Рефлексия

Рефлексия (от лат. reflexio - обращение назад) – мыслительный процесс, направленный на самопознание, анализ своих эмоций и чувств, состояний, способностей, поведения. Термин появился первоначально в философии, затем стал популярным в других областях знаний, в том числе в психологии.

Было сформировано отдельное направление (интроспективная психология) на основании трактовки Джона Локка рефлексии как особого источника знаний. В общем психологическом контексте рефлексия обладает способностью изменять структуры сознания, а также его содержание. Рефлексия начинает формироваться в младшем школьном возрасте, а в подростковом становится основным фактором регуляции поведения и саморазвития (так, главная проблема отрочества, по Э. Эриксону, связана с рефлексией над вопросом «Кто я?»).

Выделяют разные виды рефлексии: языковую (направленную на анализ человеком особенностей своей речи), личностную (ее цель – познание свойств и специфики собственной личности), интеллектуальную (формирование представлений человека о его интеллектуальных способностях), эмоциональную (познание и изучение человеком собственной эмоциональной сферы).

Категория времени также влияет на вид рефлексии – в этом смысле различают ситуативную, ретроспективную и проспективную рефлексии. Первый вид связан с ситуацией в настоящем, анализом личности сопутствующих реакций. Ретроспективная – это оценка событий и действий, связанных с прошлым. Проспективная рефлексия позволяет анализировать предстоящую деятельность.|

Глоссарий. Психологический словарь|

Рефлексия как психологический феномен

Виды рефлексии

Преодоление ограничений рефлексии

Рефлексия из краткого словаря психологических терминов: (лат. reflexio – обращение назад) – способность сознания человека сосредоточиться на самом себе.

Рефлексия является инструментом остановки потока жизнедеятельности. Она всегда представляет собой разрыв, микрореволюцию в течении психических процессов, выход за пределы любого непосредственного, автоматически текущего процесса или состояния. А в результате вместо нарушенного привычного функционирования может возникнуть принципиально новое функционирование, выходящее за рамки жизнедеятельности.

Если рассматривать не отдельные рефлексивные акты, а рефлексивный процесс в целом, следует определить рефлексию развитого психически и духовно человека как рефлексивную деятельность по осознанию своего внутреннего, психического и духовного, мира, в результате чего формируется свой уникальный способ жизни.

Слово «деятельность» в определении целостного рефлексивного процесса принципиально важно, потому что всю мощь, пока ещё недооценённую, отечественной психологии, которая в прошлом называлась психологией деятельности, можно будет привлечь к изучению рефлексивного процесса и к управлению им; раз рефлексия – деятельность, то это уже не спонтанная реакция; деятельности можно учиться, деятельность можно осваивать.

С точки зрения основ построения методологии науки рефлексию можно подразделить на объективную и субъективную.

Под объективной рефлексией фактически понимают все научное знание, а под субъективной – рефлексию в том виде, в котором она обычно рассматривается и понимается в психологии (применительно к одному человеку).

Для построения более полной картины того, что собой представляет рефлексия, несколько слов скажем о научной – объективной рефлексии.

При ближайшем рассмотрении довольно легко придти к выводу, что фактически почти все в науке сводится к рефлексии. Когда ученый от рассмотрения непосредственных образцов переходит к их описанию, осуществляется рефлексия. Наука накапливает не только знания о природе, но и опыт познавательной деятельности. Можно ввести понятие «система с рефлексией», под которой понимает «любые системы, которые способны описывать свое поведение и использовать полученные описания в качестве правил, принципов, алгоритмов и т.п.. К таким системам относится не только наука, но и личность, материальное производство, общество, системы воспроизводства языка и речи. В данном случае речь идет о расширении понятия «рефлексия» фактически до понятия «сознание». С точки зрения методологов, ребенок благодаря развитию речи, называя те или иные предметы, реализует рефлексию, так как отделяет себя от внешнего мира, происходит существенное изменение в его осознании мира. Таким образом, в расширенном смысле практически любая вербализация может считаться рефлексией.

В связи с вышесказанным, важно отметить, что, если в какой-либо статье или дискуссии речь идет о рефлексии, изначально необходимо уточнить, о какой конкретно рефлексии идет речь (научной – объективной или психологической – субъективной), иначе может быть значительное искажение понимания обсуждаемых вопросов.

Остановимся на взаимосвязи рефлексии и интроспекции.

Одним из родоначальников метода интроспекции считается английский философ Дж. Локк. Он считал, что существует два источника всех человеческих знаний: первый – это объекты внешнего мира, а второй – деятельность собственного ума. На объекты внешнего мира люди направляют свои внешние чувства, и в результате получают впечатления (или идеи) о внешних вещах. Деятельность же ума, к которой Локк причислял мышление, сомнение, веру, рассуждения, познание, желания, познается с помощью особого, внутреннего, чувства – рефлексии. Рефлексия по Локку – это «наблюдение, которому ум подвергает свою деятельность».

Он указывал на возможность «удвоения» психики, выделяя в ней два уровня: первый – восприятия, мысли, желания, а второй – наблюдение или созерцание структур первого уровня.

В связи с этим под интроспекцией в историческом контексте ее возникновения часто понимают метод изучения свойств и законов сознания с помощью рефлексивного наблюдения. Иными словами, всякая рефлексия, которая направлена на изучение закономерностей, свойственных психике каждого человека, является интроспекцией, а в свою очередь, индивидуальное самонаблюдение, не имеющее такой цели, – только рефлексией.

Отношение к интроспекции в психологии менялось. Вначале ее считали основным методом изучения психических явлений (когда исследовали сознание). При этом рефлексия воспринималась как единственно верный способ реализации научного психологического метода исследования явлений внутреннего мира человека. Чтобы вскрыть закономерности функционирования сознания, нужно было принимать во внимание не любые рефлексивные данные, а лишь специальные, «очищенные» от стимульных искажений. Поэтому к интроспекции психологов специально готовили. После ряда экспериментов выяснилось, что самонаблюдения чувственных состояний у различных наблюдателей (подготовленных психологов) довольно сильно различаются. Это привело к большим сомнениям в надежности метода.

Затем, после смены предмета психологии (особенно во времена бихевиоризма), интроспекцию стали активно критиковать, особенно процедуру ее осуществления и объективность подготовки специалистов. В результате дальнейшего развития психологии происходила разработка других методов изучения психических явлений. Относительно самой интроспекции акцент сместился от «беспристрастного» самонаблюдения психолога для обнаружения закономерности, присущей всем другим людям, к специальному анализу фактов, полученных от самонаблюдения неподготовленных испытуемых. Правда, не все психологи такую рефлексию считают интроспекцией, указывая на то, что главное здесь заключается не в использовании рефлексии для научного познания, а в дальнейшей системе анализа и обобщения данных, выявления закономерностей, которые могут стать психологическим знанием, с чем мы не согласны.

Ряд отечественных психологов вовсе отрицали важность интроспекции, обвиняя ее в субъективности и приписывая ей различные грехи. В советской психологии, по нашему мнению, ей не повезло дважды.

Дело в том, что некоторые интроспекционисты стояли на позициях идеализма, считая, что психика представляет собой «мир в себе» и ее невозможно изучать другими способами (кроме как интроспекцией). Критическое отношение к такой идеалистической позиции относительно изучения психики перенеслось на саму интроспекцию. А затем критический взгляд на первоначальную процедуру интроспекции также был отнесен к самому интроспективному методу исследования психических явлений.

Вместо того чтобы совершенствовать интроспекцию, произошел почти полный отказ от метода.

С нашей точки зрения, такая позиция неправомерна. Во-первых, знаменитые Ф. Гальтон и В. Джеймс, как известно, многое в психологии открыли, пользуясь именно интроспекцией. Во-вторых, не следует отрицать полезность самонаблюдения с целью открытия закономерностей. Скорее всего, следует совершенствовать способы объективной проверки полученных данных в ходе самонаблюдений. По нашему мнению, проблема состояла в том, что психологическая наука в начале своего пути не располагала такими методами. С тех пор многое изменилось. Кстати сказать, в значительном количестве современных тестов испытуемому предлагают вспомнить свою реакцию на что-либо в различных ситуациях. Подобные вопросы предполагают рефлексию индивидуального опыта. Таким образом, во многих тестах используется рефлексия именно в форме интроспекции (если в качестве критерия считать цели рефлексивной деятельности: выявление закономерностей).

Целесообразно выделять два вида интроспекции: субъективную и объективизированную. К первому типу относится интроспекция в том виде, в котором она появилась в психологии, а ко второму – рефлексивная деятельность, направленная на исследование закономерностей своего опыта с последующей верификацией и проверкой результатов на эмпирическую достоверность.

Вернемся к рассмотрению собственно рефлексии с психологической точки зрения. Следует отметить, что в отечественной психологии вопросов рефлексии касались почти все авторы существующих психологических концепций.

Л.С. Выготский, например, считал, что «новые типы связей и соотношений функций предполагают в качестве своей основы рефлексию, отражение собственных процессов в сознании».

Но психологической концепцией, в которой рефлексии отводится ведущая роль в самодетерминации человека, является субъектно-деятельностный подход С.Л. Рубинштейна. Он подчеркивал, что «возникновение сознания связано с выделением из жизни и непосредственного переживания рефлексии на окружающий мир и на самого себя».

В своих трудах «Основы психологии», «Бытие и сознание», «Человек и мир» С.Л. Рубинштейн выделяет два способа жизнедеятельности человека: «слитный» и «отстраненный» (рефлексивный). Именно второй способ, по его мнению, является субъектным, так как дает возможность самостоятельно, инициативно выбирать свой жизненный путь и управлять им. Первый способ существованияотличается тем, что человек вырабатывает определенное отношение к дискретным событиям жизни, но не к целостному жизненному пути. Он не способен понять смысл жизни, поставить жизненные цели и задачи, составить долгосрочную программу действий. При таком способе жизни наличествует тактика действий в отдельных жизненных ситуациях, но отсутствует единая стратегия жизненного пути. Не человек управляет и распоряжается своей жизнью, а напротив – жизненные обстоятельства поглощают человека и диктуют ему свои «требования». Здесь человек весь внутри жизни, всякое его отношение – это отношение к отдельным явлениям, но не к жизни в целом. Второй способ существования характерен для субъекта жизни. Его развитие приурочено к развитию механизмов рефлексии жизненного пути и формированию смысла жизни. Личность способна встать в познавательное и практическое отношение к целостному жизненному пути и конструировать его на сознательной, осмысленной основе. Эти новообразования в системе психической регуляции коренным образом меняют характер детерминации жизненного пути личности. С появлением рефлексии связано философское отношение к жизни. Сознание выступает здесь как разрыв, как выход из полной поглощенности непосредственным процессом жизни для выработки соответствующего отношения к ней, занятия позиции над ней (вовне) для суждения о ней. С этого момента каждый поступок человека приобретает характер философского суждения о жизни, связанного с ним общего отношения к жизни. Второй компонент – это смысл жизни, жизненные ценности и проистекающие от них смыслы жизненных ситуаций, в которых участвует человек.

С понятиями «рефлексия» и «самосознание» С.Л. Рубинштейн связывал определение личности. Давая различные определения личности, он указывает: «Личность в ее реальном бытии, в ее самосознании есть то, что человек, осознавая себя как субъекта, называет своим «я». «Я» – это личность в целом, в единстве всех сторон бытия, отраженная в самосознании... Личностью, как мы видим, человек не рождается; личностью он становится. Поэтому, чтобы понять путь своего развития в его подлинной человеческой сущности, человек должен его рассматривать в определенном аспекте: чем я был? – что я сделал? – чем я стал?».

Все три позиции «Я», которые находятся в центре понимания личности С.Л. Рубинштейном, являются, несомненно, рефлексивными.

В данной концепции рефлексия имеет не только функции анализа того, что было, но и представляет собой реконструкцию и проектирование своего «Я», жизненного пути и в итоге – жизни человека.

Таким образом, исходя из анализа субъектно-деятельностного подхода, можно сказать, что рефлексия представляет собой магистральный путь развития субъектности, самости, уникальности и неповторимости личности. Данные позиции еще не нашли своего адекватного и полного воплощения в современном личностно ориентированном образовании.

Рефлексия выступает одной из главных характеристик творчества. Человек становится для самого себя объектом управления, из чего следует, что рефлексия, как «зеркало», отражающее все происходящие в нем изменения, становится основным средством саморазвития, условием и способом личностного роста.

Рассматривая отношения между прежними деятельностями (или вновь проектируемой деятельностью) и деятельностью индивида в рефлексивной позиции, Г.П. Щедровицкий отмечал, что последняя как бы поглощает первые (в том числе и ту, которая еще только должна быть произведена); прежние деятельности выступают для нее в качестве материала анализа, а будущая деятельность – в качестве проектируемого объекта. Отношение рефлексивного поглощения, выступающее как статический эквивалент рефлексивного выхода, позволяет нам отказаться от принципа «изолированного всеобщего индивида» и рассматривать рефлексивное отношение непосредственно как вид кооперации между разными индивидами и, соответственно, как вид кооперации между разными деятельностями. Теперь суть рефлексивного отношения уже не в том, что тот или иной индивид выходит «из себя» и «за себя», а в том, что развивается деятельность, создавая все более сложные кооперативные структуры, основанные на принципе рефлексивного поглощения. Вместе с тем мы получаем возможность даже собственно рефлексивный выход отдельного изолированного индивида рассматривать единообразным способом как образование рефлексивной кооперации между двумя «деятельностными позициями» или «местами». Дело в том, что рефлексивный выход или, что то же самое, отношение рефлексивного поглощения превращает исходную деятельность даже не в объект, а просто в материал для рефлектирующей деятельности.

Среди современных разработчиков тории рефлексивной деятельности следует отметить А.В. Карпова, И.Н. Семенова и С.Ю. Степанова.

В подходе А.В. Карпова рефлексивность выступает как метаспособность, входящая в когнитивную подструктуру психики, выполняя регулятивную функцию для всей системы, а рефлексивные процессы – как «процессы третьего порядка» (считая процессами первого порядка когнитивные, эмоциональные, волевые, мотивационные, а второго порядка – синтетические и регулятивные). В его концепции рефлексия представляет собой наивысший по степени интегрированности процесс; она одновременно является способом и механизмом выхода системы психики за собственные пределы, что детерминирует пластичность и адаптивность личности.

А.В. Карпов пишет: «Рефлексия … проявляется как представленность в сознании человека механизмов и форм произвольного контроля над процессами генерации информации, ее развития и функционирования. ... Способность к рефлексии можно понимать как умение реконструировать и анализировать понимаемый в широком смысле план построения собственной или чужой мысли; как умение выделять в этом плане его состав и структуру, а затем объективировать их, прорабатывать соответственно ставящимся целям». В данном подходе рефлексия является синтетической психической реальностью, которая является одновременно процессом, свойством и состоянием. По этому поводу А.В. Карпов отмечает: «Рефлексия – это одновременно и свойство, уникально присущее лишь человеку, и состояние осознания чего-либо, и процесс репрезентации психике своего собственного содержания».

Многие авторы указывают на то, что именно включение рефлексивных функций в деятельность ставит индивида в позицию исследователя по отношению к собственной деятельности и не сводится ни к одной из них.

В работах А.В. Карпова, И.Н. Семенова и С.Ю. Степанова описывается достаточно много видов рефлексии. Среди нихавторы содержательно выделяют два вида рефлексии (по тому, на что конкретно она направлена):

интеллектуальная (интеллектуальные акты, познавательные стратегии, предметные действия);

личностная (эмоциональные состояния, ценности, моральные нормы, убеждения, мотивы, намерения, образ «Я» и т.д.).

Многие авторы пишут о коммуникативной рефлексии(отличие собственной позиции от позиции другого человека, возможность посмотреть на себя «глазами другого» и т.д.). Данный вид рефлексии вносит большой вклад в формирование самооценки личности и самосознания. С нашей точки зрения, ее нельзя однозначно считать психологической. Она по своему типу в большей степени относится к научной рефлексии (в ее механизме изначально заложена объективизация знаний о себе через другого человека), которая осуществляется на позициях «здравого смысла» (исходя из обыденного знания).

В отношении временной ориентации опыта выделяют ситуативную (настоящее), ретроспективную (прошлое) и перспективную (будущее) рефлексии.

В современной психологической литературе можно также встретить термин «саморефлексия», который нередко имеет различный смысл. Данный вид рефлексии пока еще не имеет своего четкого определения (его также нет в психологических словарях). В связи с тем, что значительная часть исследователей понимают рефлексию расширенно (как это делают методологи), бывает необходимым указать на то, что рефлексия направлена на самого человека. В этом случае, по нашему мнению, психологическая рефлексия (субъективная) и саморефлексия – тождественные понятия. Иногда под саморефлексией понимают самостоятельность осуществления рефлексии: ее реализацию без помощи психолога и педагога.

Многие современные исследователи указывают на особую роль рефлексии в становлении и развитии личности.

Так, например, А.В. Карпов пишет: «Психика тем и уникальна, что в ней (как в системе) заложен такой механизм, который позволяет преодолевать собственную системную ограниченность, постоянно выходить за свои собственные пределы, делая саму себя предметом собственного же функционирования. Иначе говоря, в самой организации психики предусмотрен и реализован высший из известных уровней – метасистемный. Рефлексия же – это и есть процессуальное средство реализации данного уровня» (Карпов, А.В. Психология рефлексивных механизмов деятельности / А.В. Карпов. - М.: Институт психологии РАН, 2004. - 424 с.). И далее: «Метакогнитивные процессы – это такие процессуальные средства, овладевая которыми субъект в значительной степени становится таковым, обретает «самость», субъектность не только по отношению к внешнему миру, но и к миру внутреннему – к своей собственной психике, к ее содержанию». По его мнению, «субъект оказывается в состоянии через рефлексию управлять не только своим поведением, но и частично самими закономерностями, по которым строится поведение».

Таким образом, автор подчеркивает, что рефлексия является одной из важнейших метаспособностей, без развития которой невозможно развитие субъектности и уникальности человека.

Для того, чтобы целенаправленно развивать рефлексию,необходимо знать ее структуру (рефлексивные акты), иначе сложно управлять ее развитием. К сожалению, довольно трудно найти четкий ответ на этот вопрос в большинстве статей и монографий.

Суть рефлексии, как было показано выше, с психологической точки зрения сводится к отстранению от опыта (рефлексивная остановка действий и процессов), к выходу за рамки осуществляемых действий, к направлению познания на самопознание или регуляцию деятельности. Такой выход осуществляется за счет следующих средств:

Задавания вопросов относительно устройства любых структур индивидуального опыта и процесса их функционирования: как я это сделал, что я об этом раньше думал, как именно я пришел к оценке какого-либо факта моей жизни? И т.д.

Отождествления с другим человеком, чтобы посмотреть на ситуацию и себя «его глазами».

При этом ответы на рефлексивные вопросы и решение задачи такого рефлексивного выхода далее осуществляется за счет различных интеллектуальных актов: сенсорного познания, логического познания, аналитико-синтетических и творческих.

Индивидуальная взаимосвязь действий, связанных с обеспечением рефлексивного выхода и различных интеллектуальных актов, представляет собой индивидуальные рефлексивные (метакогнитивные) стратегии, являющиеся основой саморегуляции.

Одним из важных аспектов развития рефлексии является вопрос генезиса развития рефлексивных средств, который может быть представлен в соотношении с работами Ж. Пиаже. Рефлексивность, по его мнению, появляется в спорах ребенка со сверстниками, в которых ему приходится оценивать логичность собственных и чужих утверждений.

Исходя из его теории, можно выделить три основных этапа в генезисе рефлексии:

период дооперационного мышления, когда ребенком осознаются только цель и результат собственного действия;

период конкретных операций, когда происходит осознание временной и функциональной последовательности действий;

период формальных операций, когда осознаются логические операции, проведенные над собственными действиями.

Близкую идею высказывают И.Н. Семенов и С. Ю. Степанов, указывая на то, что в дошкольном возрасте формируется собственная отдаленность, в младшем школьном возрасте – интеллектуальная рефлексия, а в подростковом возрасте – личностная рефлексия.

Относительно формирования различных видов рефлексии также интересна позиция В.С. Мухиной и Н.Г. Алексеева, которые считают, что интеллектуальная рефлексия развивается раньше личностной и коммуникативной, что вызывает значительные трудности в межличностном общении у подростков.

Формированием рефлексии в образовательном процессе занималась Г.А. Цукерман, при этом в основе ее исследования лежала идея перехода рефлексии от интерпсихической формы в интрапсихическую, то есть субъектом рефлексии является сначала класс, затем – группа школьников, после чего – учащийся. Она доказывала, что такой механизм формирования и развития рефлексии является наиболее эффективным в школьном образовательном процессе.

Среди приемов развития рефлексивных способностей учащихся она указывает следующие: устное обсуждение, письменное анкетирование, рисуночное или графическое изображение изменений, происходящих с учеником в течение урока (дня, недели, месяца); вербальное описание чувств и ощущений, протекающих в различных образовательных ситуациях; использование игры-метафоры, где в иносказательной форме ученик рассказывает о себе и своей группе, выслушивает рассказы других участников о нем.

В целом рефлексия в образовательном процессе представляет собой механизм обратной связи о качестве хода и результатов образовательного процесса (особенно учения и развития ученика). Большинство исследователей предлагают учителям на различных этапах образовательного процесса задавать рефлексивные вопросы, в зависимости от того, какие цели реализуются педагогом вместе с учениками и какого вида рефлексия необходима. Например, к ним относятся следующие рефлексивные вопросы:

Что нового ты узнал на уроке?

Какие уже имеющиеся у тебя знания понадобились в решении задачи (или на уроке)?

Кто и как тебе помогал(и) на уроке при решении задач?

Какие знания, полученные на уроке, понадобятся тебе в будущем?

В какой момент урока ты чувствовал себя особенно успешным?

Благодаря каким инструментам ты нашел решение?

Какие способы и приемы работы ты использовал на уроке (составлял таблицу, рисовал схему, составлял тезисы и т.д.)?

С кем тебе было интереснее всего работать в паре/группе? Почему?

За что бы ты себя похвалил на уроке?

Что изменил бы в своих действиях на уроке?

Что бы ты изменил на уроке в последующем?

Что тебе понравилось на уроке больше всего?

И т.д.

При этом формы рефлексии могут быть устными и письменными, индивидуальными и групповыми. При реализации групповой рефлексии ученики могут выражать обобщенное мнение от каждой микрогруппы или все высказываться «по кругу» и т.д.

С практической точки зрения важно, чтобы учитель не только уяснил для себя характер задавания рефлексивных вопросов, но и точно мог их конструировать в зависимости от целей рефлексии: выявление хода учения и его коррекция, оценка полученного результата учебной деятельности, корректировка межличностной коммуникации учеников и т.д.

Индивидуализация развития субъектности (личностно ориентированного образования) схематично осуществляется следующим образом:

рефлексия учениками сформированных у них познавательных стратегий;

рефлексия существующих нормативных познавательных стратегий;

сопоставление учениками результатов рефлексии индивидуальных и нормативных познавательных стратегий;

осуществление целенаправленного и самостоятельного обогащения (приращения) индивидуальных познавательных стратегий (личностного познавательного опыта).

Таким образом, в рамках внутренней (внутрисубъектной) индивидуализации образовательного процесса ученик, овладевая рефлексией познавательных стратегий, становится субъектом собственного учения и развития, с большей степенью осознанности и самоорганизации влияя на построение и реализацию своей образовательной траектории(жизненного пути в школе). Обогащение его общеучебных (собственно познавательных) стратегий закономерно приводит к развитию обучаемости, а развитие специальных (внутрипредметных) познавательных стратегий – к формированию предметных компетенций и специальной обучаемости.

В частности, по критерию продуктивности мы выделяем следующие виды рефлексии:

репродуктивная (самосознание, самоопределение);

продуктивная.

А по критерию конструктивности можно выделить следующие:

конструктивная;

деструктивная.

В зависимости от степени новизны продукта, получаемого на основе мышления, его делят на продуктивное и репродуктивное.

Продуктивное мышление характеризуется высокой новизной своего продукта, своеобразием процесса его получения и существенным влиянием на умственное развитие. Продуктивное мышление учащихся обеспечивает самостоятельное решение новых для них проблем, глубокое усвоение знаний, быстрый темп овладения ими, широту их переноса в относительно новые условия.

Репродуктивное мышление характеризуется меньшей продуктивностью, но оно играет важную роль. На основе этого вида мышления осуществляется решение задач знакомой школьнику структуры. Оно обеспечивает понимание нового материала, применение знаний на практике, если при этом не требуется их существенного преобразования. Возможности репродуктивного мышления определяются наличием исходного минимума знаний.

Главным признаком продуктивных умственных актов является возможность получения новых знаний в самом процессе, т.е. спонтанно, а не путем заимствования извне.

В основе продуктивности может лежать несколько компонентов (критериев), наиболее важными из которых мы считаем самостоятельность (кто создатель, инициатор, хозяин, автор) и новизну. При этом второй компонент условно вносит чуть меньший вклад в продуктивность в рамках именно образовательного контекста, так как открытие нового субъективно чрезвычайно важно для личности (ее становления, формирования, развития), но почти всегда является квазиоткрытием.

Прокомментируем реализацию каждого из компонентов в образовательной практике. Относительно первого компонента может быть ситуация, когда учитель осуществляет рефлексивное комментирование, например, хода решения задач (то, как он думал) или объясняет ученику то, как школьник что-либо делал: «Хочешь, я расскажу тебе, как ты действовал?» Ученик в этой ситуации вынужден сравнивать все, что рассказывал педагог, с тем, что происходило в его опыте; в этом случае он вынужден инициировать собственные рефлексивные процессы. Такая рефлексия репродуктивна, так как она как бы следует «поверх» схемы, заданной учителем, и является в некоторой степени копирующей, хотя в любом случае очень важной и нужной деятельностью. Именно с такого рода рефлексии и надо начинать развитие сложных форм рефлексивной деятельности, особенно у школьников начальных классов, пока осознанность их учения слабо развита. Не имея какой-либо схемы рефлексии, младшие школьники не могут ее целенаправленно и структурно реализовать.

Относительно второго компонента. Чаще всего, если ученик осознал что-либо в своем индивидуальном опыте, то это приводит к иным возможностям в его дальнейшей деятельности (потенциально или реально), и это само по себе продуктивно! Но может быть так, что ученик, задумываясь, например, о том, как он решал задачу, осознал те действия, которые ему хорошо известны. Тогда в его опыте не произошло ничего нового, он просто убедился в том, что и так знал, то есть приращения опыта не случилось. Если же ученик обнаружил новое действие, способ или нашел новый смысл своим действиям и т.д., то такая деятельность может быть продуктивной (приводить к развитию опыта, новообразованиям).

Таким образом, при рассмотрении комбинации компонентов можно получить различную степень продуктивности/репродуктивности рефлексии, что представлено в виде следующей таблицы:

Несамостоятельно

Самостоятельно

Осознание известного

Репродуктивная рефлексия

В большей степени репродуктивная рефлексия

Осознание нового

В большей степени репродуктивная рефлексия

Продуктивная рефлексия

Как видно из таблицы, полностью продуктивной рефлексия может быть, если ученик рефлексируют самостоятельно, и при этом его самонаблюдения дают ему новые знания о себе. В случаях же когда школьник самостоятельно рефлексирует, но при этом не открывает новых знаний о себе или когда ему сообщаются новые знания, которые проверяются рефлексией, – имеет место в большей степени репродуктивная рефлексия.

Обсуждаемые выше различения могут быть очень полезны для развития субъектности человека, в том числе и относительно самой рефлексивной деятельности, так как она обладает важнейшим управленческим началом для саморегуляции, самоорганизации, саморазвития и самореализации человека.

Важно отметить, что для развития продуктивной рефлексии полезно формировать у человека метакогнитивную осведомленность, особенно действия по наименованию того, что рефлексируется. Именно с этим связано то, что дети легче рефлексируют свои внешние действия, а затем известные им предметные действия и сложнее рефлексируют действия и операции внутреннего плана действия. Аналогичная ситуация происходит и в области личностной рефлексии: легче осознаются те качества (свойства, черты и т.д.), которые детям известны.

Таким образом, в области рефлексии проявляется важная закономерность: легче осознаются те структуры индивидуального опыта, наименование которых известно субъекту, при этом сначала внешние, а затем внутренние. Именно в этой логике следует развивать рефлексивную деятельность учеников.

Заметим еще один важный нюанс. Не стоит торопиться с осознанным формированием метакогнитивной осведомленности (эксплицитным). Сначала важно сделать так, чтобы для человека стало актуальным наименование тех действий, которые он самостоятельно хочет развить. Практика показывает, что если сначала создать «трудность» в рефлексии своих интеллектуальных действий (не знают, как назвать), то последующее овладение интеллектуальными операциями проходит с большим интересом. То есть метакогнитивную осведомленность лучше формировать эвристически.

Следующим важным основанием в рассмотрении рефлексии, по нашему мнению, может быть ее конструктивность. Она может приводить к созиданию или же к личностному напряжению, что, конечно же, неконструктивно.

Не всегда развитие рефлексивности приводит к эффективным результатам деятельности; отмечает, что часто высокорефлексивные люди обладают более высокой тревожностью. Низкорефлексивные и высокорефлексивные люди показывают различные способы выхода из личностного кризиса.

Отметим одну важную закономерность формирования и развития рефлексии: если в ходе учебной деятельности ученики рефлексируют сложности и одновременно способы их решения, то такая рефлексия является конструктивной.

В связи с вышесказанным, способности к самонаблюдению и самосознанию необходимо формировать на нескольких уровнях: процесса, способа, результата деятельности в сочетании с осознанием изменений в своих возможностях по расширению своего «Я». При этом развитие оптимистической позиции в отношении преодоления жизненных сложностей (в том числе учебных) и подобная рефлексия взаимно обуславливают друг друга. Учебные трудности (прообраз жизненных трудностей) перестают быть проблемой, а приобретают смысл интересных задач, решая которые ученик становится «сильнее» (существенно развиваются его личностные черты, качества и свойства).

Обобщая все вышесказанное, следует отметить, что в образовательном процессе необходимо формировать и развивать продуктивно-конструктивную многоуровневую рефлексию. В таком типе личностно ориентированного образования может происходить бескризисное и обогащающее развитие самости (субъектности) и уникальности человека.

Виды рефлексии

Экзистенциальное самопознание – это познание человеком своего существования. Цель самопознания – познание себя как индивидуального субъекта, имеющего те или иные особенности, качества, цели, ценности, желания, возможности и пр. Экзистенциальное самопознание, безусловно, опирается на рефлексию. В рефлексии человек обращается и к своему «бытию» (действия, поступки, события и пр.), и к своему «сознанию» (мысли, чувства, оценки и пр.). Рефлективное «Я» собирает воедино многочисленные акты продуктивного «Я» и осуществляет на их основе многообразные синтезы событий самобытия: «Во всех таких актах я – тут как тут: я актуально здесь. Рефлектируя же, я постигаю себя при этом как человека» (Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии). Это то обыденное самопознание, которое совершает каждый человек постоянно в течение своей жизни.

Попытаемся рассмотреть различные виды рефлексии, используемые человеком в актах самопознания, и обосновать их с точки зрения феноменологического подхода, провозглашенного Эдмундом Гуссерлем.

Ретроспективная рефлексия

Существует несомненная возможность сознавать в рефлексии свое прошлое бытие. Назовем такую возможность ретроспективной (ретенциальной) рефлексией; хотя ее также можно назвать «исторической рефлексией», поскольку благодаря рефлективному взгляду (ретроспективному самообращению) самобытие разворачивается в своей исторической перспективе. Существование ретроспективной рефлексии очевидно. Его подтверждает сознание самобытия как собственной истории, своей «жизни». Действительно, это «взгляд назад», но не в пространстве, а во времени.

Безусловно, с одной стороны, ретроспективная рефлексия опирается на способности памяти, поскольку осмысливая свое бытие, человек в первую очередь вспоминает его, а с другой стороны, ретроспективная рефлексия активна по отношению к имеющемуся материалу, это не механическая и бесстрастная «раскадровка» самобытия, а фиксация его значимых изменений, акцентирование тех или иных переживаний с одновременным «затемнением» или «пропусканием» других, это синтез особых интенциональных объектов прошлого (состояний, поступков, событий) и расстановка их в определенной последовательности «истории самобытия».

Текущая рефлексия

Ретроспективная рефлексия предполагает другую рефлективную способность – способность сознавать себя в «реальном времени», то есть в настоящем, по мере свершения своего бытия, а не после него. Назовем такую возможность текущей рефлексией, подразумевая, что она протекает в том же времени, что и продуктивная деятельность, а не после него, как это имеет место в ретроспективной (исторической) рефлексии. Прежде всего, возможность текущей рефлексии подтверждает существование ретроспективной рефлексии: если бы у человека не было возможности фиксировать наличность, настоящее, то он не смог бы потом, «задним числом», воспроизводить его. Таким образом, следуя логике, мы можем утверждать, что текущая рефлексия должна существовать, поскольку благодаря ей мы имеем возможность «вернуть» назад «кадры» самобытия, то есть воспользоваться уже ретроспективной рефлексий.

Текущая рефлексия фундирована в особой двойственности сознания: всякому позициональному сознанию сопутствует нейтральное сознание по типу «праобраз и тень». Отношение между параллельными актами состоит, по Гуссерлю, в том, что один из них – «действительный акт», «действительно полагающее cogito», между тем как другой акт – это «тень» акта, cogito «не настоящее»; один акт – действительно совершается, другой же – «простое отражение совершения», «просто мысль» о совершении (Гуссерль Э. Феноменологическая психология). Метафора «тени» весьма удачна: тень – это то, что обычно сопровождает любой предмет, его нейтральный свидетель. Тень – это постоянное «присутствие», которое предполагает в себе то, при чем оно присутствует.

Таким образом, текущая рефлексия – это рефлексия в модусе потенциальности, которая может быть в любой момент актуализирована или реактуализирована, например, в воспоминании о переживании. Текущая рефлексия является фундаментом как «естественной», так и «феноменологической» рефлексии. «Теневая рефлексия» – это довербальная основа, на которой может быть воздвигнуто любое вербальное полагание.

Проспективная рефлексия

Репродуктивные свойства рефлексии проявляются не только в ретроспекции, когда мы имеем дело с «репродукциями переживаний», но и в «предваряющем памятовании», когда рефлективный взгляд обращен к еще не наступившему событию (переживанию), а значит к тому, что создано лишь самим рефлективным взглядом и еще не подтверждено наступившим настоящим. Это – проспективная рефлексия.

Что же репродуцируется в проспективной рефлексии, если еще ничего не было пережито? Если ретроспективная рефлексия, безусловно, основывается на текущей рефлексии, то проспективное видение самобытия есть результат ретроспективного самоосмысления. Таким образом, материалом для проспективной рефлексии становятся переживания, полученные в текущей и ретроспективной рефлексии. Если ретроспективную рефлексию с полным правом можно назвать родом воспоминания, в котором человек воспроизводит свои собственные переживания, то проспективная рефлексия – это, соответственно, род фантазии, в котором предвосхищаются лишь предполагаемые переживания или другие события самобытия, в свою очередь фантазии – это особым образом модифицированные воспоминания. Проспективная рефлексия в широком смысле – это не только протенция, предвосхищение (anticipatio), но также желания, планы, проекты и пр. Все это строится на основании уже воспринятого, в том числе воспринятого в интерсубъективном опыте. Ретроспективная рефлексия и фундированная в ней проспективная рефлексия, антиципация (предвосхищение) обеспечивают целостность самобытия.

«Рефлективный круг» и историческая рефлексия

Таким образом, наряду с непосредственным «сиюминутным» усматриванием переживания как переживаемого теперь, рефлективный взгляд может обращаться к только что бывшему переживанию (ретенция) и к тому, что можно назвать грядущим переживанием (протенция). Причем, надо особо отметить, текущая рефлексия, направленная на «действительно переживаемое переживание», фиксирующая актуальные изменения сейчас-сущего, – как это ни парадоксально звучит, – существует только благодаря этому протенциально-ретенциальному обрамлению, входя в своеобразный «рефлективный круг». Любое переживание в самом себе есть поток становления; оно есть непрестанный поток ретенций и протенций, опосредуемых также текущей фазой первозданности, в каковой живое «теперь» переживания сознается по контрасту с «до» и «после».

Точно так же, как ретенция и протенция составляют рефлективный круг текущей рефлексии, ретроспективная и проспективная рефлексии составляют рефлективный круг исторической рефлексии. Историческая рефлексия – рефлексия, в которой высвечивается феномен самобытия в своей исторической перспективе, – включает в себя ретроспективную рефлексию как исторически вытянутую в прошлое ретенцию и проспективную рефлексию как исторически проброшенную в будущее протенцию, – то есть ретенцию и протенцию в их бесконечном горизонте.

Таким образом, самосознание можно представить в виде разворачивающихся «рефлективных кругов» различного масштаба: начиная с малого – текущая рефлексия в ретенциально-протенциальном обрамлении, и, постепенно увеличиваясь в объеме, – историческая рефлексия, включающая в себя ретроспективный и проспективный горизонты. Рефлексия – как сознание самобытия – имеет исторический характер в исконном значении слова: слово «исторический» этимологически восходит к «испытывать, узнавать, исследовать, рассказывать, свидетельствовать». Рефлектирующий человек – это свидетель собственного бытия, очевидец событий самобытия.

Функциональные разновидности рефлексии

В повседневности самосознание (рефлективное «Я») выполняет две важные функции: познавательную и регулятивную. Первая реализуется в самосозерцании, самоописании и концептуализации опыта самобытия, в связи с чем ее можно разделить на две составляющие – самонаблюдение и самоанализ. Вторая функция реализуется в соотнесении своего опыта с социальными и личными нормативами, а также в саморегуляции и самовоздействии, а потому в свою очередь разделается на самооценку и самоконтроль.

В повседневности познавательная функция практически всегда подчинена регулятивной. Можно сказать, что чаще всего самопознание совершается исключительно с целью саморегуляции. Я познаю себя для того, чтобы потом себя преобразовать. Однако смешение этих функций отражается как на качестве самопознания, так и – через некачественное самопознание – на качестве саморегуляции. Результатом смешения познавательной и регулятивной функции чаще всего становится ситуация, когда самоисследование уступает место самовоздействию, когда я спешу воздействовать на себя, недостаточно разобравшись в самом себе. Прерывание самобытия самоконтролем может произойти на протяжении всей деятельности продуктивного «Я», когда регулятивная рефлексия обнаружит «отклонение от нормы».

Как следствие такого слияния упомянутых рефлективных функций или даже полного вытеснения познавательной функции мы имеем «агрессивную», «деструктивную» рефлексию. То, что Фрейд называл «супер-эго», есть не что иное, как внутренний «контролер», в котором познавательный компонент полностью подчинен «цензуре». Фрейд считал, что самонаблюдение «является лишь подготовкой к суду и наказанию»; если совесть является одной из функций «сверх-Я», то самонаблюдение, «необходимое как предпосылка судебной деятельности совести», является другой его функцией.

Отголосок «агрессивного самоконтроля» мы можем наблюдать в ситуациях, когда рефлексия прерывает привычное продуктивное действие: мышление, дыхание, походку и пр. Очень часто в творческой деятельности негативно оценивается вмешательство самонаблюдения. Например, в японской живописи и каллиграфии художник не должен задумываться над тем, как он будет писать, его кисть должна следовать внутреннему бессознательному импульсу, только так он достигнет необходимой ему свободы и легкости самовыражения, вмешательство ума делает мазок неестественным, а значит неэстетичным. Именно этот деструктивный эффект самонаблюдения-самоконтроля дал основание для негативной оценки рефлексии – как чего-то, мешающего продуктивной реализации самобытия. Однако дело не в рефлексии как таковой, а в смешении ее познавательных и регулятивных функций, в неспособности различить самонаблюдение и самоконтроль.

Особую роль различение познавательной и регулятивной функций рефлексии приобретает в процессе самопознания. Для качественного самопознания регулятивная функция рефлексии должна быть «заключена в скобки» (то есть подвергнута феноменологической редукции), поскольку любое корректирующее вмешательство в продуктивный процесс начинает искажать его картину. В самопознании на первый план выступает необходимость в рефлексии, освобожденной от регулятивных целей, – в своего рода «неагрессивном сознании». Самоконтроль тесно связан с самооценкой: негативная оценка своего переживания или действия с этической, моральной, эстетической или другой точки зрения автоматически влечет за собой желание исправить положение, что приводит к прерыванию продуктивного акта. Отсюда понятно известное требование З. Фрейда к «свободным ассоциациям» в психоанализе: не оценивать свои мысли и чувства с точки зрения каких-либо моральных нормативов – есть не что иное, как попытка очистить рефлексию от регулятивного компонента.

Таким образом, в функциональном плане можно выделить следующие виды рефлексии: самонаблюдение, самоанализ, самооценка, самоконтроль. Смешение этих функций, их неразличение приводит к снижению качества рефлексии, к появлению, в частности, феномена «агрессивной рефлексии», мешающей реализации продуктивного «Я». Напротив, освобождение рефлексии от «агрессивных компонентов», связанных, например, с этической оценкой своего опыта, дает возможность совмещения продуктивности и рефлективности. Для того чтобы познавательные и регулятивные функции не смешивались и не мешали друг другу, необходима особая рефлективная процедура – метарефлексия, призванная «следить» за качеством рефлексии. Слежение за качеством рефлексии, проявляющееся в основном в сдерживании оценочной функции рефлексии, – главная задача метарефлексии. В результате мы приобретаем чистую познавательную рефлексию, открывающую нам дорогу к самопониманию.

Преобразующая рефлексия

Самопознание не сводится исключительно к фиксации того, что уже есть. Самопознание, главным инструментом которого является рефлексия, это еще и самотворение. Н. Бердяев писал: «Моя личность не есть готовая реальность, я созидаю свою личность, созидаю ее и тогда, когда познаю себя, я есть прежде всего акт» (Бердяев Н.А. Самопознание: сочинения/Н.А. Бердяев. М.; Харьков, 1998). Когда мы отмечали, что продуктивное «Я» – это действующее «Я», это означало, что «Я» одновременно и познает окружающий мир, и преобразует его. А поскольку рефлективное «Я» по своей сущности идентично продуктивному «Я», то и в случае рефлексии мы имеем дело с особого рода познанием – преобразующим познанием. Рефлексия – это креативный, пребразующий акт. Преобразующая функция рефлексии проявляется в ретроспективной рефлексии в форме ретроспективного восстановления событий, переживаний и поступков; преобразованием пропитана проспективная рефлексия; идея преобразования лежит в основе самоконтроля. Впрочем, самоконтроль необходимо отличать от преобразующей рефлексии: в случае самоконтроля преобразование следует за познанием (самонаблюдением и самооценкой), а в преобразующей рефлексии преобразование сопутствует познанию, поскольку последнее само по себе уже есть преобразование. Это преобразующее познание действует и в сфере внешнего опыта, и – возможно, более чем где-либо, – в сфере внутреннего опыта, в этом текучем и неопределенном пространстве субъективного «Я».

Рефлективные позиции

Если мы говорим о рефлексии как форме самонаблюдения, то мы вправе задуматься над тем, с какой «точки зрения», или позиции, мы осуществляем это наблюдение. В связи с этим можно говорить о субъективной и интерсубъективной рефлективных позициях. Субъективная позиция – это исключительно индивидуальная, личная позиция наблюдателя, некий взгляд изнутри. Интерсубъективная позиция – это взгляд с точки зрения внешнего наблюдателя. Другими словами, я могу иметь внутреннюю систему наблюдения, или отсчета, и одновременно с этим я могу использовать системы отсчета, центры которых выходят за пределы моего «Я» в интерсубъективное пространство, прикрепляясь к конкретным персоналиям, социальным, этническим, религиозным и другим культурным группам или общностям. Поэтому правильнее говорить не об одной, а о различных интерсубъективных позициях. Вдобавок к этому как особого рода интерсубъективную позицию можно рассматривать «точку зрения Бога», в которую религиозный человек помещает центр (исток) своего рефлективного взгляда. Вероятно, таким же образом можно выделить различные варианты субъективной позиции, в том числе некую трансцендентальную позицию – позицию чистого «Я».

Субъективная и интерсубъективная позиции суть не только различные точки зрения на свое бытие, но и различные точки зрения на мир, то есть – в совокупности – различные точки зрения на самобытие-в-мире. Подобно тому, как для всех нас по своему практически важен и птолемеевский, и коперниковский взгляд на мир, так для любого человека имеет важное значение и субъективная, и интерсубъективная позиция, с точки зрения которых он может наблюдать и оценивать свое бытие-в-мире: в первом случае – мир вокруг меня и для меня («эгоцентрический взгляд»); во втором случае – я для мира, я как его часть («онтоцентрический взгляд»). Поэтому едва ли стоит здесь говорить о преимуществе субъективной или интерсубъективной позиции. Ни в коей мере не умаляя значение той или иной позиций, рассмотрим различие их в свете воздействия на объект рефлективного наблюдения.

Поскольку интерсубъективная позиция – это всегда внешняя (по отношению ко мне) позиция, то у нее, стало быть, больше вероятности «конфликтовать» со мной как объектом наблюдения. Когда я в своей рефлексии опираюсь на позицию, например, какой-то социальной группы, то моя рефлективная оценка будет неизбежноокрашена в тона, соответствующие нормативам и ценностям этой социальной группы. И результаты моей рефлексии будут напрямую зависеть от того, насколько замечаемая моим рефлективным взглядом деятельность моего «Я» – самобытие – соответствует этим нормативам. Конечно, в случае крайне резкого расхождения между социальной оценкой и моими действиями (словами, переживаниями, мыслями, желаниями и т.д.) может образоваться что-то вроде «рефлективного фильтра» – избирательного восприятия, искажающего картину самобытия. Здесь, правда, стоит заметить, что данное «искажение» необходимо понимать только относительно картины, которая может быть получена исходя из другой позиции. Едва ли правильно было бы в этих обстоятельствах искать среди интерсубъективных позиций некую абсолютную, по отношению к которой можно наверняка оценивать истинность всех остальных. Впрочем, ничто не мешает нам искать некую «чистую» – трансцендентную – позицию, не претендующую на исключительность в плане истинности, скорее, напротив, ценность которой будет заключаться именно в «нейтрализации», то есть воздержании от каких-либо ценностных и нормативных оценок.

Кажется, что субъективная рефлективная позиция имеет несомненное преимущество перед интерсубъективной в плане «экологии самовосприятия»: рефлексия, отталкивающаяся от собственной системы отсчета, вероятно, не несет того «деструктивного потенциала», который мы можем наблюдать в случае, когда рефлексия опирается на какой-либо внешний социокультурный норматив. С этим утверждением можно было бы окончательно согласиться (или опровергнуть), если бы точно удалось определить, в чем собственно заключается субъективность рефлективной позиции? насколько субъективная позиция независима от интерсубъективной? какие вообще виды субъективных позиций возможно различить?

В некоторой степени освободиться от магии понятий «субъективность» и «интерсубъективность» нам поможет переименование (или введение новых?) рефлективных позиций. Одна из них – интернальная рефлексия – «взгляд» вовнутрь («интроспекция»), а точнее не «взгляд», а чувствование, ощущение, переживание, поскольку зрительное восприятие мы отнесем к восприятию «внешнего опыта». Другая позиция – экстернальная рефлексия – «взгляд» на самобытие со стороны, как если бы меня наблюдал Другой. Повторим, что некорректно говорить о каком-либо преимуществе одной или другой позиции, они обе необходимы для самопознания – как два важных основания феномена самобытия-в-мире.

Рефлексия и метарефлексия

Собственно говоря, рефлективное познание, или познание самобытия, и является главным объектом экзистенциальной феноменологии (феноменологии самопознания). Но чтобы ответить на вопросы, которые ставит феноменология самопознания, например: каким образом человеку удается в рефлексии сформировать представление о себе? на каких априорных (трансцендентальных) основаниях он, рефлектируя, познает свое бытие? и т.д., – феноменолог должен иметь инструмент, с помощью которого он будет наблюдать за деятельностью рефлективного «Я». Другими словами, он должен осуществлять рефлексию над рефлексией. Этот новый «поворот» взгляда мы назовем метарефлексией, или метарефлективным «Я».

Сам процесс самопознания, осуществляемый рефлективным «Я», в обычном случае остается «латентным», но как любое опытное постижение может быть раскрыт благодаря рефлексии более высокого уровня, то есть метарефлексии. В метарефлективном «Я» нет ничего выходящего за рамки возможностей человеческого сознания. Так как рефлексии над переживаниями, в свою очередь, суть сами переживания, то, будучи таковыми, они могут становиться субстратами новых рефлексий. Метарефлексия, таким образом, это не столько новое понятие, сколько новое название того, что уже существует равно как в философском исследовании, так и в обыденной жизни. Например, я говорю себе: «Я слишком много копаюсь в себе»; это означает, что я наблюдаю за своей рефлексией и даже как-то оцениваю ее. Чаще всего метарефлективное «Я» вмешивается в рефлективные процессы, корректируя их в соответствии с теми или иным образцами и нормами, предписывающими, как надо думать о себе, а как не надо, что можно чувствовать, а что нельзя и пр. Метарефлективное «Я», таким образом, обычно выполняет роль «цензуры» по отношению к рефлективному «Я», то есть функцию самоконтроля, но более высокого уровня. Многие психотехнические процедуры (аутогенная тренировка, самовнушение и пр.) суть не что иное, как метарефлективные акты, накладывающиеся на обычные рефлективные постижения и пытающиеся их каким-то образом видоизменить, например, «плохие эмоции» заменить «хорошими», «правильными».

В то же время метарефлективное «Я» не обязательно выступает в «агрессивной» и «репрессирующей» роли по отношению к рефлективному «Я». Контроль над рефлексией может заключаться в повышении качества рефлексии благодаря, например, различению познавательной и регулятивной функций рефлексии, то есть самонаблюдения и самооценки, в результате чего мы приобретаем чистую познавательную рефлексию, открывающую нам дорогу к самопостижению. Такой контроль за рефлективным «Я», безусловно, необходим феноменологу. В этом случае метарефлексия выступает уже в роли инструмента экзистенциальной феноменологии, как средство наблюдения за деятельностью рефлективного «Я», в свою очередь конституирующего феномен самобытия. Метарефлексия позволяет увидеть, как рефлективное «Я» конституирует продуктивное «Я», как меняет направление его потока, как оно его творит, то есть, в конечном счете, как человек творит образ своего бытия (самобытия). Можно сказать, что метарефлективное «Я» – это «точка зрения», дающая возможность наблюдать за самопознанием как процессом самотворения.

Впрочем, реальный метарефлективный процесс не выходит за пределы рефлективного, а выступает лишь в качестве особого вида рефлексии. Казалось бы, логично рассуждать: рефлективность – это способность выйти «за спину» продуктивности, а метарефлективность, соответственно, – способность выйти «за спину» рефлективности и т.д. Однако практически это немыслимо. Так, в продуктивном акте я могу обнаружить некую непосредственную данность (предмет, звук, ощущение и пр.), в рефлексии же я могу обнаружить себя, обнаруживающего некую данность, например: себя, смотрящего на предмет, себя слушающего, себя ощущающего; при этом я могу в одном поле непосредственного рефлективного восприятия объять и себя, и воспринимаемую мною данность. А дальше? Могу ли я в одном акте непосредственного (здесь-и-теперь) восприятия охватить себя в качестве воспринимающего себя, воспринимающего некую данность? Позволяет ли метарефлексия непосредственно воспринимать рефлективные акты, или она обеспечивает исключительно репродуцированное восприятие их как ретроспективная рефлексия? Метарефлексия может «догонять» рефлективные акты, «наступать им на пятки», может «препятствовать» им, но остается открытым вопрос, насколько она может быть с ними одновременно. А может быть метарефлексия – это диалог различных рефлективных позиций (рефлективных «Я»), «Я», вступающее в диалог с самим собой.

Феноменологическая идеация и дескрипция

Феноменология провозглашена Гуссерлем как дескриптивная наука о сущностях, ее задачи сводятся к тому, чтобы «предъявлять взору чистые события сознания», «доводить их до полной ясности» с помощью рефлексии, а также выражать их «в адекватных понятийных выражениях, смысл которых предписывается исключительно узренным». Понятно, что степень адекватности слов, предназначенных для описания самобытия, может оценить только сам человек, углубленный в самонаблюдение. Другой человек может только предложить ему другие варианты (слова, формулировки и пр.), но он не может настаивать на них. Истинным (то есть адекватным) с точки зрения феноменолога будет любое высказывание, которое просто придает выражение данностям сознания «через посредство их простого эксплицирования и с помощью точно примеренных значений, не делая ничего сверх этого».

Таким образом, «усматривать сущность», для феноменолога, – это значит «раскрывать через созерцание, дающее из самого первоисточника, и фиксировать в суждениях, какие будут верно приспособляться к данному в созерцании».

Феноменология, будучи дескриптивной наукой о сущностях, принадлежит к совершенно иному классу наук, нежели так называемые «точные науки». Ее объем составляют конкретные сущности переживания, которые не могут быть подчинены какой-либо дефинитной системе, основанной на четких определениях, согласующихся с принципами формальной логики. «Своеобразие сознания вообще в том, что оно есть протекающая в самых различных измерениях флуктуация, так что здесь не может быть и речи о понятийно-точной фиксации каких-либо эйдетических конкретностей и непосредственно конституирующих их моментов». Феноменолог создает не «геометрические» понятия, а «морфологические». Геометрические понятия – это понятия «идеальные», «абстрактные», они выражают то, что нельзя «видеть» непосредственным образом; этим они отличаются от морфологических понятий, которые выражают сущности, почерпнутые в простом «бесхитростном созерцании». Морфологические понятия относятся к «неопределенным типам фигур», которые схватываются на основе чувственного созерцания, и именно в такой неопределенности получают понятийную, то есть терминологическую, фиксацию. Неопределенность и текучесть феноменологических понятий не являются недостатками; для той сферы познания, какой они служат, эти качества неизбежны или даже правомерны: «…чтобы придать сообразное понятийное выражение наглядным вещным данностям с их наглядно данными сущностными характеристиками, нужно брать их такими, какими они дают себя. Они же дают себя текучими, и не иначе…».

Таким образом, об абсолютной понятийной и терминологической фиксации в области экзистенциальной феноменологии не может быть и речи: «в нашей начинающейся феноменологии все понятия и соответственно термины известным образом должны оставаться в текучем состоянии, как бы в постоянной готовности немедленно дифференцироваться по мере продвижения анализа сознания и по мере распознавания все новых феноменологических наслоений в пределах того, что на первых порах узревается лишь в своем нерасчлененном единстве» (Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии). По мере продвижения исследования, по мере выявления новых «сущностных слоев» терминология неизбежно подвергается модификации, поэтому, считает Гуссерль, «на какую-либо окончательность терминологии можно рассчитывать лишь на очень продвинутой стадии развития нашей науки».

Рефлективные дескриптивные стратегии

Под рефлективными дескриптивными стратегиями здесь мы будем понимать поиск подходящих слов для обозначения увиденного в рефлективном взгляде.

Гуссерль видит процесс соотнесения определенных интуитивно постигнутых сущностей со словами таким образом, что сначала усматриваются первые, а потом подбираются для них подходящие слова и выражения. Одно из главных условий – это четкое видение того, что подлежит наименованию. Только в этом случае мы найдем слово, смысл которого «исполнен» соответствующей интуитивной данностью. Однако в этом случае возникает вопрос: если созерцаемое в рефлективном взгляде изначально не ясно, как добиться необходимой четкости для того, чтобы отыскать нужные слова?

Видя в описанной выше стратегии один из действительно возможных путей овладения рефлективно постигаемыми феноменами, надо в то же время отметить, что это скорее идеальная схема, нежели реально-практический путь. В любом случае он не единственный, и Гуссерль предлагает так называемый «метод прояснения» как раз для тех случаев, – а этих случаев гораздо больше, чем обратных им, – когда сущность, предназначенная для дескрипции, недостаточно ясна. Обычно сначала «душевный материал» представляет из себя некую размытость и неразличенность, что делает его непригодным или почти не пригодным для эйдетических констатации: практически невозможно «установить, какие действительные компоненты заключены в постигаемом или же, например, что это за компоненты, коль скоро они неясно отделяются друг от друга и предстают в колеблющемся свете». В этом случае, Гуссерль предлагает «приблизить к глазам некоторые показательные детали или позаботиться о приобретении иных, более подходящих, по контрасту с которыми ярче выступят и затем будут доведены до максимально ясной данности такие отдельные черты, которые до этого интендировались сбивчиво и темно».

В реальном опыте самопознания, – когда исследующий взгляд направлен на переживания и не встречает ясные и четкие очертания созерцаемых сущностей (ощущений, переживаний и пр.), – дескрипция по методу прояснения может происходить следующим образом. Сначала можно попытаться лишь в самых «грубых» чертах описать созерцаемое во внутреннем взоре. Сначала подбираются не совсем подходящие, удачные слова, но именно они, в силу контраста, позволяют более отчетливо увидеть те сущности, которые требуют своего адекватного называния. В этом случае усмотрение сущности достигает своей ясности только лишь в процессе называния, а не до него, как это предполагается в «классическом» варианте. Процесс артикуляции (вербализации) может быть весьма долгим, петляющим, с перебором разнообразных вариантов, которые как будто примериваются к рефлективному опыту, пока вдруг в результате такого примеривания не происходит нечто вроде прозрения, «инсайта», – человек обретает и слово, и «исполняющую его смысл» сущность.

Таким образом, мы имеем два вовсе не исключающих друг друга способа дескрипции: прямая дескрипция, при которой та или иная сущность должна быть прежде постигнута, а потом выражена в описании; и опосредованная (проясняющая) дескрипция, в которой выражение сущности начинается еще до ее постижения, и таким образом постепенно – «методом проб и ошибок» – находится подходящее выражение, которое в свою очередь становится открывающим ключом для ясного видения. В первом случае мы имеем прямую схему: идеация–дескрипция; а во втором случае – обратную схему: дескрипция– идеация, что вовсе не означает какое-либо уничижительное отношение к этому способу дескрипции.

Позволим себе еще одну цитату: «Поначалу же всякое выражение хорошо, и особенно же хорошо любое подходящее образное выражение, какое способно привлечь наш взгляд к какому-либо ясно схватываемому феноменологическому событию. Ясность не исключает известного ореола неопределенности. Дальнейшее определение, или же, иначе, прояснение такового, – это как раз и есть дальнейшая задача, как, с другой стороны, и внутренний анализ, какой надлежит совершать путем сопоставлений или путем смены взаимосвязей, – разбиение на компоненты или слои. Те же, кто, не будучи удовлетворены предложенными интуитивными разворачиваниями, начинают – как в «точных» науках – требовать тут «дефиниций» или же полагают, что вправе по собственному усмотрению и в лишенном наглядности научном мышлении распоряжаться феноменологическими понятиями, какие якобы обретены как твердые и неподвижные на основании нескольких примитивных анализов, и думают, что приносят тем пользу феноменологии, – так это только новички, не постигшие еще ни сущности феноменологии, ни методики, какая в принципе требуется таковою» (Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии).

Преодоление ограничений рефлексии

Обсудим свойства рефлективного акта (ретенциальность, репродуктивность), которые вызывают сомнение в адекватности (истинности) тех данных, которые получает человек в результате рефлективного самосознания. Проведем анализ рефлексии и предложим альтернативную метафору рефлексии, в которой последняя предстает как акт самонаблюдения, не противоречащий, а значит не искажающий наблюдаемое.

Ретенциальный и репродуктивный характер рефлексии

По Э. Кассиреру, рефлективный процесс постижения противоположен продуктивному процессу. Существует два объекта восприятия – природный и человеческий мир. Характеры переживания и восприятия природы и человека различны. Существует предметное и эмоциональное восприятие человека. Э. Кассирер отдает предпочтение эмоциональному восприятию. Эти два различных потока познания имеют различные результаты – два различных процесса формирования понятий – продуктивный и рефлексивный. Используя терминологию Кассирера применительно к теме самосознания, скажем: активность человека есть некий «продуктивный процесс», направленный «наружу», но остающийся как будто у него за спиной, и чтобы обратиться к его постижению, необходима особая – рефлективная – переориентация «взгляда» (от лат. reflexio – «обращение назад»). М. Шеллер также противопоставлял рефлексию внешнему действию – «экстатическому чувственному порыву»; именно с нее, с обращения жизни «в себя самое», с сопротивления первоначальному спонтанному движению «вовне», с его отрицания начинается сознание. Э. Гуссерль писал, что любая рефлексия обладает характером модификации сознания, имея в виду «перемену установки», «поворот взгляда» от чего-либо сознаваемого к сознанию такового. Кроме того, Э. Гуссерль определял рефлексию как реактуализацию – то есть репродуктивную модификацию – бывшего актуально-продуктивного переживания.

Таким образом, рефлексия, будучи ретенциальной (ретроспективной) по своему характеру, есть такая модификация продуктивного переживания, при которой последнее выступает не в актуальной, а реактуализированной форме. Деятельность «Я» в свете рефлексии определенным образом модифицируется, становится чем-то иным, нежели она была до того, как на него направили рефлективный взгляд. Вышеупомянутые свойства рефлексии дали повод некоторым философам и психологам рассматривать рефлексию в качестве весьма неэффективного инструмента для самопознания. Дескать, в силу ее ретенциального и репродуктивного характера, мы не можем иметь качественных данных о своем истинном бытии. Возникают вопросы о том, насколько истинным является опыт, полученный в рефлективном восприятии? Насколько вообще можно доверять рефлективному опыту? Все рассуждения обычно вращаются вокруг проблемы: в какой мере рефлексия «изменяет» изначальное переживание и не «подделывает» ли она его, обращая в нечто «иное»? Высказываются сомнения в способности рефлексии усмотреть подлинные переживания в их первозданном виде, а значит – в способности человека констатировать что-либо относительно «действительного» содержания переживаний. Например, Д. Юм писал о том, что «операции нашего духа» едва лишь становятся объектами сознания, «как бы окутываются мраком», так что «глазу нелегко найти те линии и границы, которые размежевывают их»; что когда мы размышляем о своих прежних чувствах, наша мысль употребляет краски, которые «слабы и тусклы в сравнении с теми, в которые были облечены наши первичные восприятия»; что «все наши идеи, т.е. более слабые восприятия, суть копии наших впечатлений, т.е. более живых восприятий».

Как уже отмечалось, Кассирер считал, что продуктивный и рефлективный процессы противоположны, а поэтому не могут осуществляться одновременно. В качестве иллюстрации этого тезиса воспользуемся примером, приводимым Х. Ортегой-и-Гассетом: «Когда я чувствую боль, когда я люблю и ненавижу [то есть осуществляю «продуктивный процесс»], – я не вижу своей боли, не вижу себя любящим и ненавидящим. Чтобы я увидел мою боль [то есть осуществил «рефлективный процесс»], нужно, чтобы я прервал состояние боления и превратился бы в «я» смотрящее. Это «я», которое видит другого [то есть себя со стороны] в состоянии боления, и есть теперь подлинное «я», настоящее, действующее. «Я» болящее, если говорить точно, было, а теперь оно только образ, вещь, объект, находящийся передо мной». Фраза «Я болею» подразумевает выход из продуктивной позиции («Я-болящее») в рефлективную («Я-смотрящее-на-боль»), т.е. неизбежное отчуждение от непосредственного опыта.

Действительно, в определенном смысле рефлексия (самосознание) требует от человека временного прекращения своей текущей продуктивной деятельности и разворачивания фокуса внимания на себя, т.е. осуществления нового типа деятельности – рефлективной. Означает ли это, что существуют операциональные ограничения познавательной функции рефлексии, связанные с тем, что я не могу быть одновременно действующим субъектом и субъектом, созерцающим себя, свое действие в качестве объекта? Вот что писал в связи с этим американский психолог и философ У. Джеймс: «Пусть кто-нибудь попытается рассечь мысль и охватить взглядом ее части – он увидит, как трудно интроспективное наблюдение... Стремительное движение мысли так безудержно, что оно почти всегда приводит нас к своему результату до того, как мы сможем остановить его. Если же мы достаточно проворны и нам все же удастся остановить мысль, то она сразу же перестает быть самой собой. Подобно тому как снежинка, пойманная теплой рукой, уже больше не кристалл снега, а капля воды, так вместо того, чтобы уловить переживание отношения, движущегося к своим членам, мы обнаруживаем, что схватили лишь некоторую субстантивную вещь – обычно последнее слово, которое мы только что мысленно произнесли, но взятое статически, с полностью испарившимися функциями, тенденциями и специфическим смыслом, которыми оно обладало в живом процессе мышления. Попытка интроспективного анализа в этих случаях весьма напоминает хватание вращающегося волчка с целью уловить его движение или попытку быстро включить свет, чтобы посмотреть, как выглядит темнота». А вот что пишет Гуссерль: «Так, гнев испаряется благодаря рефлексии и по содержанию своему быстро модифицируется. Рефлексивно исследовать гнев в его доподлинности значит изучать гнев, который тает и испаряется; правда, и это не лишено значения, но, возможно, не то, что следовало бы изучать. Внешнее же восприятие, несравненно более доступное, напротив того, не «тает» и не «испаряется» вследствие рефлексии…». Также начинает замирать, находясь под взглядом рефлексии, стройное и естественное течение мыслей: «При этом страдает свобода протекания мыслей, протекание сознается в модифицированном варианте, приятность, сопринадлежащая его ходу, существенно затрагивается…».

Действительно, когда наше сознание направляется на некоторые естественные физиологические процессы, оно, так или иначе, нарушает или вовсе прекращает их. Это относится не только к ментальным, но и телесным актам. Для примера можно просто понаблюдать за своим дыханием, за своей речью, ходьбой или другими действиями, которые мы осуществляем «автоматически». Вероятно, в этих случаях отношения продуктивного действия и рефлективного самосознания можно сравнить с бегуном, который в одном случае бежит вперед, а в другом – измеряет то расстояние, которое он пробежал. Последнее практически исключает первое или значительно ухудшает его качество.

Таким образом, существует известное – разделяемое многими философами и психологами – скептическое мнение о том, что рефлексия не только не способна ухватить продуктивное самобытие (действие или переживание) в его непосредственной данности, но даже более того – препятствует спонтанному и естественному протеканию этого самобытия, искажает его. Тем не менее вопрос о том, насколько могут быть совместимы непосредственное самобытие и одновременное сознание его, пока остается открытым. Быть может, «текущая рефлексия» – назовем так созерцание непосредственного самобытия – это дело особой психотехники, и при определенном навыке человек сможет расширить рефлективное поле на столько, что в него попадет – в неискаженном виде – то, что происходит в данный момент. Для примера возьмем соответствующие буддийские практики на Востоке и психоаналитическую технику «свободных ассоциаций» на Западе.

Тропологический анализ рефлексии

Для того чтобы убедиться в том, насколько действительны вышеупомянутые ограничения рефлексии, необходимо провести тропологический анализ самого понятия рефлексии, т.е. критически рассмотреть метафоры, с помощью которых обычно описывается рефлективная активность. Возможно, выяснится, что «гносеологические ограничения» рефлексии суть гносеологические ограничения не самой рефлексии, а метафор рефлексии.

Начнем с метафоры рефлексии, заложенной в самом названии, – с метафоры «поворота», «обращения назад». Эта метафора наглядно показывает, что в рефлексии радикально меняется объект познания (теперь это сам субъект), а субъект и объект принципиально разделены и находятся на разных полюсах процесса познания. Пожалуй, это единственное достоинство этой метафоры. Однако такое понимание рефлексии одновременно упрощает и усложняет дело. Казалось бы, все просто: «взгляд субъекта направлен на самого себя», но возникают вопросы, которые вытекают из логики пространственной метафоры: где этот «субъект», который смотрит на меня? или: кто тот субъект, на которого смотрю я? Недостатком этой метафоры является также ее не согласованность с непосредственным опытом: во время рефлексии нет никакого «поворота» ни в пространственном, ни – тем более – во временном аспекте. Мое бытие всегда направлено «вперед» («продуктивно»), даже в рефлективном познании.

Другая метафора рефлексии развивает метафору «поворота»: обычно сознание (в том числе рефлективное) представляют – эксплицитно или имплицитно – в виде «луча».

Популярная в философии метафора «луча» пришла из сферы зрительного восприятия. В результате увлечения этой метафорой мы сталкиваемся с распространением опыта зрительного восприятия на все остальное восприятие. В то же время стоит признать, что телесное восприятие (в котором выражен темпоральный компонент) едва ли адекватно описывается образом «луча». Здесь больше подойдет метафора «волны» или «пятна», которое разливается по поверхности.

Например, Гуссерль пишет: «Луч этого взгляда заново возникает с каждым новым cogito и исчезает вместе с ним». Если позволить себе немного увлечься этой геометрической метафорой, то продуктивное «Я» можно представить как движение вдоль «луча» от центра – «источника Я»; тогда рефлективное «Я» представится как переход в перпендикулярное измерение, т.е. в позицию, которая позволяет увидеть измерение, в котором проходит «луч» продуктивного «Я». Если продуктивное «Я» просто существует, т.е. находится внутри некоего одномерного, линейного измерения, то рефлексия – это выход за пределы этого измерения, «поворот» того же (или появление другого?) «луча» и обретение возможности зримо его представить, например, в виде «потока переживаний», «цепочки» ощущений или состояний, «последовательности» действий, «череды» поступков. Продуктивное «Я» представляется рефлективному «Я» в виде «луча-потока», на одном – проксимальном – полюсе которого мы можем успеть заметить нечто вроде импульса, который, «реализуясь», преобразуется, например, через те или иные мышечные усилия в какое-то действие, составляющее дистальный полюс этого потока. Вспоминая («откручивая назад»), мы можем отметить, что проксимальный импульс был реакцией на нечто в окружающем мире, нечто в своем организме, нечто в своем сознании. Благодаря такой рефлексии я могу проецировать в область самобытия такие понятия протяженного мира, как, например, «причина» и «следствие». Хотя в каких-то случаях мы не сможем уловить, зафиксировать природу (причину) этого импульса, поскольку она относится к чему-то недоступному для рефлексии, трансцендентально-нерефлектируемому, «слепому пятну», непостижимому «Х».

Данная метафора («луча-потока»), стало быть, наглядно демонстрирует историческую рефлексию, постигающую процесс самобытия («движение от проксимального к дистальному полюсу луча»), но исключает текущуюрефлексию, постигающую самого субъекта. Последняя будет выглядеть как бесконечная и безуспешная попытка луча «изогнуться» на самое себя, постепенно закручиваясь в форме спирали.

Для примера возьмем еще одну, мало распространенную метафору, которую описывает В. Франкл. Он сравнивает познающее «Я» с амебой, которая вытягивает свои псевдоподии к объектам, – таков первичный психический акт, направленный на познание объекта. Рефлективный акт Франкл называет «вторичным» и представляет его в виде еще одной, особой псевдоподии, которая «поворачивается» к первой. Эта метафора в чем-то сравнима с предыдущими, но в то же время устраняет некоторые их недостатки: здесь нет никаких «поворотов», субъект здесь всегда «продуктивен» и одновременно доступен самому себе, наконец, здесь есть возможность текущей рефлексии, сопровождающей продуктивное действие. Мы видим, что амебоподобному существу прекрасно удается совмещать продуктивность и рефлективность. Хотя, конечно, это не доказывает такую возможность у человеческого существа. Единственным недостатком – но не «ошибкой» – данной метафоры, пожалуй, можно назвать то, что мы видим эту «познающую себя амебу» со стороны (этот недостаток присущ всем вышеупомянутым метафорам рефлексии), в то время как нам требуется феноменологическое описание рефлексии, данное изнутри рефлектирующего субъекта. Следуя этой метафоре, нужно представить, какой эйдетический результат получает наша метафорическая амеба в результате такого многопланового обследования. Предположим два варианта. В первом случае сознание амебы переключается с одной псевдоподии на другую, что исключает непрерывный «мониторинг» собственной деятельности; единственное, на что она способна, – это выработать навык быстрого переключения, что даст ей возможность осуществлять почти одновременное постижение объекта и собственного бытия. Во втором случае амеба одновременно получает информацию с обеих (трех, четырех и более) псевдоподий и укладывает ее в единую картину, где есть место и для объекта, и для субъекта.

Альтернативная метафора

Существует ли альтернативное метафорическое описание того, что происходит во время рефлексии «внутри» субъекта, наглядно показывающее, каким образом для него представлено его собственное рефлективное постижение?

Поскольку рефлексия есть сознание себя в качестве актора, значит рефлектирующее сознание, для того чтобы быть таковым, всегда должно иметь элемент самоприсутствия. В сущности, акт рефлексии – это и есть такая «добавка»: включение в сознание вещи – в качестве особого горизонта – себя самого как источника, участника и свидетеля своего же сознания вещи. Рефлективное действие с этой точки зрения не является чем-то противонаправленным продуктивному действию. Рефлективность может сопровождать продуктивность в качестве «горизонта», «ореола», до некоторой степени вовсе не мешая продуктивному действию и не прерывая его, выступая как нейтральное «сознание себя действующим». Это можно сравнить с рамкой, в которой я усматриваю свое продуктивное действие. «Рамка самобытия» – это альтернативная метафора рефлексии. Рефлективное «Я» создает кадр, в который попадает деятельность продуктивного «Я», определенным образом модифицированная. Можно сказать, что продуктивное действие или сознание, направленное на мир, получает в рефлексии своеобразный «индекс»: «Я сознаю…», «Я делаю…» и пр. Сравнение с кадром или рамкой для картины не случайно. Рефлексия – это создание некой картины о себе. Материалом для этой картины становятся «первичные», «первозданные» переживания, которые в «рефлективном обрамлении» преобразуются в картину «Я переживаю то-то и то-то».

У метафоры «рамки» есть ряд преимуществ. Во-первых, метафора «рамки» не исключает, а, напротив, предполагает возможность «текущей рефлексии». Рефлексия – это то, что сопровождает мое любое (?) переживание или действие, то, что всегда присутствует при нем, как его «горизонт», «ореол» или «фон». Во-вторых, метафора «рамки» не противопоставляет рефлективное переживание продуктивному. Рефлективное переживание – это имманентное переживание, «обнимающее», по словам Гуссерля, единосущностное с ним продуктивное переживание. В-третьих, метафора «рамки» не теряет из виду ни субъекта, ни объекта, они оба здесь – в рефлективном постижении. При этом можно свободно переходить как от рассматривания объекта в горизонте субъекта, так и к рассматриванию субъекта (самого себя) по отношению к объекту. Точно так же, как можно удерживать во взгляде одновременно и рамку, и картину, в рефлективном взгляде можно удерживать и себя, и объект. Такой перевод взгляда отличается от «переключения», эксплицированного из метафоры «амебы», во время которого субъект прекращает один акт и начинает другой. Метафора «рамки» позволяет понять, почему во время рефлексии наши чувства все-таки могут удерживаться, а не «испаряются», не «тают» и не «отключаются». Они все время здесь – либо в актуальном, либо в потенциальном поле восприятия. Если бы все наши чувства быстро испарялись благодаря простому «переключению», то у человека не было бы проблем с «саморегуляцией»; гнев, боль, страх, обида, тоска, ревность, – все чувства, которые так тяготят человека, – устранялись бы с помощью рефлективного «поворота взгляда». Однако феноменологический опыт показывает, что даже когда я осознаю себя боящимся, то страх мой от этого вовсе не проходит, к нему лишь добавляется местоимение «Я». Скорее можно представить обратную ситуацию: я могу не осознавать свой страх, «вытеснять» его и потому его не испытывать, но когда я обращу на него внимание, то тогда лишь почувствую его.

В качестве иллюстрации: «Я шел по пустынной неогороженной дороге, пересекавшей Вустерскую пустошь, и пытался прогнать дурные предчувствия, анализируя их. Чего, в конце концов, я боюсь? Едва я задал себе этот вопрос, я пожалел о нем. Меня поразило слово «боюсь». До сих пор я хотел убедить себя, что речь идет о неприязни, неловкости, на худой конец – скуке. Но вот я произнес слово «боюсь» и ощутил страх» (Льюис К.С. За пределами безмолвной планеты. Переландра. М., 1993. С. 166).

О противоречии продуктивности и рефлективности

После рассмотрения различных метафор, описывающих рефлективный процесс, в том числе как он представлен «изнутри» познающего субъекта (метафора «рамки»), ответим на аргументы наших оппонентов, которые считают, что рефлексия – это весьма неэффективный инструмент самопознания, поскольку она, вопервых, входит в противоречие с продуктивностью, во-вторых, запаздывает по времени, а потому не имеет дела с актуальным материалом, в-третьих, «не замечает» значительную часть внутреннего опыта, в-четвертых, искажает то, что попадает в поле ее зрения. Таковы главные «обвинения», высказанные в адрес рефлективного познания. Попробуем их опровергнуть или, по крайней мере, побудим своих оппонентов усомниться в своей позиции.

С одной стороны, продуктивный и рефлективный модусы человеческого бытия – актуализация и самосознание – действительно в некотором роде противоположны, это два разнонаправленных процесса; а с другой стороны, самосознание (рефлексия) – это специфический модус самого продуктивного бытия. Рефлективное действие вовсе не противосущностно продуктивному действию. Ведь рефлективное «Я» есть ничто иное, как «Я» продуктивное, только направленное на собственную «продуктивность». «Я» рефлективное – это то же когитативный акт, но осуществляемый в отношении особого рода «объекта» – самобытия. В этом смысле природа продуктивного и рефлективного процессов вовсе не противоречива.

«Что ж, – могут сказать наши оппоненты, – действительно, рефлексия не отличается принципиально по своей сущности от продуктивности, но ведь она противоположна ей по направлению». Конечно, – согласимся мы, – продуктивное и рефлективное действия суть разно-направленные процессы, но – и это в нашем случае очень важно – они не противо-направлены по отношению друг к другу. Корректнее было бы сказать, что продуктивные и рефлективные процессы не взаимо-противоположны (метафора «поворота») и даже не взаимо-перпендикулярны (метафора «луча»), а скорее взаимно-дополнительны, а потому – взаимо-согласны (метафора «рамки»).

Решение проблемы совмещения продуктивного и рефлективного действий зависит от того, насколько я могу совместить в поле своего внимания разные объекты. Для понимания такой возможности достаточно обратиться к практическому эксперименту: я могу попробовать удерживать в поле своего внимания одновременно два предмета, расположенных отдельно друг от друга или даже на противоположных полюсах моего поля восприятия (например, в правой и левой, верхней и нижней частях поля восприятия). Сначала мне это удается с трудом, но затем я начинаю воспринимать эти два разных объекта, расположенных в противоположных по отношению ко мне точках пространства, в некотором единстве; мое внимание становится способным контролировать все, что с ними происходит одновременно. Такой же эксперимент я могу провести с «объектами» моей внутренней сферы, например, с восприятием разных частей моего тела. При определенной тренировке некоторые профессионалы (например, спортсмены, цирковые артисты и др.) добиваются способности координировать восприятие нескольких внешних объектов, а также движения различных частей своего тела в совершенстве. Наконец, третий шаг: при определенной тренировке я могу удерживать в актуальном поле внимания одновременно внешний и внутренний объекты. (Собственно говоря, предлагаемая «тренировка» заключается не в том, чтобы удерживать это внимание, а в том, чтобы заметить, как мы это делаем постоянно в процессе своей жизнедеятельности.) Это значит, что дело не в принципиальной невозможности такого совмещения различных направленностей своего актуального Я, а в своего рода способностях и навыках. При этом, возможно, не так важно, в какой сфере будут находиться объект моего внимания, внешней или внутренней, и сколько будет наблюдаемых мною объектов, а также чем я сам буду в это время заниматься, – у меня нет принципиальных ограничений на совмещение этих восприятий и этих действий.

Заметим, что идея «различных направленностей», на которую опираются наши оппоненты, исходит из метафор «поворота» и «луча». Эти метафоры, безусловно, накладывают некоторые ограничения на постижение сущности сознания. В частности, в соответствии с пространственной метафорой «луча», для того чтобы сделать объектом внимания сам луч, нужно, действительно, развернуть его в обратном (или перпендикулярном) направлении, но при этом неизбежно потеряется первичный объект, на который изначально было направлено внимание. Заключив метафору «луча» в скобки, но не исключая ее из нашего обихода, мы можем убедиться, что есть другие «взгляды» на рефлексию. Если понимать последнюю как «обрамление» бытия своим присутствием, или как некое ощущение самоприсутствия в бытии, то мы уже не заметим никаких непримиримых противоречий между «различными объектами внимания» (объектами окружающего мира и сознанием).

Здесь для доказательства выбранной нами позиции мы можем опять же обратиться к естественному обыденному опыту или опыту профессионалов. Если бы мы не могли совмещать свои действия и самонаблюдение, мы не смогли бы сколько-нибудь эффективно существовать в этом мире, например, мы не смогли бы учиться самым разнообразным и сложным навыкам, мы не смогли бы общаться с другими людьми, поскольку все эти и другие действия требуют не только внешних действий, но и обязательного и одновременного самоконтроля и своевременной самокоррекции своих действий, слов, поступков и т.д. Совмещение продуктивного и рефлективного действий естественно для природы человека и его бытия в мире. Сознание своей внутренней сферы в процессе своего продуктивного существования, как минимум, социально и биологически необходимо для него. Можно предположить, что существование человека постоянно сопровождается неким текущим рефлективным «мониторингом», непрерывно «сканирующим» положение дел (физическое самочувствие, психическое состояние, отношение к событиям, оценка своих ресурсов, мотивов, желаний и пр.) и таким образом создающим возможность для изменения ситуации самобытия. Без этого не было бы человека. Без этого «мониторинга» не было бы воспоминаний, поскольку было бы не возможно «прокрутить» назад события и вспомнить какие-то детали, которые по началу были незамечены, и – что интересно – была бы невозможна та «запаздывающая» (ретроспективная, историческая) рефлексия, которую провозглашают наши оппоненты. Если обычный человек использует «текущую рефлексию», не задумываясь специально над этим, «автоматически», то некоторые профессионалы сознательно пользуются такой возможностью. Например, актеры удерживают одновременно в своем внимании сразу несколько важных для них зон: 1) собственное реальное самочувствие как человека, 2) «виртуальное» самочувствие играемого персонажа, 3) действия партнеров по сцене, 4) свой внешний вид, а также всю мизансцену, как они видятся со стороны зрительного зала, 5) замысел режиссера и, возможно, что-то еще.

О ретенциальном характере рефлексии

Возможно, предоставленных контраргументов уже достаточно, чтобы ответить нашим оппонентам следующим образом: если мы не признаем возможности «текущей рефлексии», то мы тогда должны отказаться от возможности любой рефлексии и вообще какого бы то ни было самопознания (Э. Гуссерль:). «К бытийному виду переживания принадлежит то, что на всякое действительное переживание – живое настоящее из самого первоисточника – может, с полной непосредственностью, направляться взгляд высматривающего восприятия». И все же мы пойдем на встречу нашим оппонентам и на время сделаем вид, что мы согласны с их позицией. Представим, что действительно свойства рефлексии таковы, что она принципиально не позволяет «схватить» мгновение осуществляющегося самобытия, что она имеет дело лишь с уже прошедшим, а, стало быть, не может претендовать на то, чтобы считаться эффективным инструментом актуального самосознания. Другими словами, примем во внимание аргумент наших оппонентов, в котором они полагают ретенциальный характер рефлексии ее недостатком.

О «нерефлектируемых переживаниях»

Еще один довод наших оппонентов: они говорят, что, дескать, существуют «нерефлектируемые переживания», полностью недоступные рефлексии или «незамеченные» ею, и говорят о них как о несомненных фактах. Обычно оппоненты сравнивают «нерефлектируемые переживания», каковы они «есть на самом деле» вне рефлективного усмотрения, с тем, как они предстают в рефлективном взгляде. Эта позиция противоречит феноменологии, опирающейся на непосредственный чувственно-интуитивный опыт. В каком непосредственном опыте мы можем схватить такие «нерефлектируемые переживания»? Если в рефлективном, то это уже будут рефлектируемые переживания, если – нет, тогда что это за опыт? Любое переживание возможно обнаружить лишь в рефлективном усмотрении, а так называемые «нерефлектируемые переживания» – это исключительно спекулятивное понятие, созданное объяснить какие-либо факты, но само при этом фактом не являющееся. Забывание этого обстоятельства приводит к мифологизации «нерефлектируемых переживаний», например в понятии «бессознательного».

Феноменолог признает существование «нерефлектируемых переживаний» исключительно в форме потенциальности – «неопределенно определимого ореола» (выражение Гуссерля), всегда существующего вокруг ясно очерченных актуальных данностей сознания. Но их «нерефлектируемость» относительна – они лишь «пока-нерефлектируемые», поскольку на них в любой момент может быть направлен рефлективный взгляд. Собственно, рефлективный взгляд усматривает их (до некоторой степени) уже тогда, когда говорит о них как об «ореоле неопределенности», поэтому для феноменолога «нерефлектируемое» означает «смутно сознаваемое», подразумевая при этом самые разнообразные «градации темного».

Итак, возразим нашим оппонентам: сущность переживания такова, что оно может сознаваться – и, следовательно, существовать как событие самобытия – только в рефлективном к нему обращении. Переживание «может быть «знаемым» лишь через посредство рефлексии и, как непосредственное знание, обосновываться лишь рефлективным, дающим созерцанием». Вне рефлексии нет «переживания» в его феноменальном бытии, а другого бытия у переживания нет. Все, с чем я встречаюсь в самобытии, дано мне исключительно в рефлективном постижении. Попытки описать нечто, находящееся вне рефлексии, суть создание теоретических конструктов, не подтверждаемых непосредственным опытом самовосприятия, что, конечно, не ошибка, а естественный ход научной мысли, однако если такого рода теории превращаются в догматическую веру, то они уже выходят не только за рамки феноменологии, но и всякой критической науки. Феноменолог не отрицает такого рода концепции (например, концепцию «бессознательного»), но «заключает их в скобки».

О «рефлективных модификациях»

Наконец, у наших оппонентов остается еще один довод: нам говорят, что рефлексия слишком «деструктивна» по отношению к тому, что находится в поле ее внимания, и, следовательно, она дает нам искаженную информацию. Говорят, что переживания «как они есть» отличаются от воспринятых в рефлексии переживаний в силу разного рода модификаций, которым они подвергаются именно благодаря рефлексии. Что ж, проблема «модификации» переживаний в ходе рефлексии не отвергается феноменологами, но она не воспринимается драматически: дескать, нам никогда не познать свои переживания в их «первозданности».

Во-первых, отношение с самобытию как к феномену, то есть явленности (открытости) себя самому себе по мере сознания, снимает «тоску» по неким «утерянным первозданным переживаниям». Все, что нужно феноменологу, ему всегда доступно, оно уже есть, и оно есть в том виде, в котором оно необходимо ему. Феноменолог доверяет себе, своему рефлективному опыту не потому, что благодаря ему он способен удержать в руках некую «абсолютную истину», а потому, что данные его рефлективной интуиции являют ему именно ту истину, в которой он нуждается, – «феноменологическую правду». Быть может, вовсе не обязательно отталкиваться от привычного (естественно-научного, «объективного») понятия «подлинности» в вопросе о «первозданных переживаниях»? Когда взгляд рефлектирующего человека обращается к переживанию, оно становится тем, в качестве чего оно отныне представляется ему, – когда же он отвратит свой взор, переживание перестает быть «переживанием». Феноменологическая истина – это явленная сущность, это всегда сущность рефлектируемого переживания.

Во-вторых, скажем об этом еще раз, «рефлективная модификация» – как ее воспринимает феноменолог – есть необходимое условие этой явленности. Без рефлексии и ее «модифицирующей» активности мы не имели бы ни феномены «переживаний», ни феномен «самобытия». «Первичный» акт, по словам В. Франкла, становится «психической» данностью, квалифицируется как «психический акт» только в отражении «вторичного» рефлективного акта; переживаемое качество «психического» возникает только в рефлексии и через рефлексию. Феноменология предлагает примириться с тем, что в рефлективном постижении человек всегда имеет дело с уже модифицированным опытом, и что эти модификации имеют для человека определенный смысл, что именно благодаря этим модификациям он способен постигать, например, целостность и непрерывность своего «Я».

В-третьих, для феноменолога «первозданные переживания» – такое же спекулятивное понятие, как и «нерефлектируемые переживания». Для того чтобы в этом убедиться, достаточно задать себе вопрос: откуда пришло знание о «первозданных переживаниях», в каком непосредственном опыте мы его получили. Напомним основополагающий принцип феноменологии: «…скепсис утрачивает свою силу, когда мы от словесной аргументации возвращаемся назад к сущностной интуиции, к первозданно, из самого источника, дающему созерцанию и к исконнейшему праву этого последнего».

Если такого опыта нет, значит так называемые «первозданные переживания» (равно как и «нерефлектируемые») – суть спекулятивная фантазия, что само по себе, безусловно, не грех, просто в этом надо со всей ответственностью признаться и исходить в своих рассуждениях из этого положения. Феноменолог еще раз напоминает: любое переживание (в том числе «первозданное» и «нерефлектируемое») может быть «знаемым» только в рефлексии. Также только благодаря рефлексии мы можем сравнить знания об одном и том же переживании, полученные в различных рефлективных схватываниях. Только в очередном рефлективном созерцании мы можем решить, что данные, полученные в одном акте рефлексии, более истинны, чем данные, полученные в другом. Если же у меня есть опытные основания говорить о модифицирующем влиянии рефлексии, то это означает лишь одно: в своем рефлективном усмотрении я смог зафиксировать некие стадии изменения какого-либо переживания – от первоначального его состояния до конечного – и на основании усмотренного в непосредственном опыте сравнения этих стадий смог сделать вывод о наличии рефлективной модификации. Однако это также означает, что я все-таки смог усмотреть тот «первоначальный вариант» переживания, который впоследствии модифицировался. Значит, моему рефлективному взору доступны как «изначальные переживания», так и процесс их модифицирования в «конечные». Гуссерль утверждает, что в содержательном наполнении рефлективного созерцания можно усмотреть нечто, относящееся и к содержанию нерефлектируемого переживания, и способу его модификации.

В-четвертых, – здесь мы опять уступим нашим оппонентам – феноменолог признает: да, действительно, в некоторых (возможно, даже в большинстве) ситуациях рефлексия может быть достаточно деструктивна, но он не сетует, а задается чисто практическими вопросами: от чего зависит степень этой деструктивности? Можно ли снизить ее до минимума и таким образом повысить качество рефлексии? – вот вопросы, которые будут нас интересовать в дальнейшем. «Феномены рефлексии – это на деле сфера чистых и при известных условиях совершенно ясных данностей», – пишет Гуссерль. Следовательно, продуктивная критика рефлексии должна включать поиск и описание условий «чистой», «неагрессивной» рефлексии.

Наконец, в-пятых, даже если мы откажемся от всех своих контраргументов, высказанных выше, и согласимся с тем, что рефлексия искажает все данные, которые человек получает с помощью нее, то вот наш последний контраргумент: у человека нет иного инструмента для самопознания, кроме его рефлексии – какой бы «качественной» или «некачественно» она ни была.

Список литературы:

1. Алексеев И.С. Концепция дополнительности (Историко-методологический анализ). М., 1978.

2. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. М., 1999.

3. Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М., 1998.

4. Ортега-и-Гассет Х. Эстетика. Философия культуры. М., 1991.

5. Франкл В. Основы логотерапии. Психотерапия и религия. СПб., 2000.

6. Шеллер М. Положение человека в Космосе. Проблема человека в западной философии. М., 1988.

7. Юм Д. Исследование о человеческом разумении. М., 1995.

8. James W. The principles of psychology. Vol. I. N.Y., 1950.

Источник: m.vk.com

Комментарии: