101. Почему музыка пробуждает в нас столько чувств, как она влияет на мозг и как Будда учил самого глупого своего ученика?

МЕНЮ


Главная страница
Поиск
Регистрация на сайте
Помощь проекту
Архив новостей

ТЕМЫ


Новости ИИРазработка ИИВнедрение ИИРабота разума и сознаниеМодель мозгаРобототехника, БПЛАТрансгуманизмОбработка текстаТеория эволюцииДополненная реальностьЖелезоКиберугрозыНаучный мирИТ индустрияРазработка ПОТеория информацииМатематикаЦифровая экономика

Авторизация



RSS


RSS новости


2021-12-28 14:28

Философия ИИ

Слух есть один из наиболее важных для эволюции органов чувств. В древнем океане, где зародились и развивались первые формы жизни, он давал нашим предкам уникальные преимущества. В тёмных морских глубинах мало света, а прозрачность воды невелика. Солнечные лучи неохотно путешествуют сквозь безбрежные толщи, и это значительно ограничивает ценность зрения. Вкус, осязание и обоняние, с другой стороны, не обеспечивали необходимой точности в определении источника и местонахождения стимула. Одновременно, они существенно проигрывали с точки зрения дальности действия и возможной скорости реакции на произошедшее событие. Конечно, можно вспомнить акул, которые чувствуют кровь на расстоянии до четверти мили. Но примерно на таком же расстоянии они слышат, и эта последняя информация свежее и надежнее. В любом случае для большинства организмов важнее то, что происходит не в сотнях метрах от них, а в непосредственной близости, и знать это нужно быстро и точно.

Как в море, так и на суше, звуки несут много жизненно важных сведений высокого качества. Одни оповещают об опасности, такой как надвигающаяся природная катастрофа, присутствие конкурента или хищника. Другие же сулят сытный обед или, подобно брачным призывам, возможность продолжить свой род. Ещё сотни миллионов лет назад и рыбы, и другие морские создания выработали сложнейшие слуховые аппараты, способные к ювелирному распознаванию амплитуд и частот (обычно, впрочем, в диапазоне до 1000 герц), о чём большинство наземных видов могут только мечтать.

Несомая колебаниями воды или воздуха информация крайне важна для живого организма, и когда она достигает нервной системы, нужно тотчас же действовать. Следствием этого явилось то, что у всех млекопитающих, да и у других существ, слуховое восприятие теснейшим образом сопряжено с эмоциональными центрами нервной системы. Они же, в свою очередь, подключены к центрам принятия решений. Одна из основных функций эмоций состоит в том, чтобы по итогам информационного сигнала запустить шаблонную поведенческую реакцию. Эмоции играют роль срединного элемента и посредника между восприятием с одной стороны и поведенческой активностью с другой. Животное слышит звук, его дёргает эмоциональным током определённого типа и мощности, и в ответ на этот импульс организм запускает ту или иную программу – как правило, заранее заготовленную.

Чтобы информация в цепочке восприятие – эмоция – поведение передавалась точно, должно быть возможным эффективное обучение. Нервная система животного должна уметь связывать события друг с другом. Допустим, когда звучит звук A, наступает событие B. Событие B представляет собой опасность, значит, требуется, чтобы звук A вызывал негативную эмоциональную реакцию, реакцию отторжения и соответствующее ей поведение – избегание, затаивание или агрессию.

В другой ситуации животное видит, что после звука C наступает положительное событие D. Значит, его нервная система должна научиться выковывать между ними связь обратного характера. Звук C должен казаться сладостным, вызывать реакцию влечения и стремление к источнику, а не его избегание. Влечение и отторжение – вокруг этих двух полюсов выстроена эмоциональная система и человека, и крысы, и даже рыбы или рептилии. Между двумя этими базовыми реакциями может находиться и богатейшая палитра чувств и эмоций, подобно человеческой, и лишь пара дополнительных штрихов внутренней жизни у ящерицы.

Необходимо сделать оговорку, что хотя в прошлом веке считалось, что лишь у млекопитающих есть эмоции, исследования показали, что это далеко не так. По своей природе эмоции есть элементарный информационный процесс в нервной системе. По большей части они состоят из разных градаций влечения и отторжения, тесно соединенных со специфическими воспоминаниями. Эта комбинация и делает их уникальными. Для существования эмоций, таким образом, достаточно крайне примитивных нервных систем, и не удивительно, что они встречаются повсеместно. Нейробиологи последних десятилетий обнаруживают эмоциональную жизнь повсюду в царстве природы с почти таким же набором управляющих ими веществ, как у нас: от серотонина, норадреналина и дофамина до адреналина и кортизола.

В человеческом мозге центральной областью, которая направляет эмоциональную реакцию по рельсам влечения или же отторжения, является поясная кора, в особенности её передняя и задняя части. Она играет решающую роль в сравнении ожидаемого стимула с реальностью, после чего рассылает информацию далее по цепочке. Когда в горнилах нервной системы сформирована прочная связь между восприятием и эмоцией, стоит нам услышать определённый звук, как кровь начинает стынуть в жилах и на нас накатывает волна животного страха. Другой звук, напротив, пробудит в нас радость, душевный подъём и приятное томление в груди.

Хорошей иллюстрацией того, с какой легкостью и в каком громадном объёме такие связи создаются в природе, послужат небольшие птички малюры. Эти родственные воробьям создания живут в Австралии, Новой Гвинее и Индонезии. Примечательны они тем, что с особой внимательностью слушают и запоминают звуки, издаваемые всеми существами вокруг, в особенности кличи об опасности. Благодаря этому малюры имеют множество глаз и ушей, и их нервные системы простираются на сотни и даже тысячи метров. Стоит где-то вдали раздаться характерному звуку – и они уже имеют надёжную догадку о том, что там происходит. Более того, малюры умеют для собственных нужд воспроизводить кличи других животных.

В лабораторных условиях неоднократно ставились эксперименты следующего формата: проигрывается запись со случайным звуком, после чего следует уже известный птице тревожный клич. Через некоторое количество повторений первый звук начнёт вызывать у птицы тревогу и страх, согласно всеобщему принципу ассоциации.

Человеческий мозг устроен сложнее, но механизмы работы у него те же. С самого детства в нашей голове на бессознательном уровне формируются ассоциации между звуками определённого типа и разными событиями и историями как из реальной жизни, так и из сферы искусства. Одни звуковые рисунки связаны с тем, что вызывает наше влечение – «Я хочу». Другие звуки вызывают у нас отторжение – «Я не хочу». Мы знаем, какие звуковые последовательности играют на похоронах, а какие на свадьбах, какие звучат в весёлых частушках и комедийных шоу, а какие сопровождают беды и трагедии. На каждую комбинацию из звуков и реакций бессознательно нарастают смутные образы и воспоминания, запахи, вкусы и касания. Вызывая бессознательные или же сознательные ассоциации с событиями, звуки напрямую стимулируют наши эмоциональные центры, как это происходило ещё у древних рыб сотни миллионов лет назад.

Темп

Хотя основной объём ассоциаций создается путем научения в течение жизни существа, к некоторым типам в нервной системе существует врождённая предрасположенность. Это значит, что звуковые последовательности с определёнными характеристиками мы склонны интерпретировать специфическим образом, и в первую очередь, это касается темпа. Быстрая и динамичная смена звуков вызывает в нервной системе психомоторную стимуляцию. Она говорит мозгу о том, что во внешнем мире много событий происходят на большой скорости – либо событий угрожающих, либо потенциально выгодных. Какими бы они ни были, при подобном галопе перемен важно не упустить нужный момент. Нервная система входит в фазу общей активации по типу положительных или же отрицательных эмоций. В зависимости от характера музыки мы тогда ощущаем или прилив энергии, желания двигаться и вершить большие дела, или же чувствуем нервозность, взвинченность и агрессию.

Медленная и спокойная звуковая последовательность, напротив, отражает низкие темпы перемен в окружающей реальности. Она свидетельствует о стабильности ситуации, о том, что мы можем расслабиться, опустить свой щит и отложить меч. Это время отдыха, неспешной мысли и грёзы, восстановления сил. Такая музыка оказывает преимущественно успокаивающее и подтормаживающее воздействие на нервную систему.

Гармония и дисгармония

Вторая врождённая универсалия – это способность распознавать в звукоряде фундаментальные структуры порядка или хаоса. Сущность порядка состоит в предсказуемости, в устойчивости и понятности связей между происходящими явлениями. Порядок нравится нервной системе, потому что он делает ситуацию управляемой. Он снижает градус опасности и как бы вкрадчиво нашёптывает: «Всё хорошо, всё идёт по плану, мы знаем, что будет дальше». Нам нравится гармоничное и предсказуемое развитие мелодий, стройность и упорядоченность звукоряда, нравится узнавать, делать прогнозы и оказываться правыми.

С другой стороны, сущность хаоса – в непредсказуемости, в неустойчивости и непонятности связей между происходящим. В малых и умеренных дозах хаос тождествен новизне. Всё новое нарушает привычный ход вещей, но при этом сулит возможности для развития. Нервная система любит порционный хаос, то есть новизну, потому что лишь благодаря хаосу можно двигаться вперёд, приобретать и преумножать. Как следствие, нам нравится, когда музыка содержит элемент непредсказуемости, контраста, резкой перемены темпа, амплитуды и тональности, иногда даже присутствие дисгармонии и диссонанса.

Абсолютный порядок есть абсолютная неподвижность и потому смерть. Абсолютный хаос есть абсолютное движение и потому смерть. Эти фундаментальные инстанции необходимы для выживания и процветания жизни, но всегда в строго дозированных количествах, за пределами коих они становятся губительны. Старое и новое, традиции и инновации, гармония и дисгармония должны пребывать в балансе, чтобы служить нашим интересам. В правильном сочетании все они воспринимаются мозгом благосклонно и дарят нам приятные переживания от прослушивания музыки.

Музыка говорит с человеческим мозгом на языке порядка и хаоса, на языке меры и баланса, и их чередование и комбинация есть основополагающий элемент её содержания. Мы ищем в своей жизни порядка, мы ищем в своей жизни хаоса, мы ищем верного соотношения между ними, и нам нравится встречаться с ними в звуковой форме. У разных людей и на различных этапах их существования имеется особый спрос на тот или другой элемент этого списка. Порой нам хочется покоя, плавности, гармонии, предсказуемости, а хаос страшит и раздражает. В другие моменты мы стремимся к бунту, к ниспровержению, к обновлению, выходу за пределы известного и борьбе с ним. Тогда чрезмерный порядок навевает скуку и досаду. Таков один из ключевых факторов, определяющих музыкальные предпочтения.

Тональность

Третья музыкальная «универсалия» является более спорной и потому может быть заключена в кавычки. Она отражает закономерность, согласно которой люди в основном воспринимают мажорные ноты как радостные и бодрящие, а минорные как грустные. Причины этого более сложны и запутаны [1]. Начать следует с того, что по крайней мере в западной музыке и в современном мире в целом мажорная тональность намного более распространена и потому воспринимается как норма. По сравнению с ней минорная тональность звучит ниже, за счёт того, что в третьем тоне минорного трезвучия происходит понижение частоты.

Одна из гипотез состоит в том, что воспринимаемое на слух понижение высоты звучания в минорном трезвучии ассоциируется с понижением высоты голоса, которое наблюдается, когда мы грустны и подавлены. Как следствие, ниже, чем ожидается, означает для мозга «грустно», «печально», «разочаровывающе».

Вдобавок к этому, минорное трезвучие менее гармонично, то есть меньше похоже на аккордовую последовательность. Меньшая гармоничность, меньшая определённость и некоторая расплывчатость минорной тональности в целом ассоциируется с неопределённостью ситуации. Для любой развитой нервной системы это знак опасности, так что неопределённость провоцирует в нас эмоции негативного спектра, в том числе смешанной природы, так называемую «приятную грусть». Наконец, некоторые исследования указывают на то, что звуковая структура мажорных нот немного напоминает смех, в то время как минорных – плач.

Определяющий фактор: индивидуальное и культурное обучение

Врожденная интерпретация темпа, упорядоченности и, возможно, тональности есть плод долгой эволюционной истории. Эти свойства звуковых рядов отражают некоторые постоянные особенности окружающей среды и, как следствие, оказались глубоко впечатаны в саму нервную систему. Основная часть ассоциаций между звуками, эмоциями и воспоминаниями, однако, формируется в ходе индивидуального развития и обучения. Они оказывают решающее влияние на итоговый результат и подчас способны изменить самые глубинные предрасположенности по части звуковой интерпретации.

К примеру, в культурах Африки и Азии, в отличие от западных, минорная тональность не обязательно вызывает грусть и томление. На свадьбах или в качестве военного марша там могут использоваться мелодии, которые заставили бы человека с Запада зайтись безудержным плачем, но на местных при этом оказывают противоположный эффект. Подобные случаи редки, но они хорошо показывают, что в высокопластичном человеческом мозге очень многое поддаётся формированию со стороны культурной среды и личной истории индивида.

Окружение, в котором мы находимся, и наш жизненный опыт выстраивают в личности человека хитросплетение из ассоциаций между звуками, эмоциями и воспоминаниями. Эти комбинации работают как своего рода набор крошечных условных рефлексов. При звуках музыки в нас рождается стремительный каскад из нервных реакций, которые складываются в уме в эмоционально-образную симфонию. Когда мы слышим музыку или играем её, она тоже играет на нас, как на музыкальном инструменте. Её тона и переливы нажимают в уме тысячи клавиш, давят на педали и дергают то тут, то там за разнообразные рычажки. Тогда всё в голове взрывается фейерверками эмоций, образов, мыслей, желаний и воспоминаний.

По идее, любая последовательность из сенсорной информации может оказывать на мозг схожий эффект. Наше биологическое устройство, однако, делает это крайне проблематичным для всех органов чувств, кроме слуха. Обоняние у человека развито слабо и ему, как вкусовым впечатлениям, не хватает динамики, внутреннего разнообразия и полноты. Зрительные ощущения слишком сложны. Их обработка мозгом длится намного дольше, а интерпретации в силу этой сложности очень различаются, потому создать зрительную симфонию хоть и можно, но стократ сложнее. Зрение добирается до эмоций и ассоциаций не по такой прямой дорожке и сильно задерживается в пути. Наконец, осязание также весьма примитивно, хотя и оказывает значительное эмоциональное воздействие на человека. Теоретически, из последовательности касаний можно соорудить своего рода симфонию, но прикосновения есть дело слишком личное, даже пугающе личное, чтобы стать предметом искусства. Эта совокупность обстоятельств и предопределила особую роль музыки.

Использование музыки в работе с сознанием

Образ музыкального произведения, играющего на струнах человеческой души, может показаться возвышенно-романтичным, но если вдуматься в суть происходящего, сладкое наваждение пропадает. Под воздействием музыки мы оказываемся в положении собаки Павлова. В ответ на заранее заготовленные автором музыкального произведения стимулы мы производим условные рефлексы, причем весьма предсказуемым образом. Звенит звоночек – и выделяется слюна; звенит другой – и мы ощущаем прилив радости и энтузиазма, а в ответ на третий на нас накатывают печаль и задумчивость. В отличие от собаки Павлова, впрочем, люди научились звонить в этот звоночек самостоятельно. Если нам хочется себя обрадовать, мы включаем одну мелодию, а когда мы более настроены на волну сплина и томления – ставим себе другую.

Звуковые чары погружают человека в маленький сон и активируют лимбическую систему мозга, выводя её из-под разумного контроля. Между тем, каждый шаг вперёд по обретению нами силы и счастья идёт в диаметрально противоположном направлении. Это не нахождение новых сладких снов для своего бессознательного, а как раз пробуждение ото всяких сновидений и от состояния зомби, управляемого простейшими внешними стимулами. Мы учимся не плясать под дудку лимбических рефлексов, не реагировать, а действовать, то есть разумно выбирать производимые умом акты, исходя из своих высших интересов. Замена реакций на действия снабжает разумным руководством и панорамным видением наши эмоции, желания, потребности, поведение, жизнь вообще.

Понимание этих обстоятельств привело к тому, что Будда наложил запрет на музыку для всех, кто занимается серьёзной практикой. Запрет вошёл в седьмой обет, принимаемый монахами-буддистами, а также мирянами в период интенсивной медитации или во время их участия в священных праздниках. Причина здесь та же, по которой запрещается спиртное и иные дурманящие вещества. Ничего злого и порочного в них нет, просто они, как правило, мешают тому, чем мы занимаемся.

Как музыка, так и сильно влияющие на мозг вещества, представляют собой психостимуляторы или психодепрессанты. Они могут веселить и возносить на небеса или даже дарить важные для человека озарения, подобно некоторым психоделикам. Также они способны снимать тревогу и рассеивать страдание. Но, подобно дозе наркотика, это временным образом снимает мучающие нас симптомы и лишь создаёт опасную иллюзию движения вперёд. Человек становится столь поглощен своими симптомами и тем, чтобы одни подавить, а другие усилить, что забывает про лечение болезни. Он забывает, что его основной недуг только усугубляется его поглощенностью симптомами.

Внешние стимулы, будь то звуки или поступающие в организм психоактивные химические соединения, скорее вредны для нашей практики, нежели полезны. Чрезмерное пристрастие к воздействиям извне делает нас слабыми, превращает в марионетку внешних раздражителей, зависимых от того или другого звоночка. Когда один звоночек смолкает, мы принимаемся за поиски нового.

Спору нет, музыка волшебна и прекрасна. Это величайшее искусство человечества, которое волнует наше сердце и через него будоражит или умиротворяет ум. Сколь бы ни было это искусство чарующим, мы никому не окажем хорошей услуги, если из любви к музыке решим закрыть глаза на её неврологическую природу. Из всех психостимуляторов музыка принадлежит к числу самых дивных, безопасных и наиболее полезных для человека. Но даже самый прекрасный психостимулятор есть всего лишь психостимулятор. Это значит, что в медитации она порождает и на сознательном, и на бессознательном уровне огромное количество реакций и фабрикаций. Объём психопродукции увеличивается, тогда как мы тренируемся сознательно его уменьшать. Концентрация и детализация восприятия снижается, а нецепляние осложняется.

В тех же случаях, когда музыка успокаивает и стабилизирует ум, проблема состоит в том, что это делает она, а не мы. Музыка выводит психику из-под сознательного контроля и делает нас теми, кто реагирует, а не действует. С тем же успехом мы могли бы сделать себе укол какого-нибудь успокаивающего и сосредотачивающего внимание средства. Укол, однако, не освободит нас, а лишь сформирует зависимость. Мы должны научиться сами снижать или останавливать активность лимбической системы и управлять протекающими там процессами, а не полагаться в этом на вещества или звуки.

По своему общему принципу музыка, таким образом, плохо совместима с серьёзной духовной практикой. Лучше оставлять её для других сфер жизни как один из древних и прекраснейших путей услады чувств и симптоматического излечения накопившегося в нас напряжения. Тем не менее и в медитативной практике она имеет по крайней мере два вспомогательных применения.

1.Во-первых, коль скоро музыка может быть средством, снимающим симптомы, её допустимо использовать там, где эти симптомы становятся большим препятствием, мешающим нам взяться за устранение глубинных реакций, которые лежат в их основе. Если мы никак не можем стабилизировать ум в первые месяцы или даже годы медитативной работы, спокойная и расслабляющая музыка может помочь. Она создаст более ровную, управляемую и радостную эмоциональную атмосферу. В ней нам будет проще выявлять, наблюдать и лишать энергии неврозы ума.

Кроме того, для многих чистая и безмолвная практика может поначалу казаться пресной, скучной, пугающе-пустотной. Мы привыкли развлекаться и по общей человеческой склонности ищем этого в любом занятии, за которое беремся, в том числе в медитации. Потребность ума бывает столь сильна, что без небольшой уступки ей человек просто не начнёт работу, не пересилит её гравитацию. Применение музыки может быть такой уступкой лимбической системе, жаждущей привычных развлечений. Она наполнит медитативный процесс относительно безопасным развлекательным элементом, подарит радость и успокоение и позволит ассоциировать эти переживания с практикой.

Вместе с тем, не стоит медитировать под музыку каждый раз. Чередуйте сессии с музыкой и без неё. Со временем же от неё будет полезно постепенно отказаться, ведь все эти переживания есть только подарок, состоящий из череды условных рефлексов. Жизнь за счёт чужих подарков хороша лишь до определённого предела, после которого подарки становятся обузой и оковами, а не помощью.

2. Во-вторых, на самых продвинутых этапах работы с сознанием мы можем использовать сильные эмоции, даже негативные, а также музыку и иные психостимуляторы для захвата и алхимического преображения заключенной в них нервной энергии. Зачем это делается, можно понять с помощью аналогии.

Представьте, что нам в наследство достался дикий и необузданный конь, который своими неконтролируемыми порывами готов погубить и всадника, и самого себя. Мы обуздали его и выдрессировали и сами стали умелыми наездниками. Он был упрям, глуп и полон разрушительных неврозов; теперь же он дисциплинирован, послушен, полон сил и величествен. Такой скакун способен и на медленный спокойный шаг, и на стремительный галоп. И всё-таки мы знаем, что в его былых неврозах, в его дикой ярости была заключена большая сила. Эта сила была невежественна, опасна, она кусала саму себя за хвост, но это была сила. Мы можем попробовать пробудить в своём уже усмирённом скакуне эти тёмные могучие энергии и контролируемо направить в желаемое русло.

На этом и основаны некоторые тантрические практики в рамках буддизма ваджраяны, в том числе с применением алкоголя, секса, а также наркотических веществ и других непотребств. Многие из них совершенно заслужено пользуются столь дурной славой, потому что очень опасны и сложны. Теоретически, мы можем проследить их логику и благие устремления, но на практике они, как правило, становятся ширмой для высвобождения неврозов и психозов, прыжком в бездну. Тяга к плотской разнузданности, садизму, бесконтрольности желания просто одевается в духовные рясы и гордо в них расшагивает.

У людей с малым опытом внутренней работы, у массовой публики, это происходит в ста процентах случаев и является глупым и гибельным развлечением. У людей с большим опытом, у самих аутентичных практиков тантры, это соскальзывание в пропасть, случается, пожалуй, в девяти случаях из десяти. Таким образом, хотя музыка может быть не только средством снятия симптомов в духовной практике, но и тантрическим инструментом, этот путь подобен хождению по канату. Рекомендовать его нельзя. Все, кто способен ходить по канату, спустя годы работы узнают об этом сами и пробуют на свой страх и риск. В своё время об этом будет сказано подробнее.

Как бы то ни было, психостимуляторы резервируются для исключительных случаев и требуют осторожности. Единственный из них, который разрешался и постоянно применялся в духовной практике человечества, был чай. Сперва его начали использовать буддисты Китая, а затем и Японии, чтобы не заснуть в ходе длительной практики. Преимуществом чая является то, что в отличие от остальных веществ и в здоровых дозировках, он не создаёт вихря из реакций и фабрикаций. По своему проявлению в жизни ума он почти незаметен, мягок, спокоен и предсказуем.

В практике работы с сознанием, однако, существует давняя традиция использования одного значительно более сильного средства стимуляции нервной системы, нежели чай. Природа его воздействия на мозг совсем иная, и понять её лучше всего поможет одна древняя история.

Самый глупый ученик Будды

Когда Сиддхартха Гаутама начал проповедовать дхарму в Индии, к нему стекались люди разных каст, профессий, склонностей и дарований. Были среди них и люди выдающиеся. Так, один из приближенных учеников Будды – Ананда – отличался феноменальной памятью. Она позволяла ему практически дословно воспроизводить устные наставления, и считается, что именно памяти Ананды мы обязаны основной частью текстов из «Сутта-питака» Палийского канона. Воспользовавшись своим даром, в ходе Первого буддистского собора он повторил основные проповеди Сиддхартхи для их сверки и дальнейшего распространения.

Поскольку дхарма не отталкивала никого, среди последователей учения были и выдающиеся глупцы. Особенно среди них прославился Суддхипантхака, который в некотором смысле являлся противоположностью Ананды. Уже тогда в притчи вошли его тупость и забывчивость, полная неспособность понять, о чём идёт речь и тем более это как-то воспроизвести. Когда Будда учил его осознанной концентрации на дыхании, это было всё равно что ловить руками ветер. Суддхипантхака сбивался и путался, на полпути забывал, что было сказано в самом начале, забывал также зачем и почему это нужно делать.

Тогда Будда вручил ему метлу и доверил работу по уборке монастыря. В ритм движениям метлы он должен был повторять слова «Подметаю – убираю, подметаю – убираю». Однако ни одна задача не была для Суддхипантхаки слишком простой. Он неизменно забывал, что именно ему нужно говорить. Тогда он подбегал к Будде и спрашивал: «А что там идёт дальше, после “подметаю”?» Будда терпеливо повторял: «Подметаю – убираю». Суддхипантхака говорил: «Ага, понял», – а через некоторое время возвращался с тем же вопросом…


Источник: m.vk.com

Комментарии: