Kulturkampf между радикальным мультикультурализмом и воинствующим секуляризмом

Юрген Хабермас в своём докладе 2008 года удачно определяет стороны наблюдаемого на Западе противостояния в виде двух одинаково либеральных лагерей, и лишь где-то между ними остаются зажаты верные христианской Европе.

Чтобы ответить на вопрос, как мы должны осознавать себя в качестве членов постсекулярного общества, мы можем взять за основу эти два взаимопересекающихся процесса. Такие ярые идеологические противники, как мультикультуралисты и секуляристы, ведущие между собой публичные дебаты, не задумываются над тем, как согласовать эти процессы. Сторонники мультикультурализма призывают к защите коллективных идентичностей и обвиняют своих оппонентов в приверженности к "просветительскому фундаментализму", в то время секуляристы настаивают на бескомпромиссном включении меньшинств в существующую политическую систему и обвиняют своих идеологических противников в "мультикультуралистском предательстве" основополагающих ценностей Просвещения. [Типичный американский консерватор идеально вписывается во вторую группу.] В некоторых европейских странах большую роль в подобных спорах играет третья сторона. Имея у себя за спиной церковь с ее вековыми традициями, консервативные христиане наконец делают шаг навстречу так называемой культуре Просвещения (которая проходит у них под псевдонимом "западных ценностей"), подрывая таким образом универсалистскую направленность принципов Просвещения. [Как таковая своя сторона у консерваторов появилась разве что с подъёмом правопопулистских и националистических сил.] Но эта маскировка размывает границы между двумя вышеозначенными серьезными оппонентами, на позициях которых я сфокусирую внимание в первую очередь.

Мультикультуралисты борются за непредубежденную адаптацию юридической системы к стремлению культурных меньшинств получить действительно равные права. Они предупреждают об опасности, которую таит в себе политика насильственной ассимиляции. Секулярное государство, говорят они, не должно подстегивать инкорпорацию меньшинств в эгалитарное сообщество граждан, "с мясом" вырывая индивидов из сформировавшей их среды. С этой "коммунитарианской" точки зрения политика абстрактной интеграции несет в себе угрозу подчинения меньшинств императивам культуры большинства. Сегодня мультикультуралисты вынуждены грести против ветра: "Не только академики, но и политики, и газетные колумнисты видят в Просвещении крепость, которую необходимо защищать против исламского экстремизма" . Такая реакция, в свою очередь, дает возможность развернуть критику "просветительского фундаментализма". Например, Тимоти Гартон Эш пишет в "New York Review of Books" (от 5 октября 2006 года), что "даже мусульманские женщины возражают против аргументации Хирши Али (выступившей соавтором фильма Тео ван Гога), которая видит причину угнетения в исламе, тогда как его действительным источником является национальная, региональная или племенная культура" . Как бы то ни было, иммигранты-мусульмане не могут быть интегрированы в западное общество "помимо" своей религии: европейцам придется принять их вместе с исламом.

С другой стороны, секуляристы борются за "дальтоническое" (color-blind) включение в общественную жизнь всех граждан, невзирая на их культурное происхождение и религиозные убеждения. Эта сторона предостерегает против последствий "политики идентичности", которая "заходит слишком далеко" в адаптации юридической системы к стремлению меньшинств сохранить свою самобытность. [2008 год, напоминаем.] С "лаицистской" ("laicistic") точки зрения религия должна оставаться сугубо частным делом. Так, Паскаль Брюкнер отвергает культурные права, потому что они чреваты возникновением параллельных обществ - "маленьких самоизолировавшихся социальных групп, каждая из которых придерживается собственных норм" . Брюкнер недвусмысленно осуждает мультикультурализм как "антирасистский расизм", хотя его критика применима лишь к ультрарадикальным мультикультуралистам, выступающим за введение коллективных культурных прав. По мнению Брюкнера, такая защита целых культурных групп приведет на поверку к ущемлению прав их индивидуальных членов, которые не смогут выбирать образ жизни по своему усмотрению.

Таким образом, обе конфликтующие стороны претендуют на роль борцов за одну и ту же цель - либеральное общество, которое позволит автономным гражданам сосуществовать в цивилизованном порядке. И все же они - соперники в яростной Kulturkampf, которая разгорается с новым жаром при каждом удобном (в политическом отношении) случае. Хотя ясно, что их точки зрения взаимосвязаны, они без устали спорят о том, что более важно - сохранение культурной идентичности или унифицированное гражданство. Эта дискуссия черпает полемическую остроту в антагонистических философских предпосылках, которые оппоненты - справедливо или нет - приписывают друг другу. Ян Бурума сделал интересное наблюдение: он обратил внимание на то, что после 9/11 академические дебаты о Просвещении, модерне и постмодерне перенеслись из университетских аудиторий на рыночные площади. Полемический задор подогревался проблематичными базовыми предпосылками: с одной стороны, наступал культурный релятивизм, черпавший вдохновение в критике разума, с другой - бескомпромиссный секуляризм, стимулируемый неприязнью (мягко говоря) к религии.

Мультикультурализм в своей радикальной версии часто ссылается на так называемую несоизмеримость различных мировоззрений, дискурсов и концептуальных схем. С такой "контекстуалистской" точки зрения культурные образы жизни воспринимаются как семантически закрытые универсумы, каждый из которых придерживается собственных стандартов рациональности и представлений об истине. Такой подход приводит к мысли, что каждая культура существует сама по себе, как семантически запечатанная монада, неспособная вести диалог с другими культурами. Если не считать неустойчивых компромиссов, единственной альтернативой, которая могла бы привести к прекращению конфликтов между культурами, является в таком случае либо подчинение, либо обращение (конверсия). Исходя из таких предпосылок, радикальные мультикультуралисты не могут усмотреть в каком бы то ни было универсалистском проекте - будь то демократия или права человека - ничего, кроме империалистической экспансии доминирующей культуры.

Такая релятивистская установка неизбежно лишает самое себя критериев оценки, а стало быть, и возможности осмысленно критиковать власть за нарушение прав того или иного культурного меньшинства. В наших постколониальных иммигрантских обществах дискриминация меньшинств обычно коренится в распространенных культурных предрассудках, которые приводят к избирательному применению установленных конституционных принципов. Поэтому если человек не обнаруживает в себе универсалистской приверженности этим принципам и не готов относиться к ним со всей серьезностью, он лишает себя точки обзора, с которой было бы видно, как предрассудки культуры большинства сказываются на интерпретациях конституции. Здесь не место углубляться в философию, но любой непредвзятый человек неизбежно придет к пониманию того, что позиция культурного релятивизма, опирающаяся на постмодернистскую критику разума, является неубедительной и, по большому счету, незащитимой (25). Однако сама эта позиция интересна по другой причине: из нее легко вывести прямо противоположные политические заключения, чем и объясняется специфическая путаница, открывающая для спорщиков возможность поменяться местами.

Ирония ситуации в том, что точно такой же релятивизм присущ воинствующим христианам, которые борются с исламским фундаментализмом и в то же время с гордостью провозглашают культуру Просвещения либо неотъемлемой частью романо-католической традиции, либо специфическим ответвлением протестантизма. С другой стороны, эти консерваторы нашли себе странных союзников в лице некоторых бывших леваков-мультикультуралистов, превратившихся в воинствующих либеральных ястребов. Эти новообращенные даже влились в ряды неоконов, которых называют "фундаменталистами от Просвещения" ("Enlightenment fundamentalists"). В борьбе против исламских фундаменталистов они встали под знамена того самого Просвещения, с которым некогда враждовали не на жизнь, а на смерть; и все это делается во имя "западной культуры", трактуемой в антиуниверсалистском ключе: "Просвещение приобрело в их глазах особую привлекательность по двум причинам: во-первых, потому, что его ценности не были вполне универсалистскими, и, во-вторых, оттого, что это были "наши" - то есть европейские, западные - ценности".

Разумеется, этот упрек не относится к тем интеллектуалам-"лаицистам" (в основном французского происхождения), для обозначения которых был изначально изобретен термин "фундаменталисты от Просвещения". Но и в этом случае все дело в философских предпосылках: только они могут объяснить особую воинственность этих действительно универсалистски настроенных стражей традиции Просвещения. По их мнению, религия должна уйти из политического публичного пространства в частную сферу, потому что с когнитивной точки зрения религия была преодолена исторически как ушедшая в прошлое "интеллектуальная формация" (устаревший "Gestalt des Geistes", как выразился Гегель). В свете принципов либеральной конституции к религии приходится относиться толерантно, но она не владеет культурными ресурсами, которые могли бы облегчить самопонимание действительно современного сознания.

"Постсекулярное" общество - что это такое? О новом европейском порядке: http://www.russ.ru/pole/Protiv-voinstvuyuschego-ateizma

Источник: www.russ.ru

Комментарии: