Культурное значение мемов

Мем — это не просто шутка в интернете, а социокультурный феномен, знак и символ, с помощью которого общаются современные люди. Во многом человеческий разум формируется посредством мемов, утверждает писатель и философ Дэниел Деннет. Публикуем отрывок из его книги, в которой раскрывается философский смысл мемов.

Гены и мемы

Вторжение в человеческий мозг культуры в форме мемов создало человеческий разум — единственный в животном мире разум, способный постичь отдаленные предметы и будущее и сформулировать альтернативные цели. Перспективы разработки строгой науки меметики сомнительны, но само понятие позволяет занять удобную позицию, с которой можно исследовать сложные отношения между культурным и генетическим наследием. В частности, именно то, что наши разумы формируются мемами, обеспечивает нам автономию, позволяющую преодолеть власть эгоистичных генов.

Когда в 1976 году Докинз ввел понятие мема, то описал свое нововведение именно как расширение классической дарвиновской теории. С тех пор он слегка сбавил тон. В «Слепом часовщике» он говорил об аналогии, «которая кажется мне захватывающей, но при неосторожном обращении может завести нас слишком далеко». Почему он отступил? В самом деле, почему через восемнадцать лет после публикации «Эгоистичного гена» мем мема так мало обсуждается?

В «Расширенном фенотипе» Докинз страстно отвечает на шквал критических замечаний, обрушенный на него социобиологами и представителями других наук, одновременно признавая некоторое любопытное несходство между генами и мемами: Мемы не выстраиваются вереницами в длинные хромосомы, нам неизвестно, занимают ли они обособленные «локусы», за которые конкурируют, и есть ли у них поддающиеся идентификации «аллели».

Процесс копирования здесь, вероятно, гораздо менее точен, чем у генов. Мемы могут частично перемешиваться друг с другом недоступными для генов способами. Но затем он продолжает отступать перед лицом не называемых и не цитируемых противников: Я лично подозреваю, что эта аналогия ценна главным образом не тем, что поможет нам понять человеческую культуру, а тем, что отточит наши представления о генетическом естественном отборе. Это единственная причина, по которой я так самонадеянно затронул данную проблему, ведь чтобы рассуждать о ней авторитетно, я недостаточно знаком с имеющейся культурологической литературой.

Мне, что с точки зрения мемов вполне очевидно, что именно случилось с мемом мема: «гуманитарные» умы установили особенно агрессивный набор фильтров, отсеивающий все мемы «социобиологического» происхождения, и стоило назвать Докинза социобиологом, как отрицание всего, что этот незваный гость осмеливался сказать о культуре, было практически гарантировано — без веских оснований, просто в результате своего рода иммунного конфликта. И ясно почему. Если смотреть с точки зрения мемов, то под вопросом оказывается одна из основополагающих аксиом гуманитарных наук. Докинз указывает, что в своих объяснениях мы склонны забывать о фундаментальном факте, что «эволюция данного культурного признака могла происходить так, а не иначе, просто потому, что это выгодно для самого этого признака». Так можно рассуждать об идеях, но подходящий ли это метод? Ответив на этот вопрос, мы узнаем, следует или нет использовать и воспроизводить мем мема.

Первое правило для мемов, как и для генов, состоит в том, что воспроизводство необязательно идет чему-либо во благо; процветают репликаторы, которые хороши… в репликации — по каким бы то ни было причинам! Мем, заставляющий тела, в которые он попадает, бросаться с обрыва, разделит судьбу гена, заставляющего несущие его тела бросаться с обрыва. Он будет удаляться из мемофонда… Но отсюда не следует, что при отборе мемов определяющим критерием будет выживаемость генов…

Очевидно, что у мема, заставляющего тела, в которые он попадает, кончать с собой, будут серьезные трудности, но необязательно фатальные… самоубийственный мем может распространиться, если эффектное и хорошо разрекламированное мученичество вдохновляет других погибнуть во имя горячо любимой цели, что, в свою очередь, вдохновляет следующих, и так далее. «Реклама», о которой говорит Докинз, является ключевым моментом, и ей есть прямая параллель в дарвиновской медицине.

Предположим, что Джонс встречает или выдумывает по-настоящему убедительный довод в пользу самоубийства — настолько убедительный, что накладывает на себя руки. Если он не оставит записки с объяснением того, почему это сделал, данный мем (по крайней мере, его джонсоновская линия наследования) не будет распространяться. Итак, в словах Докинза важнее всего то, что между способностью мема к воспроизводству, его «приспособленностью» (с его собственной точки зрения) и его вкладом в нашу приспособленность (как бы мы ее ни оценивали) нет необходимой связи.

Хотя некоторые мемы, определенно, подталкивают нас к тому, чтобы содействовать их воспроизводству несмотря на то, что мы считаем их бесполезными, или уродливыми, или даже опасными для нашего здоровья и благополучия, множество — если нам повезет, то большинство — воспроизводящихся мемов делают это не просто с нашего благословения, но потому, что мы высоко их оцениваем. Думаю, мало кто станет спорить, что, с учетом всех обстоятельств, следующие мемы хороши с нашей точки зрения, а не только со своей собственной, точки зрения эгоистичных самореплицирующихся объектов: такие весьма общие мемы, как сотрудничество, музыка, письменность, календари, образование, забота об окружающей среде, сокращение вооружений; и такие конкретные мемы, как дилемма заключенного, «Свадьба Фигаро», «Моби Дик», бутылки многоразового использования и соглашения по ОСВ.

Другие мемы более противоречивы; можно понять, почему они распространяются и почему, с учетом всех обстоятельств, следует с ними смириться, несмотря на создаваемые ими проблемы: оцвечивание классических фильмов, телевизионная реклама, идеал политкорректности.

Есть и вредоносные мемы, которые невероятно сложно искоренить: антисемитизм, захват самолетов террористами, уродливые граффити, компьютерные вирусы.

Обычно наши представления об идеях являются также и нормативными: они воплощают канон или идеал, определяющий, какие идеи нам следует принимать или одобрять, какими — восхищаться. Если не вдаваться в детали, то принимать нам следует истинное и прекрасное.

Согласно общепринятым представлениям, следующие предложения в буквальном смысле тавтологичны: это банальные истины, на которые не следует тратить чернил: Люди верили в идею X, поскольку считали X истинным. Люди одобряли X, поскольку находили X прекрасным. Это не просто совершенно очевидные нормы, это нормы конститутивные: они устанавливают правила, в рамках которых мы размышляем об идеях. Объяснения нам нужны только там, где наблюдаются отклонения от этих норм. Никому не приходится объяснять, почему цель книги — быть полной истинных суждений или почему художник стремится создать нечто прекрасное — это просто «само собой разумеется». Основополагающий статус этих норм — причина парадоксальности таких эксцентричных явлений, как «Метрополитен-музей пошлостей» или «Энциклопедия лжи». В нормальной ситуации в особых объяснениях нуждаются случаи, когда идею не принимают, несмотря на ее истинность или красоту, или принимают несмотря на то, что она безобразна и лжива. Альтернативой этим общепринятым представлениям должен стать взгляд с позиции мема.

До того как Вильямс и Докинз указали на альтернативную позицию — позицию гена, специалисты по теории эволюции были склонны считать очевидным, что адаптации существуют потому, что идут на благо организмам. Теперь мы стали умнее. Позиция гена так полезна потому, что объясняет «исключения», когда организмы ничего не выигрывают, и показывает, как «нормальные» обстоятельства оказываются вторичной и частной закономерностью, а не истиной чистого разума, как представлялось в рамках старой парадигмы. Перспективы теории мемов приобретают интерес, лишь когда мы рассматриваем исключения, обстоятельства, при которых две позиции разводятся. Основания для принятия теории мемов появятся, только если она позволит нам лучше понять отклонения от привычной схемы. (Заметьте, что, успешно или нет реплицируется мем мема, это никак не связано с его эпистемической ценностью; он может распространяться, несмотря на свою зловредность, или исчезнуть, несмотря на свои достоинства.) К счастью для нас, между двумя позициями существует неслучайная корреляция — в точности как между благом для «Дженерал моторс» и для Америки. То, что воспроизводящиеся мемы обычно идут на благо людям — не нашей биологической приспособленности (сардоническое замечание Вильямса о прихожанах в этом отношении абсолютно верно), но тому, что для нас дорого, — не простое совпадение. И никогда не забывайте о важном тезисе:

Факты о том, что нам дорого, — наших высших ценностях — сами по себе в весьма значительной степени являются продуктами самым успешным образом распространившихся мемов.

Нам, может быть, и хотелось бы самим решать, что станет для нас summum bonum, но это — мистическая чепуха, если только мы не признаем, что то, кем мы являемся (и, значит, что именно мы можем рассматривать как summum bonum), само по себе есть нечто, чему мы научились, преодолев наследие наших животных предков. Биология накладывает некоторые ограничения на то, что мы могли бы ценить; в долгосрочной перспективе мы бы не выжили, не будь у нас более-менее устойчивой привычки выбирать мемы, которые нам помогают; вот только долгосрочной перспективы мы пока что не видели.

Эксперимент Матери-Природы с существованием на этой планете культуры длится всего несколько тысяч поколений. Тем не менее у нас есть все основания полагать, что наши мемо-иммунные системы не безнадежны, даже если и небезопасны в использовании. В целом, как на грубое практическое правило, мы можем положиться на совпадение двух перспектив: по большей части хорошие мемы (хорошие с нашей точки зрения) обычно будут также и успешными репликаторами. Выживание мемов зависит от того, достигнут ли они безопасной гавани — человеческого разума.

Человеческий разум — это артефакт, созданный, когда мемы реструктурировали человеческий мозг, чтобы сделать его более удобным для себя обиталищем.

Пути входа и выхода изменены в соответствии с конкретными условиями и усилены разнообразными рукотворными устройствами, которые увеличивают точность и темп репликации: разум китайца существенно отличается от разума француза, а разум образованного человека от разума невежды. Мемы обеспечивают организмы, в которых поселились, бесчисленными преимуществами — хотя, без сомнения, среди этих даров есть и троянские кони. Мозг одного человека не похож на мозг другого: они заметно различаются размерами, формой и мириадами взаимосвязей, от которых зависят интеллектуальные способности. Но наиболее поразительные различия в интеллектуальных способностях людей зависят от различий микроструктурных (все еще загадочных для нейронаук), появившихся под действием разнообразных мемов, пробравшихся в мозг и поселившихся там.

Мемы расширяют возможности друг друга: например, мем образования усиливает сам процесс имплантации мемов. Но если верно, что разум человека сам до известной степени является творением мемов, то невозможно сохранить диаметральную противоположность позиций человека и мема, которую мы обсуждали раньше; ситуация «мемы против нас» невозможна, ибо более ранние заражения мемами уже сыграли значительную роль в определении того, кто мы есть. «Независимый» разум, пытающийся защититься от чуждых и опасных мемов, — миф.

Напряженные отношения между биологическим императивом наших генов, с одной стороны, и культурным императивом мемов — с другой, сохраняются, но было бы глупо «вставать на сторону» наших генов; это означало бы совершить самый тяжкий грех популярной социобиологии. Кроме того, как мы уже отмечали, особенными нас делает то, что мы являемся единственным видом, который возвышается над императивом своих генов — благодаря подъемным кранам наших мемов.

Итак, на какой же скале нам утвердиться, чтобы выстоять в обрушившейся на нас буре мемов? Если репликация для этого может и не подойти, то каким должен быть вечный идеал, относительно которого «мы» будем оценивать достоинства мемов? Следует отметить, что мемы нормативных понятий — должного и благого, истинного и прекрасного — входят в число обитателей наших разумов, пустивших там самые глубокие корни. Среди определяющих нас мемов они играют главную роль. Наше существование — то, кто мы, что мы представляем собой как мыслители, а не организмы, — зависит от этих мемов. Докинз заканчивает «Эгоистичный ген» словами, которые многие его критики, должно быть, не прочитали — или не поняли: Человек обладает силой, позволяющей ему воспротивиться влиянию эгоистичных генов, имеющихся у него от рождения, и, если это окажется необходимым, — эгоистичных мемов, полученных в результате воспитания… Мы построены как машины для генов и взращены как машины для мемов, но мы в силах обратиться против наших создателей.

Мы — единственные существа на планете, способные восстать против тирании эгоистичных репликаторов.

Источник: m.vk.com

Комментарии: