Что такое клиповое мышление, почему оно делает нас глупыми и несчастными и каков механизм влияния стресса на здоровье?

С момента возникновения человеческой цивилизации и по сей день мы неустанно создаём устройства и технологии, позволяющие улучшить изначально имеющиеся у нашего организма функции. Так, одежда и жилье представляют собой расширение вовне нашего волосяного и кожного покрова, спасающего нас от опасных колебаний внешней среды и от вредоносных физических воздействий. Колесо, рычаг, плуг, одомашненная лошадь, поезд, автомобиль, самолёт есть продолжения нашей скелетно-мышечной системы. Благодаря им мы способны быстро перемещаться на огромные расстояния и передвигать предметы огромной тяжести и размера. Очки, бинокли, микроскопы и телескопы усиливают наше зрение, слуховые аппараты помогают удержать на плаву отказывающий слух, а кардиостимуляторы спасают больное сердце. Письменность, книгопечатание, научный метод, как и компьютерная техника, выводят на новый уровень память и умственные возможности человечества.

Наконец, социальные институты и в особенности институт государственной власти развивают залегающие в глубинах мозга homo sapiens модели сосуществования с себе подобными. Они надстраиваются над древними социальными инстинктами, с помощью которых наши предки миллионы лет назад объединяли свои усилия для выживания. Аналогичные иерархические модели обеспечивают выживание и современных приматов, и бесчисленного множества иных существ от ракообразных до грызунов. Им не нужно с чистого листа учиться повелевать и подчиняться, сотрудничать и конкурировать. Образцы вшиты в их нервную систему, и они сущностно одинаковы для каждого поколения и вне зависимости от места их обитания. Мы отличаемся от наших морских и сухопутных братьев и сестёр в первую очередь объёмом культурного материала, надстроенного на этом врождённом фундаменте, который до сих пор определяет ход нашей личной и общественной жизни. Приблизительно под таким углом и видел технологический прогресс прозорливый канадский культуролог и мыслитель Маршалл Маклюэн. Он воспринимал его как прогресс внешних расширений человеческого организма.

Действительно, каждое столетие, а ныне уже и каждое десятилетие тело и сознание нашего биологического вида стремительно расползаются вовне в виде механических проекций. Очевидной ценой этих грандиозных достижений, этого размашистого ветвления культуры является наша повышенная зависимость от собственных творений. Мы уже едва ли мыслим собственную жизнь без транспортных средств или тем более без электричества, как и мириад работающих от него устройств – от освещения до компьютеров. Стоит сооруженным нами искусственным протезам выйти из строя, и мы окажемся совершенно беспомощны двигаться дальше на своих ослабших ногах.

Однако главная цена технического прогресса, как справедливо подчеркивал Маклюэн, вовсе не в этом. В работе «Понимание медиа: внешние расширения человека» он сформулировал фундаментальный тезис следующим образом: «The medium is the message». Дословно это означает: «Средство и есть послание». Маклюэну была свойственна причудливая манера изъясняться, придававшая его лекциям и книгам инопланетное очарование и оставляющая некое таинственное послевкусие внеземного контакта. В переводе на язык землян его слова означают, что создаваемые нами расширения самих себя, все человеческие технологии и цивилизационные изыски, неизбежно меняют нас в ответ. Причём происходит это вне всякой зависимости от того, как именно они используются.

Не важно, для чего используется письменная речь и что написано в книгах. Сам факт существования письменности меняет уклад нашей жизни, всю социальную архитектуру. Не имеет значения, куда едут поезда и что они везут, что освещает электрический свет. Не важно, что показывают по телевизору или какая информация доступна нам в Интернете. Все эти средства уже сами по себе есть послания. Они вне любых своих конкретных применений наделены мощным содержанием, определяя наше бытие самим фактом своего использования.

Лучше всего это можно понять на примере наиболее судьбоносного, а в некотором смысле и рокового расширения человека – электронного расширения нашей нервной системы. С возникновением в XX веке радио и телевидения, то есть систем мгновенного и массового распространения аудио-визуальной информации, мир превратился в «глобальную деревню», если пользоваться терминологией Маклюэна. Это значит, что он как будто сжался, уменьшился и стал тем местом, где все всё друг о друге знают, как то происходит в деревне. Теперь из любой точки земного шара мы можем мгновенно получать новости о том, что происходит на противоположном его конце. Более того, сейчас мы куда лучше осведомлены о происходящем за сотни и тысячи километров от нас, чем о том, что происходит у наших соседей.

В новую технологическую эру человеческая нервная система, обвившая всю планету своими электронными отростками, беспрерывно снабжается потоком развлечений, ужасов и происшествий, не имеющих для неё непосредственного значения. Это взваливает на наши плечи груз, к которому они не были эволюционно готовы. Событий теперь так много, что в условиях всё той же ограниченности времени, что и раньше, каждому из них может быть отведено совсем немного внимания. Наш обезьяний ум прыгает по медийным джунглям с утроенной прытью и становится ещё поверхностнее, ещё поспешнее, суетливее, мозаичнее.

Наши умственные привычки, однако, трансформируются не только из-за возросшего объема данных. Огромный вклад в это вносит сам переход от доминирующей некогда книги к звучащей речи и к подвижному изображению. Как мы помним, the medium is the message, само средство и есть послание. Из-за технических особенностей распространения информационные продукты стали значительно короче по длительности. Они также не предполагают более возможности взять паузу, каковая всегда имеется у человека при чтении книги, или по крайней мере не предполагают склонности так поступать у аудитории. Улавливать нужно на лету, в режиме реального времени, а значит, содержание должно быть проще и одновременно динамичнее, остросюжетнее. Информационная плотность и насыщенность от этого неизбежно падает.

У описываемых перемен есть и иные фундаментальные причины, о которых Маклюэн не упоминает. В первую очередь, процессом восприятия информации сегодня всё более и более управляет не человек, а устройство. Оно проигрывает звук и демонстрирует картинку без всяких умственных усилий с нашей стороны. Нам не нужно постоянно удерживать внимание на экране или на радиоприёмнике, чтобы создаваемые ими истории продолжали разворачиваться в пространстве воображения. Мы можем периодически отвлекаться, заниматься посторонними делами и одновременно с этим блуждать по коридорам собственного сознания. Требуется меньшая концентрация и внимательность, требуются меньшие усилия для понимания, а потому эти ключевые умственные навыки становятся слабее. По всеобщим биологическим законам, то, что мало используется, постепенно атрофируется.

Наконец, содержание информационных продуктов упростилось и деградировало в виду глубинных экономико-культурных процессов. Вплоть до первой трети XX века культурная среда формировалась небольшой группой высокообразованных людей для других столь же высокообразованных людей. Именно они писали книги – и они же их читали. Они сочиняли классическую музыку, писали картины – и сами были их крошечной аудиторией. До более чем девяти десятых прочего населения культурные достижения не доходили вообще или доходили косвенным образом, в остаточном и переваренном виде. С точки зрения неумолимых рыночных механизмов, это означало, что предложение в культурной сфере формировал спрос крошечной культурной элиты.

Появление массовых систем распространения информации в звуковом и визуальном формате всё кардинально поменяло. Аудитория новых продуктов стала огромна, это уже не были несколько процентов населения западных стран. Теперь особенности массового сознания, его привычки, интересы и предпочтения, определяли содержание культурных продуктов. С экономической неизбежностью, новый спрос сформировал новое предложение. Причём это предложение теперь настолько вездесуще, что оно в свою очередь формирует спрос только на самое себя, замощая своим массивным ветвящимся телом любые альтернативы.

Возникло то, что культуролог Элвин Тоффлер, продолжавший в некотором роде мысль Маклюэна, назвал клиповой культурой. Это общество людей с фрагментированным восприятием, невротическим и суетливо-поспешным мышлением, с обезьяним умом, возведённым в квадрат. День за днем и год за годом человек эпохи электронного расширения нервной системы прыгает в информационных джунглях с одной крошечной веточки на следующую. Он пропускает через себя потоки фрагментированных данных, потоки информации, разбитой на клипы (то есть дословно на отрезки), не складывающиеся в нечто целое. Бесконечные ленты новостей, короткие видео есть максимизация клиповой культуры, не известная тогда ни Тоффлеру, ни Маклюэну, хотя её приближение они предчувствовали.

Прозорливые люди и в середине XX века, и даже в его начале видели назревавшие тенденции. Одним из них был Рэй Брэдбери. В своей антиутопии «451 градус по Фаренгейту» он описал контуры грядущего. С учётом сделанного введения и знания мировой ситуации сегодняшнего дня, мы можем ещё отчетливее понять, о чем он говорил в следующем развернутом отрывке.

«– А раз всё стало массовым, то и упростилось, – продолжал Битти. Когда-то книгу читали лишь немногие – тут, там, в разных местах. Поэтому и книги могли быть разными. Мир был просторен. Но, когда в мире стало тесно от глаз, локтей, ртов, когда население удвоилось, утроилось, учетверилось, содержание фильмов, радиопередач, журналов, книг снизилось до известного стандарта. Этакая универсальная жвачка.

– Постарайтесь представить себе человека девятнадцатого столетия – собаки, лошади, экипажи – медленный темп жизни. Затем двадцатый век. Темп ускоряется. Книги уменьшаются в объёме. Сокращённое издание. Пересказ. Экстракт. Не размазывать! Скорее к развязке!

– Произведения классиков сокращаются до пятнадцатиминутной радиопередачи. Потом ещё больше: одна колонка текста, которую можно пробежать за две минуты, потом ещё: десять – двадцать строк для энциклопедического словаря. Я, конечно, преувеличиваю. Словари существовали для справок. Но немало было людей, чьё знакомство с “Гамлетом” – вы, Монтэг, конечно, хорошо знаете это название, а для вас, миссис Монтэг, это, наверно, так только, смутно знакомый звук, – так вот, немало было людей, чьё знакомство с “Гамлетом” ограничивалось одной страничкой краткого пересказа в сборнике, который хвастливо заявлял: «Наконец-то вы можете прочитать всех классиков! Не отставайте от своих соседей». Понимаете? Из детской прямо в колледж, а потом обратно в детскую. Вот вам интеллектуальный стандарт, господствовавший последние пять или более столетий.

– А теперь быстрее крутите плёнку, Монтэг! Быстрее! Клик! Пик! Флик! Сюда, туда, живей, быстрей, так, этак, вверх, вниз! Кто, что, где, как, почему? Эх! Ух! Бах, трах, хлоп, шлёп! Дзинь! Бом! Бум! Сокращайте, ужимайте! Пересказ пересказа! Экстракт из пересказа пересказов! Политика? Одна колонка, две фразы, заголовок! И через минуту всё уже испарилось из памяти. Крутите человеческий разум в бешеном вихре, быстрей, быстрей! – руками издателей, предпринимателей, радиовещателей, так, чтобы центробежная сила вышвырнула вон все лишние, ненужные, бесполезные мысли!..

– Срок обучения в школах сокращается, дисциплина падает, философия, история, языки упразднены. Английскому языку и орфографии уделяется всё меньше и меньше времени, и наконец эти предметы заброшены совсем. Жизнь коротка. Что тебе нужно? Прежде всего работа, а после работы развлечения, а их кругом сколько угодно, на каждом шагу, наслаждайтесь! Так зачем же учиться чему-нибудь, кроме умения нажимать кнопки, включать рубильники, завинчивать гайки, пригонять болты?

– Застёжка молния заменила пуговицу, и вот уже нет лишней полминуты, чтобы над чем-нибудь призадуматься, одеваясь на рассвете, в этот философский и потому грустный час.

– Долой драму, пусть в театре останется одна клоунада, а в комнатах сделайте стеклянные стены, и пусть на них взлетают цветные фейерверки, пусть переливаются краски, как рой конфетти, или как кровь, или херес, или сотерн.

– Как можно больше спорта, игр, увеселений – пусть человек всегда будет в толпе, тогда ему не надо думать. Организуйте же, организуйте всё новые и новые виды спорта, сверхорганизуйте сверхспорт! Больше книг с картинками. Больше фильмов. А пищи для ума всё меньше. В результате неудовлетворённость. Какое-то беспокойство. Дороги запружены людьми, все стремятся куда то, всё равно куда. Бензиновые беженцы. Города превратились в туристские лагери, люди – в орды кочевников, которые стихийно влекутся то туда, то сюда, как море во время прилива и отлива, – и вот сегодня он ночует в этой комнате, а перед тем ночевали вы, а накануне – я.

– Возьмём теперь вопрос о разных мелких группах внутри нашей цивилизации. Чем больше население, тем больше таких групп. И берегитесь обидеть какую-нибудь из них – любителей собак или кошек, врачей, адвокатов, торговцев, начальников, мормонов, баптистов, унитариев, потомков китайских, шведских, итальянских, немецких эмигрантов, техасцев, бруклинцев, ирландцев, жителей штатов Орегон или Мехико. Герои книг, пьес, телевизионных передач не должны напоминать подлинно существующих художников, картографов, механиков. Запомните, Монтэг, чем шире рынок, тем тщательнее надо избегать конфликтов. Все эти группы и группочки, созерцающие собственный пуп, – не дай бог как-нибудь их задеть! Злонамеренные писатели, закройте свои пишущие машинки! Ну что ж, они так и сделали.

Журналы превратились в разновидность ванильного сиропа. Книги – в подслащённые помои. Так, по крайней мере, утверждали критики, эти заносчивые снобы. Не удивительно, говорили они, что книг никто не покупает. Но читатель прекрасно знал, что ему нужно, и, кружась в вихре веселья, он оставил себе комиксы. Ну и, разумеется, эротические журналы. Так-то вот, Монтэг. И всё это произошло без всякого вмешательства сверху, со стороны правительства. Не с каких-либо предписаний это началось, не с приказов или цензурных ограничений. Нет! Техника, массовость потребления и нажим со стороны этих самых групп – вот что, хвала господу, привело к нынешнему положению».

Природа стресса и неразрывная связь ума и тела

Мы живём в электронную эпоху, и ни альтернативы ей, ни конца не предвидится. Жизнь большинства из нас проходит и будет проходить дальше во фрагментированной среде клиповой культуры с присущим ей ускоренным темпом личных и социальных перемен. Таково неизбежное следствие мультимедийных технологий и их массового рыночного существования, ибо, повторим вновь формулу Маклюэна, средство и есть послание. Мы окружены бурлящим океаном из низкопробной информации и сонмом отвлекающих наш ум факторов, дергающих его, треплющих, растаскивающих на клочки как свора диких псов.

Естественная склонность ума блуждать тем самым усугубляется. Блуждающий же ум есть несчастный ум. К такому выводу раз за разом приходит не только интеллектуальная традиция тысячелетий, но и современная нейробиология. Чем больше мы испытываем невротическую потребность перевести внимание, тем меньше наша продуктивность, тем более мы неудовлетворены и страдаем. Это уравнение неумолимо, поскольку само определение страдания – это не хотеть быть там, где мы сейчас. Чем сильнее это желание, чем чаще оно беспокоит, тем выше температура поедающего нас черного пламени.

Осоловелое метание человека мучительно уже само по себе. Однако ситуация ухудшается тем, где именно блуждает наш ум. Он наворачивает круги в созданной электронным информационным полем виртуальной клетке. Там нам день за днём предъявляется бескрайняя последовательность из образцов, с которыми мы автоматически сравниваем себя и свою жизнь и потому желаем не быть здесь и не быть собой. Там же через нас проходит конвейер из событий для оценки и последующей автоматической эмоциональной реакции, из предметов для вожделения, из страхов и угроз.

Даже когда вилка вытыкается из розетки и этот концентрационный TikTok на время гаснет, что случается всё реже, обнаруживается, что сам наш ум является филиалом системы массового производства и распространения клипов. Ей уже не нужно работать от сети. Достаточно внутреннего электричества мозга, который продолжает по инерции листать придумываемую им ленту новостей, товаров, услуг, людей. Все эти образы так же начинены иллюзиями, раздуты и отретушированы, как и на экранах гаджетов, и все они уводят диаметрально прочь от центральной истины философии и нейробиологии. От понимания, что все цели человеческого существования достигаются внутри, а не вовне, через иную форму бытия, а не иной список имущества и так называемых «достижений».

Электронная клиповая культура в зловещем союзе с культурой потребления делает нас глупее, несчастнее и злее. Это следствие самой её структуры, которая будет таковой всегда, вне зависимости от содержания, хотя последнее и регулирует степень её воздействия. Сегодня нам известна также и следующая станция на этом недобром пути. Блуждающий ум, порождая несчастный ум, порождает больное тело – или во всяком случае ощутимо способствует его форсированному разрушению.

На заре западной цивилизации, в античности, это наблюдение считалось прописной истиной. Практически каждый, кто размышлял на эту тему, от отца западной медицины Гиппократа до Аристотеля, Эпикура, Демокрита или римских стоиков, указывал на несомненную связь между состоянием сознания и состоянием тела. С наступлением Средних веков и вплоть до самого недавнего времени эта истина на Западе была напрочь забыта. Восторжествовал сначала христианский дуализм, резко отмежевывающий духовное от плотского, а затем новоевропейский научный дуализм, ярче всего выраженный в философии Декарта. В полном соответствии с ним, ещё пятьдесят лет назад большинство врачей и учёных свято верили в то, что психическое и телесное идут своими раздельными путями. Считалось, что наше восприятие и то, чем мы занимаемся в пространстве собственного сознания, не играют практически никакой роли в развитии болезней и малозначимы для улучшения общего качества жизни.

Беспрецедентный прогресс в медицине и целая лавина научных исследований конца XX века, однако, позволили Западу переоткрыть то, что всегда чувствовали на Востоке и что было очевидным людям античности. Одним из знаковых этапов здесь стали работы канадского эндокринолога Ганса Селье в 1950-ых годах, который первым ввёл термин «стресс» в современный научный оборот и посвятил ему множество работ. Селье семнадцать раз номинировали на Нобелевскую премию по медицине, но сопротивление научного сообщества новым идеям и некоторая зыбкость его аргументации из-за отсутствия необходимых исследовательских инструментов так и не позволили её получить.

Концепция стресса начала формироваться у Селье, когда он, обучаясь в медицинском университете, заметил, что многие больные люди, независимо от характера мучающего их недуга, демонстрируют очень схожий набор симптомов. То же самое он обнаружил и у лабораторных животных, подвергавшихся агрессивным воздействиям среды, будь то холод, травма, болезнь или ядовитые химические вещества. Сперва он назвал это явление общим адаптационным синдромом и лишь к концу 1940-ых начал использовать столь привычное для нас сегодня слово.

Одним из центральных тезисов Селье было то, что стресс является неспецифической реакцией организма на стрессор. Вне зависимости от источника воздействия, тело ведёт себя в ответ на реально или потенциально угрожающий фактор как будто бы одним и тем же шаблонным образом. Учёный впервые в общих чертах описал ось стрессовой реакции, состоящую из гипоталамуса, гипофиза и надпочечников. Что бы наш организм ни счёл угрозой, он резво и резко переходит в режим повышенной боеготовности за счёт выброса стрессовой осью всегда того же самого коктейля из веществ.

Прежде всего, это выделяемый корой надпочечников кортизол, который увеличивает общее энергопотребление организма. Это происходит за счёт повышения им скорости, с которой углеводы, жиры и белки превращаются в энергию, используемую нашими мышцами и органами.

Во-вторых, это адреналин и норадреналин, вырабатываемые мозговым веществом наших надпочечников. Вместе с кортизолом, адреналин и норадреналин повышают сердцебиение и артериальное давление. Благодаря этому в ситуации угрозы ускоренный ток крови снабжает ткани тела большим количеством кислорода и питательных веществ и быстрее выводит из них продукты обмена.

Оба гормона также повышают потоотделение для охлаждения организма, нагревшегося от такого усиленного энергообмена, но делают это с запасом, немного больше, чем нужно, чтобы эффективно предвосхитить ещё больший ожидаемый перегрев в ближайшем будущем. В умеренных дозах это полезно и необходимо, но вот частые всплески давления или же постоянные повышенные его значения от воздействия этих гормонов снижают эластичность сосудов и отрицательно влияют на работу сердца и других внутренних органов, в том числе мозга.

В той мере, в которой в нашем организме включается стрессовая ось, у нас происходит торможение пищеварительных процессов и отток крови из пищеварительной системы. Многие из нас знают этот отток крови как пресловутое ощущение «бабочек в животе», и немало людей на горьком опыте испытали, как дурно стресс отражается на их желудке. В этом имеется своя жестокая логика: если нас вот-вот получит на обед хищник, о таких вещах, как пищеварение, можно не хлопотать. В случае неудачи еда доварится в его собственном желудке без всякой необходимости в подобных услугах с нашей стороны. Пока же этого не произошло, ресурсы организму требуются в других местах, дабы такой печальный исход предотвратить.

По той же причине под стрессом в теле приостанавливаются строительно-ремонтные работы и процесс построения новых структур. В том числе тормозится образование новых нейронов в гиппокампе и рост нервной ткани в целом. Замедление роста нервной ткани и выведения вредных продуктов обмена из работающих нервных клеток (таких как тау-белки и многих других) значительно увеличивает вероятность нейродегенеративных заболеваний вроде деменции, болезни Альцгеймера и Парксинсона, а также приближает момент их наступления во времени. В наших клетках скапливается много мусора и повреждений, которые организм не успевает компенсировать. При стрессе мы, таким образом, пребываем в режиме растраты, в режиме экстренного катаболизма и расщепления собственных тканей. О починке и тем более дальнейшем развитии придётся позаботиться позже, когда стресс пройдет или хотя бы ослабит поводья.

Далее, от стресса вразнос идёт иммунная система, и под действием различных факторов дисфункция развивается по двум главным сценариям…

Источник: m.vk.com

Комментарии: