Культура и Поток. Тайная сторона научного знания

МЕНЮ


Главная страница
Поиск
Регистрация на сайте
Помощь проекту
Архив новостей

ТЕМЫ


Новости ИИРазработка ИИВнедрение ИИРабота разума и сознаниеМодель мозгаРобототехника, БПЛАТрансгуманизмОбработка текстаТеория эволюцииДополненная реальностьЖелезоКиберугрозыНаучный мирИТ индустрияРазработка ПОТеория информацииМатематикаЦифровая экономика

Авторизация



RSS


RSS новости


Вадим РЯБИКОВ

Казалось бы, что может быть общего между ученым и шаманом? Конечно, ученые бывают разными. Большинство из них будут отрицать свое сходство с экстатическими путешественниками в параллельных мирах, но для большинства и научные знания недоступны. Так утверждает российский математик, основоположник наукометрии, профессор В. В. Налимов.

Под научными знаниями подразумевается не просто полученный в результате научных исследований свод информации, который может быть представлен в виде корпуса текстов. Научное знание – это знание того, как она, эта наука, производится, как делается научное открытие. А этот тип знания, кроме формализованных результатов исследования, включает в себя опыт самого открытия, который не может быть исчерпывающе описан и никак не может быть передан от одного другому. Он может быть только пережит.

Этот опыт предполагает многостадийный процесс смены разных ментальных состояний, через которые ученый проходит, двигаясь от постановки проблемы к догадке относительно ее решения, от догадки к сомнению, от переживания тупика к переживанию озарения. Это путь постоянного творческого поиска новых подходов, постоянного мысленного моделирования и мысленных экспериментов с моделями, которые требуют максимальной и продолжительной концентрации внимания. Это путь от бесконечных сомнений и перепроверок к принципиально новому уровню видения, который позволяет осуществить прорыв к убедительному, проверяемому решению поставленной исследовательской задачи. И знание этих состояний, тенденций и перспектив их развития – это тоже часть научных знаний, без которых наука не может производиться.

«Что значит знать вкус коньяка?» – вопрошает математик Налимов. Это значит иметь опыт переживания его вкуса. Что значит иметь научные знания? Это значит иметь опыт научного открытия. Научное знание – это процесс, а не совокупность значков на бумаге. Текст, описывающий результаты научного открытия, чрезвычайно важен. Без него открытия не существует. Текст становится инструментом для продолжения научного творчества. Но сам текст, сохраненный на бумаге или в компьютере, не является исчерпывающим научным знанием. Сам по себе текст не является процессом. А знания – это процессы.

По мнению американского математика, основоположника кибернетики Н. Винера, для 95 % математиков научное знание недоступно. А чем же отличаются от большинства оставшиеся 5 %, которым оно доступно? Поток!!!

Это состояние, в котором человек, целенаправленно действуя, преодолевает хаос в своем сознании, переживает удовольствие, прилив сил, а временами и счастье от того, что он делает, при этом забывая себя, не ощущая нехватки сил и времени и достигая максимальной эффективности в своей деятельности. В этом состоянии он входит в резонанс с происходящим, обнаруживает способность использовать случайности, невольно поддерживает и использует самоорганизующиеся процессы как в собственном сознании, так и в ситуации, в которую он вовлечен. И всё это благодаря активизации связей с бессознательным. Так что же это такое – бессознательное? Почему же продуктивные отношения с ним удаются не всем?

***

У многих складывается впечатление, что бессознательное – это такое продолжение сознания в какую-то психическую глубь, за какую-то черту, после которой содержание психики перестает восприниматься. И там, за этой чертой, всё так же, как и в сознании. Там располагается такая же информация. Ну, какие-то слова, образы, ощущения, но только они как бы спрятаны почему-то. Но если очень постараться, то можно эту информацию из бессознательного извлечь.

Это представление, судя по всему, глубоко наивно. Потому что сознание от бессознательного отделено не чертой, а принципиально иной онтологией. Сознание оперирует информацией. Информация – она всегда обладает пространственно-временными свойствами (3D) и модальностью (визуальная, аудиальная, кинестетическая, вербальная, цифровая). И сам процесс осознавания связан с синтезом трехмерной информации. А в бессознательном нет никакой мерности, или, точнее, оно бесконечномерно. Оно представляется бездной с бесконечным количеством возможных измерений, в которой, подобно виртуальным частицам в физическом вакууме, возникают трехмерные формы и тут же в ней же и пропадают. Эта бездна полна смысла. А смысл не нуждается ни во времени, ни в пространстве и не имеет формы. Но чтобы произвести информацию, которой сознание сможет оперировать, нужно уловить смысл между сигналами, поступающими из внутренней или внешней среды, и связать их.

Активизация связей с этой бесконечномерной бездной бессознательного совершенно не обязательно сопровождается характерной для состояния Потока вертикальной (то есть по оси «сознание – бессознательное») интеграцией. Вторжение бессознательного в сознание может вызвать его дезинтеграцию, провал в неразбериху, утрату способности связать концы с концами, регресс к ранним стадиям развития и в итоге в лучшем случае сон, а в некоторых случаях одержимость и другие формы состояний, названных психиатрами конца XIX – начала XX века истеродемоническими. В средние века в Европе были распространены психические эпидемии таких состояний. У коренных народов они встречались и позже.

Развитие культуры, которая предполагает активизацию интеллектуальной функции в практиках, основанных на рациональности, повышение способности к критическому мышлению, снижение внушаемости минимизируют риск дезинтеграции сознания при контакте с бессознательным. Оттого и массовые психические эпидемии истеродемонических расстройств с распространением этой культуры прекращаются. Но кажется, что эта же культура как будто препятствует потоковым состояниям, затрудняя контакт между сознанием и бессознательным. Так ли это?

Состоянию Потока благоприятствует баланс между созидающим себя трехмерным сознанием и бесконечномерной смысловой бездной бессознательного. При соблюдении этого баланса к дневному сознанию человека в состоянии Потока подключается психика сновидца. За счет обмена символами между различными уровнями ментальной организации человека она поддерживает вертикальную интеграцию. Это сопровождается развитием особых когнитивных режимов, которые позволяют человеку достигать максимальной эффективности в том, что он делает.

Психика сновидца всегда архаична. Потому в состоянии Потока всегда есть элемент архаики. Ученый, который движется к научному открытию в состоянии Потока, всегда немного шаман. Этому не учат в университетах. Шаманизм нелегитимен в академической среде. Поэтому те немногие ученые, которые приобщены к научным знаниям, вынуждены нелегально покидать пределы конвенциональной реальности, контактируя через сновидящее тело (А. Минделл) со смысловой бездной бессознательного.

***

Всемирно известный русский этнограф В. Г. Тан-Богораз в работе «Эйнштейн и религия. Применение принципа относительности к исследованию религиозных явлений» утверждает, что «идеи современных ученых-физиков и математиков, воплощенные в конкретные образы, имеют вообще шаманистический, легендарный характер». К примеру, он рассказывает о поразительном соответствии содержания одной чукотской легенды идеям общей теории относительности:

«Некий шаман отправился странствовать в далекие страны, полубаснословные или вовсе сказочные. Через год или два, вообще через неопределенный промежуток времени, он возвращается назад. Он еще в полной силе, в полном цвету здоровья. Но родное селение его совершенно изменилось. Жилище его развалилось. Он оставил когда-то дома жену и малолетнего сына. Но они исчезли. Он встречает на дороге старика с седою бородою и спрашивает его о сыне. Оказывается, что этот старик и есть его собственный сын. Два года путешествия по сказочным странам на земле протекли как целая человеческая жизнь. И странник вернулся обратно моложе своего собственного сына».

Далее он предлагает взглянуть на эту легенду с точки зрения теории относительности. Ссылаясь на лекции профессора Умова, он предлагает представить 20-летнего наблюдателя, который оторвался от собственной системы (планеты) и совершает путешествие в пространстве со скоростью, равной 14/15 света, т. е. со скоростью 280 000 километров в секунду, и притом безостановочно в течение 40 лет. Согласно теории относительности, его часы отстали бы на 27 лет, и, таким образом, когда оставшиеся на его планете сверстники достигли возраста в 60 лет, ему бы исполнилось только 33. И если бы упомянутый наблюдатель имел на земле сына, то через 40 лет путешествия он оказался бы моложе его.

В этой же работе Тан-Богораз обращает внимание на свойство первобытного мышления оперировать геометрически неверными образами, а именно создавать непропорциональные друг другу образы людей, животных, жилищ и других объектов, описывать мир духов, в котором вообще нет постоянства размеров. Когда духи нападают на людей, они огромны, а когда они спасаются бегством от шамана, который пытается их поймать, они уменьшаются до ничтожных размеров. Он предполагает, что архетипическая психика взаимодействует с пространством по принципам, описанным Эйнштейном в теории относительности.

По его мнению, пространство и время явлений религиозного мира вместе с явлениями из других сопредельных областей имеют относительный характер. И в этой относительности можно установить три основных элемента:

«1. Изменчивость величины образов религиозного мира в их отношениях к людям и постоянные переходы по двойной шкале возрастания и убывания от форм миниатюрных к формам гигантским.

2. Изменчивость наполнения времени, растяжение и сжатие времени. Отсутствие общего критерия времени, отсутствие одновременности.

3. Вневременное совпадение различных ипостасей одного и того же бытия – коллективных или одиночных, длительных или кратковременных, которое в конечном счете допускает в виде перемычки молниеносные промежутки пространственного времени».

***

Рисунки шаманов, представленные в работе Тан-Богораза, напоминают детские. И кажется, что это из-за недостатка мастерства и отсутствия знания законов геометрического построения. П. Флоренский замечает, что дети, пока они не утратили непосредственность, используют в своих рисунках так называемую обратную перспективу. В обратной перспективе уходящие вдаль параллельные прямые расходятся. Изображения, которые строят дети, первобытные люди, древнегреческие художники, средневековые иконописцы, не соблюдают законы евклидовой геометрии.

Независимо от Флоренского Мерло Понти приходит к убеждению, что за обратной перспективой стоит не столько недостаток мастерства, сколько принципиально другая онтология. Судя по всему, эта онтология ближе к онтологии «сновидящего тела». Флоренский анализирует приемы живописи, и прежде всего иконописи, принятые в средние века, связывает обратную перспективу, развертывание изображений таким образом, что можно наблюдать на плоскости сразу несколько сторон, создание в изображении нескольких центров и т. д. со стремлением художника найти и предоставить зрителю символы реальности, а не ввести его в заблуждение относительно нее оптическими иллюзиями.

«Сновидящее тело» – это и есть форма психической активности, оперирующая символами и поддерживающая символический обмен между уровнями ментальной организации человека (то есть различными реальностями).

Перспектива была известна в Греции как минимум в V веке до н. э. Но применялась она в декоративных целях. Витрувий приписывает изобретение перспективы Анаксагору и Демокриту, которые научно описали искусство создания иллюзии перспективы в сценических декорациях. Древнегреческие живописцы не применяли приемы перспективы не потому, что не могли уловить ее геометрические закономерности, а потому, что считали их антихудожественными. Уж кого-кого, но только не древних греков можно упрекнуть в незнании геометрии или ненаблюдательности. Анаксагор и Демокрит, по мнению Флоренского, описывают правила обмана театрального зрителя, который должен безвольно смотреть на сцену, как на некое «не на самом деле». А задачей настоящего искусства является создание символов реальности, а не ее подобий. Символ, по Флоренскому, – это протока к Богу в человеческой субъективности.

Начиная с IV века н. э. в Европе иллюзионизм распадается, и перспективная пространственность из живописи пропадает. Поздние римские и византийские художники совершенно не заботятся о пропорциях, никакого соответствия между ростом фигур и размерами зданий, которые для них предназначены, не соблюдается, дома рисуются «на три фронта», как рисуют дети, мы видим расхождение параллелей к горизонту и прочее «пространственное невежество».

Появление перспективы в живописи эпохи Возрождения означает подчинение мышления и эстетического восприятия идеалам рациональности. Флоренский утверждает, что дело выработки перспективы являлось насильственным перевоспитанием психофизиологии в соответствии с требованиями нового миропонимания.

Французский философ Мерло Понти, как и Павел Флоренский, тоже утверждал, что появление техники живописи, применяющей прямую перспективу, отражает переход к особому миросозерцанию, свойственному Новому Времени и делающему акцент на точности и научности. Но он не упрекал живописцев Ренессанса и рассматривал их практики как результат похвального и смелого экспериментирования. При этом, будучи последователем немецкого философа, основателя феноменологии Эдмунда Гуссерля, он выражал с ним согласие по поводу того, что способ миросозерцания, которым руководствовались экспериментаторы Возрождения, постепенно привел европейскую научную мысль к кризису.

Гуссерль утверждал, что кризис европейской науки вызван забвением «жизненного мира человека» и наделенной ответственностью субъективности человека. И это забвение предполагалось изначально проектом математизации природы, идеи которой впервые были высказаны Галилеем. Гуссерль подчеркивал, что нельзя отрицать достижения европейской науки, но следует понимать и помнить, что они имеют свою цену. Галилея он называл «гением одновременно скрывающим и открывающим».

***

Проект математизации природы скрыл что-то существенное, что не позволяет науке отвечать на вопросы, которые интересуют нас как человеческих существ. И эти вопросы касаются основ существования человеческого духа. Они обращены к смыслу, который не замечается проектом математизации природы, поскольку смысл неметризуем, а значит, и не может быть математизирован.

Процесс научного творчества, ведущий к открытиям, всегда находится в преодолении чего-то. Гуссерль, описывая кризис, просто ставил для себя исследовательскую задачу. И таких задач, стоящих перед наукой, великое множество. И решение этих задач, как правило, связано с преодолением сложившихся к определенному моменту в истории познания очевидностей.

С одной стороны, процесс научного творчества отталкивается от научной, то есть математизированной и конвенциональной картины мира, а с другой стороны, предполагает выход за ее пределы. А там, где заканчивается конвенциональная реальность, поддерживаемая математическими формулами и языковой картиной мира, особенно ощущается дыхание смысловой бездны бессознательного.

Нужно уметь взаимодействовать с ней, сохраняя при этом ясность сознания. И помощь сновидящего тела в этом взаимодействии необходима. Поэтому ученый, идущий к открытию, это всегда немного шаман. В. Налимов утверждал, что творческая научная деятельность даже в своем обыденном, повседневном варианте носит характер неосознанной медитации. Шаманский опыт прототипичен по отношению к опыту медитативных практик.

Когда ученый потерпел неудачу в решении какой-то проблемы, он может удалиться в библиотеку и приняться за дело, которое как будто не имеет отношения к решаемой задаче. К примеру, он может начать просматривать книги и журналы, не имеющие прямого отношения к делу. «И в этой нелепой для внешнего наблюдателя деятельности обнаруживается глубокий смысл: проблема уходит из дневного, логически структурированного сознания, становится как бы расфокусированной, размытой. Исчезает привычный ракурс, появляется иное видение. И вдруг неожиданная удача: открываешь случайно выбранный журнал, и одного заглавия статьи достаточно, чтобы наступил инсайт» (В. Налимов. Реальность нереального).

Кажущееся бесполезным занятие ученого в библиотеке помогает ему несколько погрузиться в себя в безотчетном поиске контакта со сновидящем телом и вступить в символический обмен с бесконечномерной смысловой бездной бессознательного. Оттого и появляется новое видение нерешенной проблемы, что возникают новые смысловые


Источник: vk.com

Комментарии: