«Я»-КОНЦЕПЦИЯ И «Я»-ЧУВСТВО — Александр Данилин

На протяжении книги мы неоднократно и абсолютно свободно пользуемся понятием «Я». Но можем ли мы попытаться его определить?

Несмотря на то что такие термины, как «эго», «самость» и «идентичность», стали общеупотребительными в современной психологии, они вместе с тем являются и самыми противоречивыми — неопределенными до конца понятиями этой науки.

Допустив некоторую условность, можно утверждать, что сегодняшняя психология все процессы ощущения личностью самой себя описывает понятием «Я»-концепция. Термин отражает сознательную способность личности к отражению собственной идентичности.

Впервые представления о «Я»-концепции были сформулированы Маргарет Мид в 1934 году. Мид описывала это понятие как способность человека к описанию того, каким он является на самом деле, и того, каким ему следует быть. Таким образом, термин включает в себя два понятия: «Я»-реальное и «Я»-идеальное. Мид доказала, что человек, воспринимающий два этих собственных «Я» не слишком далеко отстоящими друг от друга, с большей вероятностью становится зрелым и приспособленным к жизни, чем тот, который ощущает свое реальное «Я» существенно более худшим, чем «Я» идеальное.

Психология развития считает, что «Я»-концепция начинает формироваться в 5–7-летнем возрасте за счет сравнения ребенком самого себя с родителями и сверстниками. В процессе такого сравнения формируются слова — понятия, используемые затем взрослеющим человеком для описания самого себя.

Ребенок постепенно узнает, кто в семье старший, а кто — младший; кто более упитанный или более худощавый и т. д. По мнению ряда исследователей, «Я»-концепция формируется к 10– 12-летнему возрасту, так как в этот период ребенок уже может давать словесную оценку собственных качеств.

Ученик 4–5-го класса, уже способен характеризовать самого себя как авторитетного или неавторитетного среди сверстников; хорошо успевающего или отстающего; спортивного или неспортивного. Эти характеристики логически обоснованны и организованы в непротиворечивую систему.

В подростковом возрасте самооценка принимает более отвлеченный характер. У ребят появляется заметная озабоченность тем, как их воспринимают окружающие. По мнению Л. Хартера, собрать из мозаики знаний и понятий «словесный портрет» собственной личности становится главной задачей для юношей и девушек. Их интеллект в этом возрасте достигает того уровня развития, когда они способны развить в себе идентичность «Я» — целостное, логически связанное представление о себе.

Но формированием подростковой «Я»-концепции ее развитие не заканчивается. На протяжении всей жизни она одновременно стремится сохранить свою стабильность и непрерывно изменяется. Значимые события — женитьба, рождение детей, смена работы, войны и личные трагедии — заставляют наш рассудок перестраивать свое отношение к себе.

«Я»-концепция способна выполнять по отношению к своему носителю как функцию «обвинителя», так и функцию «защитника». Когда поведение человека согласуется с его «Я»-концепцией, он может обойтись без одобрения со стороны окружающих: он доволен собой и ему не надо других наград.

Наоборот, человек, описывающий себя как неудачника, может подсознательно мешать самому себе исправить неприятную жизненную ситуацию, с тем чтобы сохранить свой прежний образ. Известны, например, многочисленные описания безработных, которые при возможности трудоустройства неосознанно делают все, чтобы их не приняли на работу.

Однако описание человеческого «Я» только в терминах «Я»-концепции оставляет неразрешенным огромное количество сложных психологических проблем.

Прежде всего, такой взгляд на вещи как бы лишает ребенка младше 8–10-летнего возраста права называться индивидуальностью. Подавляющее большинство детских врачей, педагогов и психологов не согласны с этим. Уже в три года ребенок явно демонстрирует яркие индивидуальные черты. Легендарный детский доктор Бенджамин Спок утверждал, что до трех лет личность формируется полностью и перевоспитать ее уже невозможно. Воспитание в более позднем возрасте может лишь вносить изменения в структуру уже сформированной в основе своей личности.

Не менее значимое противоречие часто демонстрируют жители нашей страны. Например, промышленный рабочий, случай которого мы описывали выше, был не в состоянии рассказать о себе ничего связного, кроме анкетных данных. Культура не учила его таким «глупостям», как способность характеризовать собственную личность.

Еще больше парадоксов приносит изучение наркоманов. Довольно быстро выясняется, что подавляющим большинством пациентов наркотик воспринимается как фактор абсолютно чуждый представлениям молодого человека о самом себе, не только в структуре идеального «Я», но и при описании «Я» реального.

Психоактивное вещество играет роль «обвинителя», постоянно грозящего разрушить «Я»-концепцию. Внутри ее возникает диссонанс, не дающий личности сформировать чувство собственной идентичности. Выражается это в повышенной тревожности и постоянном чувстве неуверенности в себе. Но этот кризис не приводит к прекращению употребления наркотика. Более того, молодой человек начинает применять наркотик как «лекарство» от тревоги и неуверенности, что приводит к повышению частоты приема вещества и, разумеется, к еще большему диссонансу в структуре «Я»-концепции…

Такого рода противоречия попытался преодолеть в 1982 году Роберт Кеган, создавший теорию «развивающегося «Я». Кеган выделял этапы развития так называемых смысловых систем, подразумевающие логически определенное осознание человеком смысла собственного существования на различных этапах своего развития.

Первой такой смысловой системой является, например, возникновение телесного «Я» — выделение младенцем своего собственного тела из континуума внешнего мира. В младенческом возрасте ребенок постепенно убеждается, что тело существует независимо от внешнего мира и принадлежит только ему. Однако и теория Кегана не в состоянии ответить на вопрос, кому же все-таки «ему» принадлежит это тело? Если «Я» в младенческом возрасте не существует, то кому адресовано само ощущение принадлежности?

Психологическая ситуация наркомана с этой точки зрения является формированием в структуре «Я»-концепции новой, патологической «смысловой системы». Но такой взгляд не позволяет избежать противоречия, которое подобная «система» вводит в представления личности о самой себе.

Возможно, поэтому попытка выделения смысловых систем все равно свелась к рассудочному постижению человеком картины мира и самого себя. В 1992 году М. Миллер с соавторами показали, что смысловые системы структурируются в так называемые «личные сценарии», то есть все в то же словесное, рассудочное, описание личностью самой себя — в «Я»-концепцию.

Миллер с соавторами были вынуждены ввести понятие «Я»-образа, описывая его как некую неопределяемую аксиому человеческого бессознательного. Задолго до них именно также вынужден был поступить Карл Юнг, описывая в последних трудах своей жизни архетип самости как единственное неделимое и абсолютное начало бытия человеческой души.

Юнг называл самостью архетипический образ единства личности как целого, выражающий максимально возможный человеческий потенциал. Самость как объединяющий принцип в области человеческой психики занимает центральное место в формировании воли — он является высшей- властью в судьбе индивида.

«Самость есть не только сам центр, — пишет Юнг, — но и вся окружность, охватывающая как сознание, так и бессознательное; она — центр этой целостности, всеобщности, так же как эго (прожектор, владеющий вниманием) есть центр сознательного разума».

В психологии Юнга самость одно из самых сложных, противоречивых и не доработанных до конца понятий. Следуя его концепции, можно определить самость как выражение человеческой потребности уменьшить в своей душе напряжение противоположностей. Только в образе самости человек может примирить внутри самого себя мужское и женское, добро и зло, человеческое и божественное (имманентное и трансцендентное). Самость способна выделить из противоположностей единственного и высшего для личности судью — открываемый ею индивидуальный смысл человеческого существования.

Юнг подчеркивал опытный, экспериментальный или научный характер понятия «самость», отрицая в нем философский или богословский смысл. Однако его многочисленные критики указывали на сходство понятия самости с христианским образом Бога в человеческой душе.

Сам Юнг, считавший себя врачом-материалистом, категорически отрицал подобное соответствие. Но из отрицания почему-то рождалась противоположность. Он подчеркивал, что самость «надо уподобить демону, некоей императивной силе, не обремененной совестью»…

Но ведь совесть существует хотя бы потому, что она болит; боль совести пытается вернуть человека к его подлинному «Я». Возможно, только эта боль и отличает «Я»-чувство от бесконечно меняющихся масок рассудочной «Я»-концепции.

Если читатель вернется к главе о внушении, то он увидит, что для В.М. Бехтерева, как и для всей русской психиатрии и психологии начала XX века, со всей несомненностью существует некий феномен, который он называет чувство «Я». Более того, Бехтерев не мыслит себе описание процессов внушения без учета этого феномена. То, что было несомненным для Бехтерева, почему-то стало вызывать ожесточенные споры у всех последующих поколений ученых, занимавшихся проблемой человеческой души.

Быть может, это произошло потому, что чувство «Я» по самой природе своей есть религиозное, христианское чувство?

Наука методологически представляет собой анализ. Для того чтобы сформулировать некое новое понятие, она нуждается в понимании его составных частей. Похоже, что человеческое «Я» есть чувство, ставящее предел всякой возможности анализа. Мы не в состоянии найти даже подходящего имени своему чувству «Я». Мы называем его то личностью, то сознанием, то душой, то самостью, но не можем подобрать единой дефиниции.

Наиболее эффективный способ описания собственного «Я» — это описание его с помощью системы понятий «мое — не мое». Мы выделяем «мое тело», «мои мысли», «мои вещи» и даже «моих и не моих» людей. Однако мое тело — это, несомненно, мое «Я». И вместе с тем это не я, а мое. То есть принадлежащее мне… Кому это «мне»?

Со времен Гегеля постепенно становится ясно, что чувство «Я» недоступно аналитическому разложению на составляющие его компоненты. Даже диалектический материализм признал, что сознание не является материей. Но если в мире, с точки зрения материалиста, не существует ничего, кроме элементов материи, а мое «Я» — мое сознание не имеет материальной природы, то, следовательно, никакого «Я» не существует. Я — это в сущности ничто…

Именно это, скрытое внутри материалистической науки, утверждение и делает ее ближайшей родственницей… буддизма.

Большинство населения земли составляют не философы, а простые люди. Они смело называют себя собой и инстинктивно считают, что самое главное из всех реальностей практической жизни — это человеческое «Я».

Мы знаем, что «Я» — это нечто, что выше нашего тела и чувств. Идут годы, случаются беды. Мы взрослеем, меняются наши представления о самих себе — наша «Я»-концепция, или «личный сценарий». Лишь одно остается неизменным — это наше «Я». Мы по-прежнему Саша, Лена, Коля. И если это, последнее, ощущение внутреннего постоянства исчезнет, нам не миновать безумия.

Вот как описывает это чувство А.Ф. Лосев:

«После явления Христа… Неповторима и неуничтожима субъектная индивидуальность. Ее нельзя получить ни из каких составных частей. Я не состою ни из каких частей. Не только мое тело, множественное и многосложное, не есть мое «я», мой субъект, но так же и многосоставленность моей душевной жизни не есть обязательная принадлежность моего «я». Как бы сложна ни была моя жизнь, но я — всегда я, мое имя всегда говорит о моей неменяющейся и нераздельной сущности. Я — во всех своих переживаниях, поступках, мыслях и жизни, но я — абсолютно прост, неделим, во всей сложности — один и неповторим, абсолютно индивидуален и не имею частей, не состою из них. Не может быть никакой истинной философии без отчетливого чувства своеобразия субъективного бытия, или, лучше сказать, субъектного».

Гораздо проще выразил эту мысль замечательный русский богослов, профессор и протоиерей М.Д. Муретов:

«Душа, по природе своей, христианка».

Чувство «Я» и есть образ Бога в человеческой душе.

Противоречат ли такие представления учению о «Я»-концепции? Вне всякого сомнения, нет. Существование «Я»-чувства является основой и причиной потребности в формировании сознательной «Я»-концепции.

Для нашего дальнейшего изложения представляется крайне важным разделять эти два понятия. LSD изменяет «Я»-концепцию, но не разрушает ее, более того, «психоделическая эпидемия» 50-х возникла, вероятно, именно потому, что галлюциногены способны вызвать иллюзию быстрого расширения «Я»-концепции. Если бы они не имели такого свойства, то не возникло бы никаких разговоров о том, что новый наркотик является «духовным мессией».

Как один из мощнейших факторов «дионисического» начала языческой цивилизации, галлюциногенные наркотики грозят разрушением не «Я»-концепции, а тому самому изначальному и неделимому чувству «Я».

Источник: vk.com

Комментарии: