рас, чтобы расизм был орудием реальной политики.

Куда важнее то, что Карлейль был германофилом. Начав исследование сумрачного германского гения еще молодым человеком, он шел по этому пути всю свою жизнь и дошел до наделения фигуры Фридриха II (кого же еще?) чуть ли не божественным статусом. Разумеется, и Пруссия в размышлениях Карлейля заявлялась если не как идеальное государство, то как наиболее приближенное к нему из всех современных.

Вот он – Вождь и Государь! «Божественный фельдфебель» и монарх от Бога, ведущий Пруссию путем Прогресса. Это картина 1871-го года, и реальный облик прусского короля она немножко искажает. Но чего не сделаешь ради образа нации?

Пика это германофильство достигло во время Франко-прусской войны. И вновь это не было чем-то необычным – Британии было выгодно падение Второй империи, поэтому батальоны британских публицистов, журналистов, писателей, поэтов и даже пасторов вдруг озаботились правом Пруссии объединить вокруг себя немцев и обратиться в Германскую империю. Карлейля в этом ряду выделяло лишь то, что он встал на сторону немцев не вдруг и не на время.

Популярность его, между тем, росла. Культ героя в карлейльском понимании начал занимать умы не только британских, но и континентальных интеллектуалов, в основном, германоязычных. Карлейль любил немцев, и немцы платили ему любовью в ответ.

Молодой Ницше.

Однако сумрачный германский гений редко просто перенимает идеи извне – он интерпретирует, переиначивает и иногда даже полностью переворачивает их. И почти всегда обостряет их до остроты бритвенного лезвия. Карлейль говорил о героях, возвышенных над толпой Богом, о иерархичности Вселенной и общества. А сумрачный германский гений породил ницшеанское чудовище – «вундерменьша». Это чудовище не просто возвышается из толпы – оно вообще не считает людей толпы людьми. Они масса, а масса, как женщина – покажи ей кнут и пряник, и можешь делать все что угодно.

Карлейля не стало в 1881-м, а вот Ницше покинул мир на рубеже нового века, далеко продвинув идею карлейльского героя. Добавьте в эту кастрюлю стремительно развивающуюся расовую теорию, эйфорию успеха, царившую в Германии до Первой Мировой войны, а также Прекрасную эпоху, в которую казалось, что люди уже почти уподобились богам в своем величии, и вы получите густой и наваристый суп, который нужно чуть-чуть приправить. Для начала теория исключительности должна опереться не на «Я-героя», а на «Мы-героя» (героя-нацию, героя-класс, героя-партию). А затем эйфория успеха должна смениться горечью поражения.

Хьюстон Стюарт Чемберлен в 1880-х. Если что, это не тот Чемберлен, который премьер-министр. Они даже не родственники.

В родной Великобритании у Карлейля тоже нашлось много последователей и учеников. Был среди них и инкубаторский цыпленок британской частной школы Хьюстон Стюарт Чемберлен.

Чемберлен был плоть от плоти британской знати. Был как две капли похож на тысячи молодых денди, которым вскоре предстояло править "Империей, над которой никогда не заходит солнце". Но его судьбу определила любовь к музыке. Карлейль был пленен Гете, а Чемберлен пал на колени перед гением Вагнера. А Вагнер, помимо того, что был великим композитором, являлся заметным идеологом германского расизма. Так как к колониальному столу немцы запоздали, их расизм оказался обращен на единственных представителей другой расы, которые были широко представлены в германской повседневности – на евреев.

Бенджамин Дизраэли, премьер-министр Великобритании в 1868-м, а также с 1874-го по 1880-й годы. Очевидно еврей. Но не иудей. Был постоянной мишенью для нападок прессы и публицистики, в том числе из-за происхождения. Не обошел его вниманием и Карлейль. А что же взгляды Дизраэли? Этот внук итальянского еврея и сын немецкой еврейки стоял на позициях британской исключительности, джингоизма и империализма – God Save the Queen.

Разумеется, повсеместный антисемитизм был такой же чертой времени, как и расизм. Но в Австрии и во Франции он был скорее эстетической категорией (как и все остальное), а в Англии и России легким увлечением самых богатых или самых бедных. Немцы же всегда относятся к таким вещам до нелепости серьезно. Впрочем, даже там антисемитизм был скорее хобби отдельных людей, чем политической идеей.

И тут на сцену вышел Хьюстон Чемберлен. Вагнера не стало в 1883-м, но его общественное положение сохранилось и перешло к его вдове Козиме. Чтобы понять какой вес тогда имели такие слова, как «раса», «расизм», «арийскость» и прочие сходные с ними, достаточно знать, что Козима Вагнер была венгеркой - ничего люди не любят так сильно, как играть. Чемберлен смог обратить на себя внимание Козимы одной из своих статей, пропитанных германофильством, антисемитизмом и рассуждениями о германском мессианстве. Через нее (а также через дочь композитора Еву, которая стала женой Чемберлена) Хьюстон вошел в круг германских правых интеллектуалов.

Хьюстон Чемберлен с Евой Вагнер.

Карлейль «вылезает» в работах Чемберлена с завидной регулярностью. В отличие от Ницше, увидевшего в карлейльском конструкте «божественного фельдфебеля» лишь слово «божественный», Чемберлен больше внимания обратил на слово «фельдфебель». Карлейль в одной из своих крайностей обозначил героев, властвующих над толпой, «расой господ». Главным для него в этом образе была фигура героя (хотя о цвете кожи он тоже тогда написал). Чемберлен же назвал «расой господ» всех арийцев, одновременно сузив само понятие арийства до всего нескольких европейских народов, а наиболее «чистыми» арийцами указав, разумеется, немцев.

Несмотря на то, что основным полем активности Чемберлена была Германия, популярность его в определенный момент вышла далеко за пределы германоязычного пространства. Вот, например, фронтлист второго тома французского издания «Основ XIX века».

Чемберлен увлек немцев интеллектуальной игрой. В 1899-м году он выпустил свой главный труд – книгу «Основы XIX века» (сравните это с названием главной работы Розенберга – «Миф XX века»). На страницах этой книги разворачивалась удивительная битва между арийцами (к которым кроме германцев относились кельты, славяне, греки и римляне, а также почему-то берберы) и прочими расами, главным образом семитами (то есть, в данном случае евреями). Разрушение Римской империи в изложении Чемберлена было спасением Западной цивилизации, ведь к моменту своей гибели от рук германцев Рим был под полным контролем малочисленных, но коварных и влиятельных евреев.

В то же время Чемберлен почти не прибегал к образам «Я-героев». Везде у него двигателями истории были народы и расы, которым предавались индивидуалистичные черты, будто они и были теми самыми героями.

Позже Чемберлен развил эту концепцию дальше – арийцы пока что не являются «Мы-героем», но они могут им стать, они к этому готовы. Цитируя:

Германцы достаточно сильны, чтобы приказывать, достаточно горды, чтобы повиноваться, и едины в своей воле.

Здесь на помощь ему пришел еще один карлейльский образ:

Повиновение дает свободу.

А вы думали, что Оруэлл все сам придумал?

И вновь Чемберлен не столько продолжил мысль Карлейля, сколько немного извратил ее – если Карлейль говорил о том, что слабым людям нужно, чтобы ими руководили, что это улучшает и наполняет их жизнь смыслом, то Чемберлен говорит о том, что превращение немцев в «Мы-героя», в «расу господ» может произойти только через подчинение всех немцев этой цели.

Немцы надежно усвоят обе трактовки этой фразы. Повиновение даст свободу Адольфу Эйхману и Карлу Коху. Труд в повиновении же должен был «освободить» заключенных концлагерей – Arbeit macht frei.

Затем произошла Первая Мировая война, и всеобщая эйфория успеха сменилась горечью поражения – суп был готов.

Чемберлен умер в 1927-м, успев познакомиться и с Гитлером, и с Гессом, и с Розенбергом. Он мог умереть спокойно, зная, что рядом с «божественным фельдфебелем» есть надежный секретарь, который направит того туда, куда нужно было «старой доброй Англии».

Чемберлен незадолго до смерти.

Не нужно думать, что коварные британцы уже в XIX-м веке планировали приход нацистов к власти в Германии. То, что делал Чемберлен, было лишь заготовкой. У британцев таких заготовок много, просто эта была разыграна в тот момент, когда это стало нужно.

Я уже писал немного о том, что нацисты пришли к власти в Германии потому, что это было очень нужно очень многим силам, большинство из которых находилось за пределами Германии. Но, чтобы привести людоедов к власти, людоедов нужно сначала вырастить. И Чемберлен блестяще справился с этим, развив идеи Карлейля. А сумрачный германский гений довершил дело, обратив немцев в ницшеанских чудовищ, одержимых манией величия и в то же время обретших полную свободу в своем повиновении «божественному фельдфебелю».

Здесь все по Карлейлю. Величественный дукс, пробившийся своим красноречием через пивной морок. Титан индустрии, обративший хаотичные массы в стальные полки. И, разумеется, британские мечты сбываются в каких угодно странах, кроме Британии – God Save the Queen.

Но причем же здесь якобинцы, доведшие Францию до выделки человеческих кож?

Строго говоря, не причем – мне просто показалась занимательной эта ассоциативная нить. Карлейль нападал на якобинских людоедов и сам оформил идеи, породившие нацистских людоедов.

Разумеется, комендант Бухенвальда Карл Кох никогда не читал книгу Карлейля о революции во Франции. Судя по всему, он вообще был не очень образованным человеком. Да даже сама подлинность обоих свидетельств, приведенных в начале статьи, может быть подвергнута некоторому сомнению, но даже если они оба верны, можно лишь вновь констатировать, что в мире не происходит ничего такого, чего не случалось в каком-нибудь итальянском городе-государстве. Варварство, возведенное в ранг государственной политики, превращает людей в животных – это не новость.

«Под тяжестью тел застонала кровать…»

Но косвенная связь между этими проявлениями варварства все же есть. В 1789-м году англичанам удалась удивительная штука – они отравили часть французской элиты, и та выстрелила собственной стране в голову. Такое чувство, что это произошло помимо британской воли – просто их неосредневековье показалось чертовски привлекательным старым французским аристократам, которым все меньше нравилось общество возможностей, создаваемое Людовиком XVI.

Однако, если орлеанисты, устроившие 1789-й год, отравились Англией сами, Якобинский клуб уже был связан с нею столькими нитями, что говорить о случайности не приходится. Именно англичане подбросили Франции Марата, без которого Террор вряд ли смог бы обрести такие масштабы. Имел связи с Британией и Дантон. Так британцы впервые осознанно довели людей до состояния животных.

И им понравилось. Кажется, эта нация ханжей помимо политических выгод получает от этого садистское удовольствие, потому что в следующие два века британцы проделывали этот трюк с ужасающей регулярностью.

Рассказ Карлейля о кожевенной мастерской в Мёдоне завершается следующим образом:

Увы! Цивилизация все еще только внешняя оболочка, сквозь которую проглядывает дикая, дьявольская природа человека. Он все еще остается созданием природы, в которой есть как небесное, так и адское.

Лучше и не скажешь.


Источник: m.vk.com

Комментарии: