Е.Д. Поливанов: Язык есть явление физическое, психическое и социальное

Думаю, достаточно прочитать хотя бы несколько лингвистических статей, даже взятых наобум, чтобы встретить в них упоминание антропоцентрического подхода к языку, человеческого фактора в языке и других подобных вещей.

Однако если кому-то захочется поискать, что значат эти самые антропоцентризмы и человекофакторы, это дело, скорее всего, будет тщетным. Не говоря уже о том, что в современной лингвистике, кажется, вообще отсутствует понимание того факта, что социальные и культурные явления не менее антропоцентричны, чем психика, например. Ещё труднее среднестатистическому лингвисту понять, что социальные характеристики индивида — это и есть часть его психических характеристик; это не два разных явления, а две стороны одного явления. Обычно антропоцентризм языка сводится к психике, а всё социальное считается чем-то, накладываемым на индивида извне и не имеющим отношения к его сознанию.

Поэтому когда говорят, что язык является достоянием индивида, то на этом и останавливаются — не уточняют, что за индивид имеется в виду, какими социальными характеристиками он обладает. Во времена Е.Д. Поливанова дела обстояли не лучше: он сетует на то, что большинство авторов просто игнорирует какие-либо социальные особенности носителей языка: «Язык описывается как принадлежность одного какого-то абстрактного индивидуума (реже одного конкретного индивидуума, когда автор сознательно подменяет язык индивидуальным говором, что — в диалектическом развитии нашей методологии — является несомненным уже шагом вперед); для исторического объяснения языка привлекается опять-таки язык такого же абстрактного индивидуума более древней или древнейшей (из доступных анализу) эпохи; о каких-либо соотношениях между коллективом — носителем данного языка и самим описываемым или объясняемым языком нет и помину (в наиболее распространённом типе лингвистических работ)» [Поливанов 1968: 183].

С другой стороны, общеизвестно, что язык принадлежит обществу, коллективу, а не отдельному человеку. Таким образом, наиболее простой путь изучения языка — это отказ либо от его социальной природы, либо от его индивидуально-психической природы. Этот путь, конечно, надёжен и по-своему продуктивен, но лично я думаю, что, стоя на нём, невозможно понять, как так происходит, что язык в воздухе не летает, а существует только в сознании человека, но при этом объективно существуют разные языки (русский, хеттский, кечуа, иврит и т.д.) как определённые социальные целостности. Правильным путём познания языка будет намного более сложный путь объединения и одновременного рассмотрения языка как социального и как индивидуального явления.

У Поливанова на сей счёт есть потрясающе интересное высказывание: «…Язык есть явление физическое, психическое и социальное; точнее, в составе языковой деятельности имеются факты физического, психического и социального порядка…» [Там же: 182]. Причём он говорит об этом как о давно известном факте, но у меня часто возникает ощущение, что современные лингвисты забывают об этом многообразии языка. И сам Поливанов отмечает, что относительно второго и особенно третьего аспекта современная ему лингвистика «страдает значительным платонизмом, т.е. говорит не о том, что есть в лингвистике, а о том, что теоретически должно в ней быть» [Там же].

И к этой трёхчленной формуле языка Поливанов даёт следующее дополнение: «…Отсюда и лингвистика, с одной стороны, является наукой естественноисторической (соприкасаясь здесь с акустикой и физиологией), с другой стороны — одной из дисциплин, изучающих психическую деятельность человека, и, в-третьих, наукой социологической» [Там же]. Лингвистика должна не отгораживаться от других наук, а, наоборот, идти с ними рука об руку, пользуясь их методологией, терминологией и, если требуется, данными.

В чём же состоят эти факты физического, психического и социального порядка?

Первые состоят хотя бы уже в том, что язык (в широком смысле, т.е. включая сюда и речь) можно зафиксировать на физическом носителе. Кроме того, под фактами физического порядка Поливанов подразумевает, скорее, факты психофизиологического порядка.

С двумя другими аспектами языка сложнее. Дело в том, что языковые явления социального порядка Поливанов поясняет в свойственном ему ключе, а вот явления психического порядка остаются не вполне прояснёнными. И хотя чисто психологическими являются определения языка, даваемые Поливановым в разных публикациях, он только констатирует связь между единицами языка и мыслительными представлениями, качество этой связи не уточняется.

А вот поливановское объяснение социального аспекта языка как раз и делает его одним из отцов-основателей социолингвистики. Он задаётся вопросом: «Что нужно, чтобы язык как индивидуальное передавался от поколения к поколению?» Ответ таков: «Для этого требуется реальное существование коллектива, реально объединённого известными кооперативными потребностями и неспособного обслужить себя (в составе всех членов данного объединения) какой-либо другой системой (т.е. другим языком)» [Там же: 179].

С этим суждением связано и одно из приводимых Поливановым определений языка: «…Язык есть тожество систем произносительно-слуховых символов, существующих у n-ого числа индивидуумов, объединённых кооперативными потребностями в перекрёстной коммуникации. Эта коммуникация, разумеется, только и возможна при том условии, что ассоциации между произносительно-слуховыми представлениями (в частности, представлениями звукового состава слов) и смысловым их содержанием (значениями слов) будут одинаковы у членов языкового общения» [Там же: 178]. И в сноске к основному тексту он даёт важное уточнение насчёт «тождества» индивидуальных языков: «Разумеется, говоря здесь о тожестве систем, не приходится настаивать на полном тожестве всех их деталей во всех индивидуальных мышлениях данного коллектива: те или иные индивидуальные отклонения (в частности, например, дефекты речи и т.п.) могут быть терпимы, поскольку сумма их не вырастает настолько, чтобы препятствовать взаимному пониманию при перекрёстном общении» [Там же].

Таким образом, язык обусловлен необходимостью в коммуникации между людьми, которая, в свою очередь, обусловлена их социальным взаимодействием, обслуживаемым с помощью языка.

И любая произвольно выбранная или искусственно созданная система знаков не будет языком до тех пор, пока с её помощью не будет осуществляться взаимодействие (или, как говорил П.К. Анохин, взаимосодействие) людей: «Ответ на такой вопрос (явится ли данная произвольно созданная мною система языком?) равносилен следующему вопросу: употребляется ли она кем-либо (хотя бы даже минимальным коллективом из двух лиц) для коммуникации? И пока такого социального использования системы не происходит — это не язык» [Там же].

Социальный фактор языка начинает проявляться уже в самом примитивном акте общения. Общение двух людей в самом простом случае начинается не с субъективного желания одного человека сказать что-то другому (откуда бы вообще этому желанию взяться?), а с объективной потребности во взаимодействии, осуществляемом с помощью языка. А всё более накапливающаяся совокупность таких объективно обусловленных актов социального взаимодействия создаёт предпосылки для языка как явления общесоциального (общегруппового), поскольку для эффективного взаимодействия представители данной социальной группы должны иметь в сознаниях примерно тождественные представления, ассоциируемые с языковыми знаками.

«Надо не упускать из виду, что один и тот же индивидуум может участвовать (т. е. быть потенциальным членом общения) в нескольких различных объединениях — коллективах, обслуживаемых каждый своим языком или диалектом (включая как территориальные, так и социально-групповые диалекты); тогда, следовательно, данный индивидуум совмещает знание (и употребление) нескольких языков или диалектов» [Там же: 180]. Язык, по словам Поливанова, — это совокупность индивидуальных языков. Но каждый индивид входит во множество социальных групп, следовательно, его язык испытывает на себе влияние множества подъязыков, используемых в этих группах.

В сноске уточняется: «…Реальное бытие языка определяется не только составом кооперативно-спаянного коллектива, но и характером кооперативных связей внутри него» [Там же]. Я бы добавил ещё: а также тем местом, которое данный индивид занимает в коллективе, и местом данного коллектива в социальной «иерархии». Поливанов говорит об этом же относительно языка дореволюционной интеллигенции, в частности, о влиянии на него французского языка: «…С точки зрения коллективной оценки все эти черты потеряли уже своё значение критерия, по которому интеллигент (т.е. представитель стандартного языка) признавал в говорящем „своего поля ягоду“: теперь можно говорить правильно (т.е. стандартно) и без соблюдения этих социально-групповых диалектизмов» [Там же: 215]. И чуть далее: «Важна не степень усвоения французского языка, а то социальное значение, которое этому французскому языку в „высшем обществе“ приписывалось. А с точки зрения индивидуальной психологии это значение могло быть особенно велико для того, кто особенно плохо владел французским языком» [Там же: 216]. Владение языком некоторой социальной группы не только даёт возможность эффективно общаться с её представителями, но и само по себе является показателем, так сказать, симптомом принадлежности человека к этой социальной группе.

Кроме того, важно учитывать и взаимодействия между представителями разных социальных групп: взаимодействие внутри группы может обслуживаться (чаще всего так и бывает) одними языковыми средствами, между группами — другими.

Таким образом, если мы хотим избежать плоского описания языка как социального явления «вообще», как достояния какого-то абстрактного индивида, мы неминуемо должны учитывать ещё и характер тех социальных связей, которые объединяют некоторых людей в группы, а группы — в то, что принято называть лингвокультурой.

«…Язык должен изучаться как трудовая деятельность (параллель до известной степени найдётся в изучении производственных процессов), но не индивидуальная, а коллективная. Следовательно, и описываться язык должен не только как индивидуальное отображение системы в одном мозгу, но и с точки зрения общей численности языковых мышлений, для которых данная система в той или иной степени тождественна» [Там же: 177]. Следует учитывать не только территориальные, но также и социальные диалекты языка, а его развитие выводить не просто из культуры «вообще», а именно из характера всех взаимодействий внутри языкового коллектива и внутри его отдельных групп. Установление наиболее общих закономерных связей между социальными (в самом широком смысле) характеристиками коллектива и языковыми фактами и является, по Поливанову, той базой, от которой можно переходить к изучению нового материала (например, более частным связям). Знание этих закономерных связей даст и более глубокое понимание закономерностей языковой эволюции, не сводимое только к субъективному фактору человеческой лени.

Причём с выяснения таких закономерностей следует начинать изучение языка в его целостности (при движении от наиболее общих и значимых к более конкретным и зависящим от меняющихся условий), а не заниматься перечислением отдельных частных связей между какими-либо явлениями социально-культурного порядка и фактами языка.

__________

Поливанов Е.Д. Статьи по общему языкознанию. – М.: Наука, 1968. – 376 с.

Источник: m.vk.com

Комментарии: