«Мораль объективна»: философ Дэвид Эдмондс о роли науки в решении этических проблем

МЕНЮ


Главная страница
Поиск
Регистрация на сайте
Помощь проекту
Архив новостей

ТЕМЫ


Новости ИИРазработка ИИВнедрение ИИРабота разума и сознаниеМодель мозгаРобототехника, БПЛАТрансгуманизмОбработка текстаТеория эволюцииДополненная реальностьЖелезоКиберугрозыНаучный мирИТ индустрияРазработка ПОТеория информацииМатематикаЦифровая экономика

Авторизация



RSS


RSS новости


2021-06-17 08:42

Философия ИИ

Бестселлер Дэвида Эдмондса «Убили бы вы толстяка? Задача о вагонетке» посвящен моральной дилемме о том, можно ли пожертвовать жизнью одного человека ради спасения пятерых. Философ размышляет о том, почему большинство людей не считают верным столкнуть толстяка на рельсы, но не могут объяснить почему. T&P встретились с Эдмондсом на фестивале науки, искусства и технологий «Политех» в Москве, чтобы спросить об объективности морали и о том, как наука может помочь нам принимать верные решения в трудных ситуациях.

«Поезд без тормозов несется на пятерых человек, привязанных к рельсам. Если поезд не остановить, все пятеро погибнут. Вы стоите на железнодорожном мосту и с ужасом смотрите на происходящее. Но рядом с вами стоит незнакомый толстяк: если вы сбросите его с моста, он, конечно, погибнет, но его тело остановит поезд и спасет жизни пяти человек. Убили бы вы толстяка?».

«За наше нежелание убить толстяка ответственны эмоции»

Израильский психолог Даниэль Канеман говорит о двух системах головного мозга: быстрой и медленной. Быстрая система инстинктивна и эмоциональна. Медленная — более расчетлива и логична. Вот один из его знаменитых примеров: бейсбольный мяч и бита вместе стоят 1 доллар 10 центов. При этом бита стоит на 1 доллар дороже мяча. Сколько стоит мяч? Попробуйте дать ответ сразу. Подавляющее большинство людей отвечают, что мяч стоит 10 центов. Минутное раздумье — и вы понимаете, что ваша первая версия неверна. Если бита стоит на 1 доллар дороже мяча, а мяч стоит 10 центов, то бита должна стоить 1 доллар 10 центов. Тогда общая сумма будет 1 доллар 20 центов. Правильный ответ, к которому вы придете через некоторое время, — бита стоит 1 доллар и 5 центов, а мяч — 5 центов. У Канемана есть еще миллион подобных примеров, демонстрирующих, как работает быстрая система головного мозга.

Психолог и нейробиолог Джошуа Грин изучил, что происходит в мозге человека, когда тот думает о загадке с толстяком и вагонеткой. На время эксперимента людей поместили в капсулы МРТ, где им рассказывали эту историю. Их мозговая активность фиксировалась. Итог был похож на что-то вроде нейронного матча по боксу, бой между расчетливыми и эмоциональными клетками мозга. Канеман называет «считающими» клетками медленную систему головного мозга, а «эмоциональными» — быструю. Некоторые части мозга просто начинают сходить с ума, когда человек узнает о вероятности убийства человека. Эти части — миндалина, задняя часть поясной извилины коры головного мозга, а также медиальная префронтальная кора. Они работают как эмоциональная система сигнализации: «Не делай этого. Это неправильно!»

Без этой охранной сигнализации остается лишь холодный расчет. Участки мозга, участвующие в подобных расчетах, — это дорсолатеральная префронтальная кора головного мозга и нижняя теменная доля. Благодаря им мы принимаем более практичные решения. Правда в том, что толстяк погибнет, если мы столкнем его. Но, с другой стороны, если мы это сделаем, пять человек выживут. Получается, одна жизнь против пяти. Так работает вычислительная часть мозга. В случае с толстяком эмоциональные сегменты мозга побеждают. С точки зрения эволюции участки мозга, отвечающие за эмоции, развились раньше. И, напротив, те, что участвуют в анализе и планировании, развились гораздо позже. Буквально сотни, если не тысячи тестов, были посвящены кейсу о вагонетке и толстяке. И вот некоторые результаты. Оказалось, например, что люди, которые находятся в состоянии стресса или просто более эмоциональны, менее склонны принимать утилитарные решения. Другими словами, маловероятно, что они столкнут толстяка. Большинство людей, у которых было время подумать, были более склонны к тому, чтобы столкнуть толстяка.

Очень любопытное исследование было проведено совсем недавно. Испанские ученые опросили 300 человек, говорящих на двух языках, о случае с вагонеткой и толстяком. Половину группы спросили на их родном языке, а другую — на втором. В результате те, кого спрашивали не на родном языке, были более склонны к тому, чтобы столкнуть толстяка. Этому есть объяснение: если вы не говорите свободно на каком-либо языке, вы будете использовать дополнительную энергию мозга, чтобы понять значение предложения. В ситуации, когда производится больше расчетов, менее вероятен быстрый эмоциональный отклик. Оказывается, есть прямая взаимосвязь между уровнем владения языком и реакцией на ситуацию. Чем хуже люди говорили на втором языке, тем больше умственной работы они совершали, чтобы понять вопрос, и тем вероятнее был их положительный ответ на вопрос «Убили бы вы толстяка?».

Нейробиология — детище научной сферы, ведь МРТ-сканеры и подобные им технологии стали доступны исследователям относительно недавно. С одной стороны, конечно, мы и без них знали, что, когда мы принимаем моральные решения, что-то происходит в мозге. Принятие решений не является продуктом каких-то таинственных, призрачных и нематериальных процессов. Тем не менее эти примеры работы мозга захватывают. Современный австралийский философ Питер Сингер — широко известный активист движения за права животных и адепт утилитаризма — считает, что мы всегда должны действовать, исходя из наилучших последствий этих действий.

Сингер верит, что нейробиология нам в этом поможет. Эмоциональная часть мозга дает человеку ряд полезных навыков, например способность принимать решения очень быстро. Но, как и Канеман, он считает, что быстрые решения часто оказываются неверными. Одним из основных убеждений Сингера является то, что природа не снабдила нас всем необходимым для современной жизни. К примеру, мы эволюционировали в маленьких группах, и мы знаем большинство людей в этой группе. Но мы не эволюционировали в глобализованном мире, в котором мы можем повлиять на жизнь человека на другом конце Земли. Мы считаем, что должны прыгнуть в озеро, чтобы спасти тонущего ребенка, даже если это будет стоить нам пары ботинок за 15 тысяч рублей. Но мы не считаем себя обязанными тратить эти же 15 тысяч на благотворительность, чтобы спасти одну жизнь в стране, полной нищеты и болезней. «Это иррационально», — считает Сингер. Джошуа Грин с ним согласен. Мы должны преодолеть отвращение к убийству толстяка и использовать для принятия решений расчетливую часть нашего мозга. Используя эмоциональную, мы склонны к ошибкам. Пять спасенных жизней действительно лучше одной потерянной. Наука показывает, что за наше нежелание убить толстяка отвечают эмоции. Но мораль — в причине, это рациональная, а не эмоциональная категория.

«Перейти от науки к морали, то есть от фактов к ценностям, чрезвычайно трудно»

Наука и этика могут отлично сосуществовать в едином пространстве. Просто есть два момента: первый — что этика может дать науке, и второй — что наука привносит в этику. Наука идет вперед, и мы постоянно сталкиваемся с новыми проблемами, о которых раньше не задумывались. Например, этичность совершенствования человека. 15–20 лет назад мы и подумать не могли, что появятся таблетки, которые смогут улучшать работу нашего мозга. Теперь с помощью медицины мы можем стать привлекательнее. Все это затрагивает самые разные моральные споры: не противоречит ли это природе человека, и где та грань, которую нельзя переходить в подобных вмешательствах в организм человека? Более того, теперь мы можем решать, какими будут наши дети. В прошлом это была своего рода лотерея, а сейчас появляется все больше и больше возможностей влиять на развитие эмбриона. Это и есть те самые проблемы, которые наука выбрасывает в общественное поле, но очевидно, что, чтобы ответить на них, нам пока не хватает достойных этических аргументов. Пока это всего лишь интересные темы для дискуссии.

Проблему можно решить априорным путем, то есть она должна быть продумана до конца. Не нужно проделывать какую-то серьезную эмпирическую работу — например, сталкивать на рельсы нескольких толстяков и смотреть, что из этого выйдет. Вместо этого проводятся разные нейробиологические исследования — с целью понять, как работает мозг в той или иной ситуации.

Перейти от науки к морали, то есть от фактов к ценностям, чрезвычайно трудно. Но в теории есть один способ сделать это. Предположим, все мы согласны, что в моральной дилемме вариант А предпочтительнее варианта B. Предположим теперь, что мы столкнулись с новой моральной дилеммой и двумя другими решениями: X и Y. Мы не знаем, какое из них верно. Наука, а именно тот же процесс принятия решений, который приводит нас к выводу, что вариант A лучше варианта B, аналогично поможет решить, что X во второй ситуации лучше, чем Y. И это дает нам некоторые доказательства (конечно, очень слабые) того, что X действительно лучше, чем Y.

Может ли наука сказать нам что-то о морали? Мой ответ: да. Эмпирические дисциплины дают нам некоторое понимание (очень скудное, конечно) того, что большинство из нас правы. Я тоже вхожу в это большинство и считаю, что убивать толстяка нельзя.

«Большинство людей верят, что мораль объективна»

Я уверен, что психологи поддержат мою мысль о том, что если человек рос в недостатке любви и внимания, то, вероятно, у него будет дефицит высоких моральных ориентиров во взрослом возрасте. Но если у человека есть базовое воспитание (и, как следствие, базовый набор ценностей), он, скорее всего, станет адептом морали, близкой по своим аспектам к понятию морали всех людей, в независимости от того, живут ли они в Лондоне, Москве или посреди Африки. В то же время можно сказать, что внутри нас существует своего рода моральная грамматика, которая, как я заметил выше, не активизируется, если у человека не было адекватного воспитания. Я хочу сказать, что большинство людей вырастают, веря (с некоторыми вариациями) примерно в одни и те же вещи.

Я считаю, что мораль может быть объективной. Мне кажется, лучшая аналогия — это цвет. Если мы смотрим на красный предмет, например помидор, он объективно красный — если только мы не дальтоники или не смотрим на него через солнцезащитные очки. Но для осознания цвета необходим человек и его опыт: если никто на этот помидор не смотрит, бессмысленно говорить, что он красный. То есть цвет будет реальным, только если есть кто-то, кто на него смотрит, но, тем не менее, этот субъективный опыт не делает цвет менее объективным. Если дальтоник скажет, что помидор оранжевый или пурпурный, он будет ошибаться. Так что я думаю, что цвет объективен и что мораль объективна подобным же образом: она нуждается в человеке.

Интересно, что первая реакция студентов, когда говоришь с ними о морали, такова: «Конечно, она субъективна. Это же просто мнение». Но если в дальнейшем послушать их разговоры в столовой или по пути на работу, станет понятно, что они возмущаются чем-то, что кто-то сделал не так. Возмущение бессмысленно, если все дело просто во мнениях. Бессмысленно раздражаться на чье-то поведение, если все это относительно. Поэтому на самом деле большинство людей верят в то, что мораль объективна.


Источник: vk.com

Комментарии: