Хотя Фалес, как мы видели ранее, и снабдил (более или менее строгим) логическим обоснованием свою теорию о том, что «всё есть вода», есть всё же мнение, что спервоначалу она была вдохновлена кое-чем,

Хотя Фалес, как мы видели ранее, и снабдил (более или менее строгим) логическим обоснованием свою теорию о том, что «всё есть вода», есть всё же мнение, что спервоначалу она была вдохновлена кое-чем, весьма далёким от рациональности. Если точнее, то, согласно этой точке зрения, она (как и другие подобные) вытекла напрямую из мифологических представлений; миф, таким образом, так или иначе заложил основание исследовательской деятельности, а одежды разума оказываются вытканы из вполне мифологической ткани.

«Некоторые полагают», пишет об этом Л.Я. Жмудь, «что ... [древнегреческие] философские системы и научные гипотезы возникают в результате рационализации прежних мифологических представлений, как бы вырастая из мифа в ходе его трансформации»; «до появления философии и науки их функции выполнял миф, бывший в ту эпоху универсальной идеологией и одновременно главным средством познания и осмысления мира».

Концепция этого «мифологического мышления» появилась в XIX веке и полностью являлась продуктом господствовавшего тогда прогрессивизма. Мышление Викторианской эпохи не допускало сомнений в том, что всё сущее неуклонно, явно и определённо становится лучше, чем было до того; это, кроме прочего, также значило, что викторианцы упорно искали в прошлом любого явления его менее развитые варианты до тех пор, пока не находили.

Надо сказать, что тогда вообще очень любили создавать теории и построения с невероятно жёсткими границами, а затем всеми правдами и неправдами укладывать в получившееся прокрустово ложе факты; если же последние никак не захотели помещаться в подготовленные искусственные формы, иначе говоря, если теории противоречили факты, то, в лучших традициях Гегеля, тем было хуже для фактов. Наиболее печально известным примером подобного была марксисткая система формаций (таких, как «первобытно-общинный строй», «феодализм» и т.д.), не имеющих никакого отношения к реальности и не признаваемых никакой актуальной наукой.

Одним из наиболее прогрессивистки настроенных философских учений был (впрочем, и остаётся) позитивизм; поэтому нет ничего удивительного, что именно первый позитивист О. Конт начал рассуждать о стадиях мышления. Первую из них, находившуюся, согласно Конту, целиком во власти религиозных верований, он характеризовал как «младенческое состояние ума». Позитивисты полагали, что развитие человеческих сообществ напоминает взросление отдельной личности: так, первобытная психология считалось детской, которой ещё только предстоит «повзрослеть».

Взгляды Конта вдохновили антрополога Э. Тейлора, который надолго постановил считать, что все народы в своём развитии претерпевают в общем и целом одни и те же изменения, эволюционируя от более простых, примитивных форм — к высшим; от дикости — к цивилизации; здесь не было места какому-либо «своему, особому пути», его просто не предполагалось. Школа Тейлора также полагала мышление «дикарей» тесно связанным с мифами и религией, но ещё не начало противопоставлять его тому, как думает «цивилизованный» человек; оно рисовалось, по Жмудю, как «нечто лишенное основных качеств научного мышления, т.е. критического, абстрактного и логического», однако не являлось его антагонистом, речь шла скорее о «его раннем этапе, о чем-то неразвитом». Сам Тейлор также «видел в мифе своего рода первобытную науку или философию».

Качественно иное представление впервые было сформулировано Л. Леви-Брюлем, который полагал, что представители «низших сообществ» мыслят принципиально иначе, нежели «цивилизованные, и не уставал подчёркивать «чужеродность» их мышления для нас. О «дологическом» мышлении «архаического человека» рассуждал и Юнг.

Со временем, однако, от вышеописанных конструктов развивающаяся психология не оставила и камня на камне, в итоге истребив саму возможность рассуждать об особой «примитивной ментальности». Жмудь приводит следующие выводы серьёзных исследований психологов: «нет данных, подтверждающих существование разных типов процессов мышления вроде тех, о которых твердили старые классические теории»; «маловероятно, что существуют межкультурные различия в отдельных основных познавательных процессах ... не обнаружено данных об отсутствии у какой-либо культурной группы какого-либо важного познавательного процесса — абстракции, умозаключения, категоризации и т.п.»

«Совсем исключается», писали они, «по-видимому, возможность того, чтобы разные культуры порождали различные и несопоставимые типы мышления». Впрочем, подобным образом думал уже Юнг, писавший, что «ничто не указывает на то, что первобытный человек мыслит, чувствует или воспринимает принципиально иначе, чем мы».

К тому же мнению со временем пришли и антропологи; так, П. Радин назвал «ошибочным ... старое утверждение ... что способ мышления первобытного человека существенным образом отличается от нашего», а Штернберг установил, что «мыслительный аппарат „дикаря“ устроен точно так же, как и у нас, и процесс мышления у него происходит по тем же законам».

Мифологии, между тем, вообще отказали в каком-либо отношении к интеллектуальной деятельности; напротив, её отнесли к глубоко бессознательному и иррациональному. Т. Флурнуа отринул мнение, считавшее «религию прежде всего делом разума, чем-то вроде метафизического объяснения космоса», и указал, что «она признает существенными и основными только аффективные и волевые феномены: эмоции; чувства, стремления, непосредственные интуиции, желания и т.д.» Считает так и Л.Я.: «мифотворчество имеет совсем иную направленность, нежели познавательный процесс, и протекает совсем по иным законам ... миф является продуктом чистого, не контролируемого разумом воображения, его производство зачастую бессознательно и находится под сильным влиянием аффективных элементов нашей психики ... он не должен и не может быть рациональным и логичным, и поэтому сравнивать его с плодами научного мышления бессмысленно».

«Таким образом», подытоживает Жмудь, «миф, тесно связанный с религией, все больше терял право на существование в качестве первобытной науки и вообще познавательного процесса». Сам Жмудь, кроме того, убеждён, что «мифологическое мышление, о котором так часто раньше писали, никогда не существовало и существовать в принципе не может, ибо миф продуцируется не мышлением, а эмоционально окрашенной фантазией, основанной на фактах человеческого опыта. В причудливых образах, создаваемых этой фантазией, нередко проявляется и естественное любопытство человека к тому, как устроен этот мир ... [однако] даваемый им ответ, как правило, всерьез не принимается, если он не канонизирован и не превратился в теологическую догму».

Философия и наука, согласно Л.Я., никак не могут происходить из «мифологического мышления», «ибо миф имеет совершенно иные психологические источники и способ функционирования в культуре ... не является формой познавательной деятельности, он не направлен на получение знания и дать его по самой своей природе не в состоянии». «За понятием „мифологическое мышление“ не стоит никакая реальность», завершает свои рассуждения Жмудь. «Лишенное поддержки со стороны сновидений (ибо они не есть форма мышления)», приводит он слова Дж. Керка, «и примитивной ментальности (ибо это просто химера), „мифологическое мышление“ остается тем, чем оно является на самом деле: странным соединением психологического анахронизма, эпистемологической путаницы и исторической бессмыслицы».

Если же присмотреться ещё внимательнее, то окажется, что «мифологическое мышление» современному, «цивилизованному» человеку свойственно едва ли не более, чем древнему греку; «в современных формах религиозности», пишет Жмудь, «куда больше иррационализма, чем в греческой религии, по крайней мере, классического периода». Для Сурикова также «совершенно несомненно», что «по сравнению с более ранними древними обществами, да даже и по сравнению с более поздними средневековыми обществами античное греческое было несоизмеримо, на много порядков более рациональным».

Стеблин-Каменский полагал основной чертой «мифологического мышления» «веру в реальность собственных фантазий», а Роуз считал, что «чем более цивилизованным является человек, тем более он способен к рациональному объяснению, либо ... по крайней мере понимает, когда он рационально объясняет, а когда фантазирует». «Увы», отвечает на это Жмудь, «сейчас трудно согласиться с этой мыслью, наблюдая, например, за той огромной популярностью, которой пользуются в современной культуре мистика, магия, астрология, различные „восточные учения“ и т.п.»

Итак, оказывается, что вполне современные нам с вами обыватели мыслят ничуть не менее «мифологически», нежели «первобытные люди». Надо заметить, что уже Тейлор думал таким образом, утверждая, что «между низшими классами в западном мире и низшими расами остального мира существует фундаментальная общность, которой нет в высших сословиях»; он говорил: «отберите те вещи, которые мало изменились за долгие столетия, и вы получите картину, в которой английский земледелец ни на волос не будет отличаться от негра Центральной Африки». Юнг также считал, что «дологическое мышление» это некое первичное состояние каждого, а не одних только «дикарей», бессознательная часть разума.

Уже упоминавшийся П. Радин полагал, что от «дикарей» «нас отличает от них лишь письменное слово и техника мышления, созданная на его основе», а Л.Я указывает, что «результаты исследований, проведенных как у нас в стране, так и за рубежом, приводят к тому же ... решающим фактором, изменяющим характер познавательного процесса, является школьное образование, основанное на письменном языке. Даже самый краткий период школьного обучения достаточен, чтобы взрослый человек, испытывавший ранее значительные трудности в решении формально-логических задач и отчетливой вербализиции своих знаний при помощи общих понятий, сделал на этом пути значительные успехи».

Только в этом контексте и можно рассуждать о влиянии «цивилизации», а родившийся «дикарём» вполне может, при достаточных дарованиях и усердии (как думали и греки), перевоспитаться, приобщившись к высокой культуре. Это в некотором роде возвращает нас к прежнему мнению о том, что цивилизация существует только одна, берущая своё начало в Греции, где и появилась наука, ищущая логос, абсолютную истину которая, в точности по Гераклиту, может быть только одна, а вот ошибаются все по-разному, подобно тому, как у бодрствующих один мир, а спящие каждый отворачивается в свой собственный.

Источник: vk.com

Комментарии: