Hieronymus Bosch, «The Human Abstract»

В Новое время природа стала главным объектом науки, будучи абстракцией, сконструированной усилиями человеческого разума. Но тогда возникает закономерный вопрос: а что же человек? Если природа как «чистый объект» есть абстракция, то не является ли такой же абстракцией человек как «чистый субъект»? Ведь в идее субъекта, независимого от объекта, лежит допущение, что человек в процессе познавательной деятельности перестаёт быть частью природы или даже вообще ею не является, и потому может взирать на неё отстранённо и беспристрастно, не допуская искажающего влияния природы на результаты познания. Поэтому в классической философии при конструировании субъекта пришлось абстрагироваться от многих свойств, присущих человеку как биологическому существу, оставив ему только рациональность как необходимое условие познания и его инструмент.

Наличие разума делает неизбежным выход биологического существа за рамки органической жизни. А значит, человека нельзя поставить в ряд других природных объектов, ставших предметами изучения естественных наук, и изучать так же, как и все другие предметы. Пусть он тоже животное, но, говоря словами Руссо, испорченное, больное. В нём зияет фундаментальный «разлом» между субъектом как воплощением декартовской мыслящей субстанции и объектом как воплощением субстанции протяжённой. Однако понятно, что долго наука не могла мириться с таким положением дел. Ведь оно означает, что научная методология не универсальна и разбивается о проблему постижения человека, как волна о скалу.

Но кто должен постичь человека? Выходит, только философия. В самом деле, если два вида субстанции отделены друг от друга в непреодолимом дуализме, и объект предстоит субъекту не непосредственно, а через посредничество разумной деятельности, то человек вынужден сделать предметом своего постижения не вещь саму по себе, а только лишь саму эту разумную деятельность, то есть процесс своего постижения вещи самой по себе. По сути, человек на самом деле изучает не природу, а самого себя, структуру и содержание своего сознания, и вся наука при таком подходе становится теорией познания, а каждый учёный – субъективным идеалистом, реализующим принцип nosce te ipsum – познание мира через познание самого себя.

Всё это с самого начала содержалось в рационалистическом проекте новой науки, и даже давний соперник рационализма – эмпиризм – не смог предложить науке исчерпывающую альтернативу; скорее – только дополнение. Эмпирики мыслили процесс познания как ассоциацию в сознании познающего неких первичных впечатлений и образов, полученных из чувственного опыта. При таком подходе у субъекта, конечно, не было никакого априорного содержания сознания, каковое мешало чистоте познавательного процесса у рационалистов (например, врождённых идей Декарта или вечных истин Лейбница). Но возникла другая трудность: а как, собственно, происходит ассоциация эмпирических данных в «голове» субъекта? По каким законам она идёт, какие факторы могут ей помешать и, главное, кто может поручиться, что синтез как результат процесса ассоциации есть адекватное отражение реальной действительности? Известно ведь, насколько несовершенна индукция как метод выведения положений высокой степени общности из единичных явлений. Так что сенсуализм и эмпиризм, тоже без конца порождавшие субъективно-идеалистические следствия, не стали полноценной альтернативой рационализму на пути к необходимой науке высокой степени объективизации познания.

Поэтому «развод» научной парадигмы и классической философии в какой-то момент стал неизбежным. Довершила дело Немецкая классическая философия. Сначала после тщательнейшего анализа процесса познания Канту пришлось признать наличие непостигаемого остатка – вещей в себе, а в конце для решения проблемы ограниченности разумного познания всю природу как объект Гегелю пришлось объявить сферой инобытия разума. Если природа есть тот же разум, или Абсолютный дух, который, постигая самого себя, постигает тем самым и природу, места для вещей в себе уже не остаётся, да и декартовский дуализм оказывается преодолён. Но для науки такой способ решения проблемы «разлома» между субъектом и объектом оказался неприемлем, как минимум потому, что своим холизмом и объективным идеализмом гегельянство совершенно выпадало из индивидуалистической и материалистической парадигмы новой науки. Оно уводило от сциентизма куда-то в прошлое или в сторону. Конструкт «природа как объективная реальность, независимая от разума субъекта», в гегельянстве разрушился.

В каком же именно направлении пошла дальнейшая эволюция представлений о человеке? После достижения классической философией достаточно полной реализации заложенных в ней потенций, когда рационализм подошёл к своему логическому пределу и превратился в панлогизм, начался неклассический период философствования о мире и человеке. Его суть – открытие иррационального. Оказалось, что помимо рацио в человеке есть и принципиально иное измерение – то, что проходит мимо человеческого сознания и не контролируется им.

Учение о воле Шопенгауэра, о воле к власти Ницше, о бессознательном Эдуарда фон Гартмана и Фрейда, философия жизни и т.д. Каждое из этих учений по-своему решало проблему отношений человека и природы, но был и общий вектор: человек отныне не мог избавиться от детерминирующего влияния какого-то внерационального начала. И воля, и бессознательное, и сама «жизнь» есть явления столь же «объективные», сколь объективен разум у Гегеля. То есть они больше и выше человека, существуют до и после него, но именно человека избирают «местом» своего наиболее полного проявления – в том смысле, что только человек может их осознать и осмыслить, как когда-то он осознал Абсолютный дух и закончил его движение через сферы инобытия к самому себе. Поэтому одной своей стороной иррациональное существует и действует в нас, стремясь выйти из неосмысляемых глубин в область сознания, а другой стороной оно укоренено в природе. Более того, его можно назвать «агентом» природы в нас, как ничто другое показывающим, что человек не отделён от природы, а погружён в неё, и не может избавиться от её смутных воздействий.

В силу этого у иррационалистического философского дискурса двойственные, противоречивые отношения с наукой. С одной стороны, они всё более охлаждались, и неклассика уже не шла единым курсом с естествознанием, как это было на заре Нового времени. Тем более что у науки просто не было методов адекватного постижения иррационального в человеке (по крайней мере, на начальном этапе). В новой философии на первый план вышли интуиция, вчувствование, герменевтика текста и другие аналогичные методы. Философия стала больше похожа на литературу; не случайно именно в этот период (начало XIX века) произошёл расцвет романтизма, ставшего воплощением иррационалистического мировоззрения неклассической философии в искусстве.

С другой же стороны, даже такая философия активно питалась научными достижениями и пыталась их учитывать в своих антропологических штудиях. Характерный пример – эволюционизм. Вот что говорит по этому поводу Эрнст Кассирер: «Теория эволюции уничтожила произвольные границы между различными формами органической жизни. Нет отдельных видов – есть лишь один сплошной и непрерывный поток жизни». Отсюда понятно, почему у Nightwish именно эволюция стала центральным пунктом мировоззрения, позволяющим разрушать выделенное положение человека в мире и его конструктивную роль по отношению к природе. Жизнь – это поток, и человек в него включён наряду с другими живыми представителями природы. Ни о каком дуализме объекта и субъекта тут уже и речи нет.

Были и варианты наукообразного иррационализма. Характерный пример – фрейдизм. Если у Шопенгауэра и Гартмана учение об иррациональном бессознательном было далеко от науки с её точными экспериментальными методами и принципиальной повторимостью результатов, то Фрейд представил своё учение уже как результат точной, наукообразной исследовательской работы. В каком-то смысле сюда примыкает и марксизм, декларировавший примат бытия над сознанием, то есть фактически природного, витального элемента в человеке над его духовным измерением. Оба этих учения можно назвать редукционистскими, так как они сводят разнообразие проявлений духовного начала к действию некоего импульса, исходящего от натуралистическо-иррационального основания нашей личности. И этим они тоже, как и вся неклассическая философия, способствовали лишению человека права быть подлинным, «чистым» субъектом, державшим в своих руках нити управления самим собой и всей реальностью. А дальше развитие просто обязано было привести к формированию постнеклассического философствования, где реабилитируется объект, его граница с субъектом стирается, а в деятельности субъекта всегда присутствует ценностная компонента, регулирующая отношение человека к миру с позиций нравственного самоумаления.

Уже из этого небольшого экскурса видно, что базовые представления о человеке, – то, что вслед за поэтом-метафизиком Уильямом Блейком можно назвать «The Human Abstract», – подвержены историческим изменениям. Они могут трансформироваться как исходя из внутренней логики развития философии, так и исходя из необходимости конструирования субъекта, «удобного» сциентизированной науке на том или ином этапе её эволюции. Поэтому человек как таковой – такая же абстракция, как и природа как таковая.

«The Human Abstract» – это сущностные черты человека, его своеобразное «резюме», очищенное от случайного и наносного, обусловленного временем и местом. Однако ввиду нашего анализа изменений представлений о человеке, утверждение о том, что у него есть такие вот неизменяемые сущностные черты, становится проблематичным. В конце концов, есть и донаучные – религиозные, мифологические – представления о человеке, которые несовместимы с современными научными взглядами. Группа Hieronymus Bosch, назвавшая свой альбом вслед за Блейком «The Human Abstract», полагает, что в силу поступательного развития человеческого интеллекта наше представление о себе развивается, совершенствуется, и «божественное чувство больше в человеческую культуру не загрузить». То есть мы движемся от менее истинной картины человека к более истинной, по пути уточняя наши представления.

Такой взгляд совершенно не учитывает сконструированный характер того, что можно назвать «The Human Abstract», и это кажется несколько парадоксальным, учитывая, что, по мнению музыкантов, «источник человеческой морали – это философский принцип «Мыслю, следовательно, существую». То есть разум конструирует мораль, делая её принципы неизбежно относительными, но сущность самого человека как предмета постижения разума относительной почему-то не становится. И в этом можно увидеть проявление наивного позитивизма и веры в прогресс знания, которые во многом происходит от того, что позитивизм и веру в прогресс имплементировали в современную картину человека как «должное» и «необходимое».

Источник: vk.com

Комментарии: