Классическая философия дуализма оказалась под угрозой: оказалось, что противостояние духа и материи — на самом деле взаимовыгодное сотрудничество. Абстрактное мышление рождается из метафор, которые опираются на наш чувственный опыт. T&P публикуют сокращенный перевод статьи Кэти Вальдман из журнала Slate.
Вам приходилось когда-нибудь вытаскивать из собачьей шерсти колючки? Однажды мне довелось пережить этот яркий опыт (собака в моем случае была черной гончей, а колючки в ее шерсти были похожи на
Образ не рождается в голове спонтанно. Я упомянула о своем опыте, потому что детские воспоминания, такие явственные и тактильные, вызвали эту аналогию подсознательно. Хотя мы зачастую считаем метафоры и сравнения примерами вдохновения, рожденными из абстрактной мысли, иногда это скорее переработанные воспоминания о чувственном опыте.
Эта теория родилась в научной области, которая называется «воплощенное познание». Ее сторонники постулируют, что мы все понимаем через метафорическую призму мира вещей. Можно привести много примеров воплощенного познания из повседневной жизни: люди ассоциируют симпатию с теплом, а ценность с тяжелым весом.
Добавим еще аргументов. Что такое метафора в принципе? В школе нас учат, что это прямое сопоставление, утверждение о схожести, которое прячется за утверждением об идентичности. Сравнения, которые обычно содержат слова «как» или «будто», подчеркивают только одно из множества возможных сходств, тогда как метафора предполагает более широкое пересечение. Возьмем, к примеру, знаменитые строки из Вальтера Скотта: «Какую паутину мы плетем, когда впервые пробуем обманывать» («Oh, what a tangled web we weave/When first we practice to deceive!»). Если бы Скотт решил выразить метафору «ложь — паутина» в виде сравнения, то получилось бы что-то вроде «Наш обман запутан, как паутина». Стало бы понятно, что обман, ложь — вещь сложная и запутанная. Но сравнение не вызывает у нас сопутствующих ассоциаций, которые сопровождают эти два явления: и паутина, и обман опасны, их сложно увидеть, они созданы, чтобы заманить в ловушку.
«Одни и те же нейроны стали отвечать как за физическое отвращение при виде подгнившей еды, так и за моральное отвращение от
какой-нибудь «гнилой» рекламки»
Итак, метафоры обладают свойством всеобъемлемости, в отличие от других фигур речи. Метафоры — скорее концептуальное, чем лингвистическое явление. Это способ мыслить, а не способ говорить. Воплощенное познание развивает эту идею: метафора определяется как свободное наложение одного концептуального поля на другое. Сторонники теории утверждают, что мы мыслим метафорами, перекладывая наш физический и эмпирический опыт на понимание чистых и абстрактных идей.
Как писали Джордж Лакофф и Марк Джонсон в своей книге «Метафоры, которыми мы живем», «cама структура мысли рождается из особенностей нашего физического строения. Чтобы понять мышление, мы должны понять особенности нашей зрительной и двигательной системы, а также общие механизмы нейронных связей». Авторы имеют в виду, что физическая реальность не просто помогает нам мыслить, но что наши мыслительные способности зависят от телесного опыта. Благодаря книге Лакоффа и Джонсона метафора прочно завоевала место когнитивного феномена: именно она помогает нашему вниманию курсировать между известным миром вещей и таинственным миром интеллекта. Это сильно подрывает философию дуализма, что подтверждают и другие удивительные результаты исследований последних лет. Платон, Декарт и другие философы всегда рассматривали человека как сложный компромисс двух непримиримых сущностей, материи и духа. Дух рационален, трансцендентален, универсален. Тело — его немой раб. Но в теории воплощенного познания материя — в некотором роде наставник духа.
Will McBride
Одно из исследований на эту тему показало, что люди, которым давали в руки мягкий мячик и демонстрировали изображения лиц, чаще определяли нейтральные с точки зрения пола лица как женские, а те, кто сжимал жесткий мяч — как мужские. Нежность и пластичность ассоциируются с женственностью, а твердость — с мужеством. В другом эксперименте испытуемые общались с ведущим, который пытался их обмануть в разговоре. Одни в это время держали в руках горячий кофе, а другие — холодный напиток. В итоге первые отзывались об экспериментаторе как о харизматичном и благонадежном человеке, а вторые утверждали, что он очень сдержанный. Тепло ассоциируется с положительными социальными эмоциями, а холод — с негативными. Думая о будущем, мы чаще наклоняемся вперед, а, вспоминая прошлое, — назад. Мы кинетические создания и можем ухватить время, только представив его как пространство. А размышления о моральных недостатках или ошибках вызывают чувство физической нечистоты.
Почему так происходит? Исследователи полагают, что наша способность мыслить абстрактно развилась, когда отдельные области «древнего мозга» стали многозадачными. Одни и те же нейроны стали отвечать как за физическое отвращение при виде подгнившей еды, так и за моральное отвращение от
В одном исследовании 2000 года говорится, что мы употребляем четыре метафоры в минуту, то есть по одной на каждые 25 слов. В их числе такие неприметные, как «этот день ускользнул от меня» и «это не в моих руках». Зачастую в таких «спящих» метафорах различие между самой вещью и выражением вещи напоминает различие между снегом и дождем: одно явление плавно переходит в другое. Как говорил критик Оуэн Барфилд (Owen Barfield), «язык — это огромное полотно мертвых или застывших метафор, которые периодически поднимаются из могилы и встраиваются в наши предложения».
Как наш мозг отличает буквальный и переносный смысл? Профессор психологии университета Южной Каролины Рутвик Десаи и его коллеги пригласили 27 волонтеров пройти тест фМРТ, во время которого они должны были читать определенные предложения. Некоторые высказывания были буквальными («Рабочий поднял камень с земли»), некоторые метафоричны («Это открытие вытащило (подняло) страну из бедности»). Какие-то были идиоматичными («Страна приподняла завесу тайны над своей ядерной программой») или абстрактными («Стране нужен был план по ядерной программе»). Чтобы скрыть от испытуемых суть тестирования, исследователи добавили 80 бессмысленных фраз типа «Речь задушила снег».
«Физическая реальность не просто помогает нам мыслить — наши мыслительные способности зависят от телесного опыта»
Изначально Десаи полагал, что буквальные предложения будут возбуждать соответствующие участки сенсомоторной коры. Из более ранних исследований уже было известно, что мозг имитирует действие, о котором говорится в предложении с буквальным смыслом. Но предстояло понять, будут ли метафоры и их лингвистические собратья активировать эти же участки. Воспринимает ли мозг одинаково фразы «достать колючку», «достать звезду с неба» или «достать фильм с полки»?
«Мы выяснили, что участие сенсомоторной коры в понимании предложения снижается по мере повышения уровня абстракции», — рассказал Десаи. И метафоры, и идиомы затрагивают часть мозга, которая отвечает за поднятие камня с земли, но идиоматически несвязные метафоры провоцировали большую ответную реакцию, чем идиомы. При этом ни одна из этих фраз не вызвала такой же реакции, как буквальные выражения. С одной стороны, это означает, что сила метафоры зависит от того, насколько настойчиво она взывает к перцепционным способностям человека. Слова в составе идиоматических выражений, которые Десаи описывает как «застывшие участки языка», не обрабатываются на таком глубоком уровне.
Настоящее открытие Десаи, по его собственным словам, в том, что наше понимание значения высказывания очень сильно зависит от контекста. Мы не компьютеры с фиксированными репрезентациями концептов в нашей памяти, которые можно достать и активировать при необходимости. Наши репрезентации гибкие, и то, в какой мере мы их используем, насколько глубоко уходим в сенсомоторные ощущения, зависит от конкретного предложения.