Тело, техника и смерть в постчеловеческой перспективе |
||
МЕНЮ Главная страница Поиск Регистрация на сайте Помощь проекту Архив новостей ТЕМЫ Новости ИИ Голосовой помощник Разработка ИИГородские сумасшедшие ИИ в медицине ИИ проекты Искусственные нейросети Искусственный интеллект Слежка за людьми Угроза ИИ ИИ теория Внедрение ИИКомпьютерные науки Машинное обуч. (Ошибки) Машинное обучение Машинный перевод Нейронные сети начинающим Психология ИИ Реализация ИИ Реализация нейросетей Создание беспилотных авто Трезво про ИИ Философия ИИ Big data Работа разума и сознаниеМодель мозгаРобототехника, БПЛАТрансгуманизмОбработка текстаТеория эволюцииДополненная реальностьЖелезоКиберугрозыНаучный мирИТ индустрияРазработка ПОТеория информацииМатематикаЦифровая экономика
Генетические алгоритмы Капсульные нейросети Основы нейронных сетей Распознавание лиц Распознавание образов Распознавание речи Творчество ИИ Техническое зрение Чат-боты Авторизация |
2021-01-07 07:51 Осмысление представлений о смерти приобретает особенную актуальность в связи с разворачиванием беспрецедентного технонаучного прогресса, который в перспективе позволит радикально преобразить и тело человека, и саму человечность. Смерть — атрибутивная характеристика органической жизни, однако в контексте постчеловеческих устремлений культуры органическое больше не воспринимается как неотъемлемая часть человеческой воплощённости. Высокотехнологичные дополнения тела, от бионических протезов до смарт-колец, — предвестники его куда более радикальной технизации. Современность формирует принципиально новый контекст вопроса дуальности естественного и искусственного, в связи с чем важной задачей представляется исследование «технического» и «соматического» измерений человека. Возникая как часть природы, человек осуществляется исключительно в культуре, неразделимо сцеплен с ней: творит её и проистекает из неё. Для прояснения обстоятельств этой неоднозначности человека необходимо обратиться к трактовкам его специфики в рамках философско-антропологического знания. Согласно идее Х. Плеснера, человека от животного принципиально отличает его эксцентричная позициональность — способность рефлексировать пребывание в теле. Животное «есть тело» и «есть в теле», человек же способен также находиться «вне тела как точка зрения», то есть переживать факт существования себя, в то время как от животного «скрыто его собственное бытие» . Центричность животного обусловливает его непротиворечивое единство с внешним миром, человеческая же эксцентричность — «форма его фронтальной расположенности относительно окружающего поля». Человек, таким образом, выключен из подлинно естественного порядка, противопоставлен гомогенности природы. Эта неукоренённость в свою очередь определяет бытие человека как постоянное движение за пределы самого себя. В некотором смысле врождённая способность к трансцендированию есть следствие, а также причина того обстоятельства, что с биологической точки зрения человек — «недостаточное существо»: «эмбрионный, органически неспециализированный, бедный инстинктами организм, предоставленный всей полноте открытого мира» Следуя логике А. Гелена, можно заключить, что человечество до сих пор живо лишь благодаря способности к действию как запланированному изменению мира. Итак, находящийся вне природной субординации человек буквально вынужден конструировать иной, надприродный порядок бытия, который сделал бы возможным исцеление изначального травматического опыта недостаточности. Это обстоятельство — отправная точка культуры, и далее существование в культуре обращается в условие человечности. В диалоге «Протагор» Платон упоминает миф о даре Прометея. Согласно мифу, брат Прометея — Эпиметей — взялся разделить между живыми существами способности, которые помогли бы им стать неуничтожимым в видовом смысле. Однако Эпиметей по своей забывчивости ничем не одарил человеческий род. Обнаружив оплошность брата, Прометей решил помочь людям: «похитил у Гефеста и Афины мудрость искусства с огнём (потому что владеть и пользоваться ею без огня никому невозможно) и даровал её человеку». «Мудрость искусства с огнём» — не что иное, как , первооснова искусственного. Так что освоение техники есть событие подлинной человечности. Понятие «техника» в этом случае должно быть определено максимально широко, то есть как процесс и результат артификации, теоретической и практической обработки действительности. Смысл техники заключается в восполнении условий бытия пригодным для человеческого существования измерением; то есть техника равна культуре: культура есть технобытие. Если человек лишён животной специфики и не способен передавать по наследству генетическую программу, то культура — механизм внегенетического наследования, которое обеспечивается через вмещение в индивидуальность предшествующего ей коллективного опыта. Культура формирует искусственную память человечества как возможность опираться на прошлое, уже созданные предметы и феномены; сохранять и накапливать способы адаптации вне границ одной жизни. Опираясь на культуру, человек по отношению к природе становится, в терминах З. Фрейда, «разновидностью бога на протезах». разнообразные искусственные органы и способности в превосходной степени компенсируют врождённую неуместность человека, однако оказываются неспособны её искоренить. Это обстоятельство запускает механизм бесконечного технического прогресса, устремлённого к абсолютизации культурного начала в смысле освобождения от природной детерминации. Если первые орудия труда в сущности — простейшие функциональные продолжения рук, то сегодня речь идёт о конструировании сложных и многообразных технических систем, расширяющих пределы возможного настолько, что само существование этих пределов становится как минимум неочевидным. Антропологическая ситуация современности такова, что, с одной стороны, человек — первоначальный элемент сборки реальности, но, с другой, он сущностно нефиксируем. Если человеку классической эпохи назначен источник развёртывания субъективности, некоторая её константа (в основном это бессмертная душа), то в русле постнеклассики никакой константы нет. Индивидуальность обретает свойства полиморфности и изменчивости. Лишённый оснований, человек переопределяет себя в качестве результата, вернее процесса собственного полагания. В контексте разрастания технической реальности центральной идеей современности оказывается достижение человеком возможности самосотворения. Сотворить себя самостоятельно означало бы иметь причину себя только в самом себе, то есть в пределе — стать самому себе и природой, и культурой. Иначе говоря, обрести тотальность и вечность. Частный случай вечности — личное бессмертие, а смерть, как известно, характеристика подчёркнуто биологическая. Так что преодоление смерти — первый шаг к самосотворению. Умирание противоречит цивилизованности, так как синонимично тотальной потере контроля над жизнью. Его природная рациональность и закономерность для человека современности в высшей степени иррациональны: смерть — «непредвиденная авария на пути в будущее», нелепый насильственный акт лишения субъектности и воли распоряжаться собственным телом. Смерть дереализована и вытеснена на периферию за счёт создания контролируемого и стерильного пространства повседневности, очищенного от естественных рисков. В глобальном смысле как смертельное классифицируется всё, что недостаточно «культурно» — систематизировано, организованно и эффективно. Следствием этого становится технизация и институализация всех сфер жизни, которые выступают в том числе как элементы конструирования тотальной и, вероятно, тоталитарной системы безопасности. При этом общество, полагающее безопасность основным приоритетом, само генерирует новые формы рисков, которые в свою очередь подкрепляют необходимость постоянно беспокоиться о защите жизни. Важный атрибут индустрии управления смертью — некролакуны или области сознательного соприкосновения с ней. Здесь смерть легитимирована, но только в качества культурного продукта. В одних случаях допускается эффект присутствия смерти, симуляция или игра на тему смерти. Стремлением символически приобщиться к танатальному мотивирован «чёрный туризм», превращающий кладбища или места преступлений в рекреационные зоны В других случаях реальный риск для жизни создаётся искусственно и целенаправленно, как, например, при занятиях экстремальным спортом или опасных развлечениях. Разумеется, руферы или трайнсёрферы в основном рассчитывают не умереть, а чудом избежать смерти. Технонаучная цивилизация создаёт «типовые условия» для существования природы. Как отмечает В. Гигерих, это особенно очевидно благодаря появлению понятия «защита природы»: с того момента, как природа начинает нуждаться в защите, она перестаёт быть природой в собственном смысле, то есть «защита природы» оказывается её онтологическим уничтожением и денатурацией. Если раньше природа означала «дикое пространство» вне культуры, то сегодня она — «зоопарк», перестаёт пониматься как нечто вне, напротив, образует оцепленную лакуну внутри цивилизации. В этом топосе «природе — совершенно противоестественным образом — присуще быть предметом человеческой заботы и планирования, эксплуатации и исследования», то есть «окружающей средой». Современное состояние «окружающей среды» определённо «ненадлежащее». Глобальный экологический кризис предстаёт следствием гиперинфляции человеческого контроля над природой. Для современного человека — наследника Просвещения — этот кризис не что иное, как восстание некогда усмирённой и добровольно занявшей подчинённое положение стихии против своего вершителя и укротителя. Требуя покаяния, она как будто катастрофизирует пребывание человека в мире: насылает цунами, пандемии и кислотные дожди. Такая система воззрений приводит к простому выводу: природа есть нечто, угрожающее человечеству геноцидом. Природным измерением в индивидуальном смысле является тело как органическая структура, задающая предпосылку человечности. Однако телесная воплощённость также и лимитирует человека, накладывает ограничения на преобразовательный потенциал, то есть подразумевает его культурную неполноценность. Смерть же — предельное проявление тела. Иначе говоря, человек смертен, поскольку условием протекания его жизни является биологический организм. Смерть сопричастна естественному телу, заключена в нём; и потому тело мыслится прежде всего как смертное, точнее — потенциально мёртвое . Смысл самотрансцендирования обращается в идею преодоления биологичности тела. Оно подвергается ревизии с целью поэтапного изъятия «мёртвости», а в пределе подлежит изъятию из человека. Основная идея современности, таким образом, состоит в убавлении «данности» тела в пользу «созданности» — освобождении от внечеловеческой обусловленности. Отсутствие естественной жизни, по сути, является отсутствием естественной смерти. Современная культура маниакально сосредоточена на теле, телоцентрична однако цель этой заинтересованности — отнюдь не ликвидация извечного картезианского дуализма или поиски телесной аутентичности, напротив, тело находится в центре внимания «для демонтажа, разложения и трансформации». Обращение к телу приводит к его тотальной нехватке: оно всегда недостаточно (удобно в эксплуатации, функционально, особенно, красиво, дисциплинированно, здорово). Разворачивается процесс хронического поиска и компенсации телесных изъянов, ориентированный на достижение идеала — безраздельно личного тела, соответствующего всем возможным желаниям своего носителя. В процессе переизобретения тела его физиологические потребности и проявления ставятся под строгий учёт и контроль. Примерами практик отщепления естественности могут служить медикализация тела и устранение из повседневности опыта боли. Боль — причина вторжения тела в поле сознания, через неё человек обнаруживает своё нежелательное органическое происхождение. Смысл устранения боли состоит не только в отсутствии страдания, но также и убавлении телесной непредсказуемости. В связи с этим современное общество предоставляет возможность не только своевременно удалить боль и болезнь лекарственными препаратами, но и предотвратить их появление за счёт превентивной медицины, вакцинации и следования дисциплинирующим тело рекомендациям. Идея подчинения смерти воле человека прослеживается в развитии института эвтаназии. Эвтаназия выступает крайней мерой в стремлении приручить тело в условиях, когда от него уже невозможно отделить страдания и боль. Вместе с тем акт эвтаназии может трактоваться как выражение воли к смерти, отказа от неопределённости. Выбирая эвтаназию, человек не соглашается со смертью, а принимает волевое решение умереть, сохраняя тем самым право на распоряжение собой перед лицом биологической неизбежности. Признаки искусственности обретает, например, фертильность человека. Сегодня за ней закреплён статус первоочередного предмета измерения, нормализации и корректировки. Современные технологии могут буквально зародить жизнь при помощи механизмов, в принципе отсутствующих в природе, а также отменить или предупредить её зарождение. Это обстоятельство закрепляет за воспроизведением потомства статус полностью контролируемого и осознанного процесса, напоминающего промышленное производство. Феномен пересоздания тела касается не только биологических аспектов его функционирования, но также охватывает область настройки репрезентаций, моделирования способов его существования. «Настраиваемость» тела особенно выражена в новейших методах высокотехнологичной обработки внешнего облика — от лазерной эпиляции до транссексуальной хирургии. Появление и распространение последней среди прочего знаменует деконструкцию понятия пола как одного из фундаментальных элементов биологической данности. Многочисленные практики окультуривания тела призваны сделать его полностью управляемым и предсказуемым, разорвав тем самым его связанность с природой. Для антропологического измерения естественное — неосвоенный безымянный хаос, а искусственное — система упорядочивания и смыслополагания. Становясь объектом приложения преобразовательных сил, тело, подобно любой другой природной материи, перемещается в полюс искусственного. Сегодня оно в большей степени предмет, принадлежащий человеку, нежели сам человек: творимое, а не творящее. Причём в контексте достижений современной технонауки речь идёт о творении не только телесной поверхности, но и внутренней структуры. «Живость» тела-сомы аннулируется за счёт интервенции технического в органическое. Речь идёт, в частности, о технологиях «улучшения человека» (human enhancement) — совокупности способов целенаправленного усовершенствования тела, увеличении функциональности и адаптивности. Основная роль в этом процессе принадлежит конвергентным НБИКС-технологиям (нанотехнологии, биотехнологии, информационно-коммуникационные технологии, когнитивные науки и социально-гуманитарные технологии), благодаря которым человечество со дня на день обретёт способность выходить за пределы антропологической телесной нормы. В технонаучной парадигме исследования инициируются конкретными инженерными задачами — являются проблемно ориентированными. Технологии и наука взаимно обусловлены, выступают средой формирования друг для друга и обоюдно нацелены на получение конкретного, востребованного рынком, практически применимого результата. Прикладная и дружелюбная к потребительским запросам технонаука представляется системой, обладающей полномочиями для окончательной ликвидации биологической «недостаточности». Преодоление естественности тела становится возможным посредством его целенаправленной технизации. В ходе интенсификации научно-технического прогресса культура прорастает внутрь человека, постепенно приближаясь к его органическому ядру. Современность открывает для цивилизации перспективу «посттелесности», постбиологичности. Контекст развития технонауки — постчеловеческое мировоззрение. В его рамках констатируется антропологический кризис, а условием выхода из него полагается отказ от современных форм человечности, то или иное её переосмысление. Чаще всего в качестве примера специфики постчеловеческих идей и деятельности используют «трансгуманизм» и производные от него. Подобная практика, очевидно, связана с тем, что на сегодняшний день трансгуманизм — наиболее известное и представительное идейное движение, нацеленное на достижение постчеловеческого будущего. Источник: vk.com Комментарии: |
|