В классическом психоанализе была/есть такая методологическая процедура: чтобы устранить тяжелый симптом психической травмы, нужно было вспомнить травмирующее событие

И в этом была методологическая (и теоретическая тоже) ошибка Фрейда. И не стоит его за это винить: в его времена еще ничего толком не было известно о разных системах памяти (про системы памяти можно подробнее изучить учебник под редакцией Ю.И. Александрова "Психофизиология", учебник за авторством Б. Баарса и Н. Гейджа "Мозг, познание, разум", а также статью Э. Кандела с соавторами "Cognitive Neuroscience and the Study of Memory").

Невозможно развернуть в сознании воспоминание, которое не кодировалось в систему эпизодической памяти. Это характерно для случаев острой, тяжелой травматизации: большой выброс кортизола блокирует функции гиппокампа, необходимого в кодировании эпизодической памяти (именно поэтому мы не помним ничего о младенчестве, потому что в этот период гиппокам еще не развит). То есть травматический эпизод в таком случае не забывается, не вытесняется, не подавляется - он просто не записывается в эпизодическую память.

Зато травматическая ситуация отлично записывается в процедурную и эмоциональную память. Обе эти системы памяти не разворачиваются в сознании никак от слова "вообще". Но зато хорошо воспроизводятся в поведении и контексте. Иными словами, человек буквально не помнит травматическое событие, но вынесенный из него опыт влияет на его жизнь вот прям остро и сейчас.

И теперь о грустном. Эмоциональная и процедурная память имеют мощную ассоциативную связь с контекстом. Например, чудовищный страх перед открытыми пространствами может быть вызван травматическим опытом, полученным в контексте открытого пространства. То есть человек с такой ассоциативной связью будет бояться открытых пространств именно для того, чтобы прогностически (в будущем) больше не оказаться в подобной травматической ситуации. И, учитывая психофизиологию имплицитной памяти, такую ассоциацию разорвать буквально невозможно. Увы, но мы можем лишь сформировать новую систему с новыми связями, но старая никуда не уйдет, однако сила ее влияния на актуальный опыт может быть значительно снижена.

Проще говоря, в терапии человек не может вспомнить то, что не было записано в эпизодическую память. Однако психотерапевтическая работа требует доступа к процедурной и эмоциональной системам памяти. А это значит, что чисто словесной работы будет недостаточно.

Исследование переноса как раз и открывает возможность "проникнуть" в следы процедурных и эмоциональных систем. Перенос активируется именно имплицитной памятью, где и формируются устойчивые программы поведения в ответ на контекст. В случае переноса контекст - это бессознательные ассоциации: то есть человек, находящийся в определенном контексте, может "беспричинно" тревожиться, но не видеть самого контекста.

К примеру, определенное время суток может выступать в качестве подобного контекста: стоит только зайти за горизонт солнцу и опустить сумеркам, человека поглощает сильная тревога. И связи между этими явлениями человек может не видеть, поскольку ассоциативное обучение может быть как сознательным (эксплицитная память), так и бессознательным (имплицитная память). Можно сказать, что психотерапия, работающая с проявлениями процедурной и эмоциональной памяти, не просто исследует и реконструирует случай, но и формирует новый контекст.

Человек, переживший насилие, будет имплицитно ожидать от своего терапевта насилия. А значит, на сеансах он будет (а) определенным образом себя вести и (б) испытывать определенные эмоции. И это будет повторяться. Это к вопросу о том, что на терапии якобы ничего не происходит и одна сплошная болтовня ни о чём. Представьте себе этого человека, который живет в состоянии бесконечной обороны, потому что все люди бессознательно ассоциируются с насильником. Насилие - это всегда вторжение, проникновение, боль. И вот терапевт по методу "Брусиловского прорыва" пытается клиента "взять за грудки" и что-то из него вытягивать или директивно ему говорить: значит, делай то-то и это! И, собственно, бессознательные подозрения клиента, пережившего подобное отношение, только в 1000 раз сильнее, полностью подтверждаются: терапевт - такой же насильник (хотя нет).

То есть буквально может уйти год, два и даже три на то, чтобы человек наконец сформировал новую ассоциацию с новым контекстом, где безопасно: терапевт показывает, что он рядом, что он не вторгается, что он не хочет причинить клиенту вред. При этом терапевт тактично конфронтирует с сознательными опасениями клиента: что я, по-вашему, делаю, что выдает во мне злые намерения к вам? Формируется новый контекст, где есть Я и Другой, причем Другой - не насильник, не рекетир, не злодей. И вот этот новый опыт человек может выносить за пределы терапевтического кабинета.

По мотивам статьи:

D.F., Mosri. "Clinical Applications of Neuropsychoanalysis: Hypotheses Toward an Integrative Model", DOI: 10.3389/fpsyg.2021.718372

Статья полезная, здесь я охватил лишь часть материала, представленного в ней, приведя свои мысли и примеры.

Если Вам нужна помощь или консультация, Вы можете связаться со мной по данным контактам:

• Телефон / WhatsApp: 8 (928) 881 14 18

• ВК: denispetrishin

• Instagram: petr_ishin

• E-mail: petr-ishin

Источник: vk.com

Комментарии: