КАРЛ ЮНГ. АРХЕТИП ПЕРЕХОДА. СМЕРТЬ

МЕНЮ


Искусственный интеллект
Поиск
Регистрация на сайте
Помощь проекту

ТЕМЫ


Новости ИИРазработка ИИВнедрение ИИРабота разума и сознаниеМодель мозгаРобототехника, БПЛАТрансгуманизмОбработка текстаТеория эволюцииДополненная реальностьЖелезоКиберугрозыНаучный мирИТ индустрияРазработка ПОТеория информацииМатематикаЦифровая экономика

Авторизация



RSS


RSS новости


2020-12-06 11:20

Психология

Архетип Перехода: переход от одного состояния к другому без возврата к предыдущему состоянию. Арканные соответствия – Смерть.

«…на архетипическом уровне тринадцатый аркан не сводится к физической смерти. Это, кстати, не отменяет того факта, что порой физическую смерть могут означать такие карты, как Умеренность и Мир, во всем остальном достаточно благоприятные. Да, чаще всего смысл тринадцатого аркана в предсказательной практике — некая психоидная трансформация, символически подобная смерти. Правда, всякий раз, когда в этой фразе звучит слово «только», сразу ясно, что сам говорящий в этих состояниях не бывал.

… власть архетипа Смерти столь широка, что физическая смерть — лишь одно из множества проявлений этого архетипа. В некотором смысле каждая секунда — это смерть и возрождение, систола и диастола, выход и вход. «Ничто не постоянно, кроме изменений». Тринадцатый аркан — это самое радикальное НЕТ, которое может быть сказано. Смерть как абсолютное НЕТ. Нет жизни. Нет отношениям, которые были так значимы. Нет данному пути развития. Нет роли, которую мы самозабвенно играли, забыв, что это только роль. Смерть — гораздо более широкое понятие, нежели биологическая смерть организма.

Потому я предпочту нарушить традицию эвфемизации и начну с дисфемизации. Разговор о тринадцатом аркане я начну с разговора о смерти.

Смерть — это великая тайна бытия. Что за гранью? Что за порогом? Религиозная фантазия рисует наивные картины в духе ада или рая, выдавая желаемое за действительное. Рациональный интеллект утверждает смерть как полное прекращение бытия. Но то, что мы видим труп, может ли доказывать, что кроме трупа не осталось ничего? Мы можем видеть, как Солнце вращается вокруг Земли и тонет в море, но уже знаем, что это не так. Быть может, тайна смерти — это такая тайна, ответ на которую невозможно дать ни на одном из языков жизни; быть может, состояние сознания по ту сторону смерти — это не полное прекращение, но и не бытие, как мы его понимаем, а нечто по ту сторону бытия и небытия, невыразимое никакими словами и непредставимое никакими идеями. Даже если и так, смерть — это все равно смерть. Прекращение бытия в том онтологическом качестве, которое было в наличии. Даже идея реинкарнации не является спасением, поскольку в большинстве случаев остается лишь идеей, призванной смягчить ужас от очевидного факта — что бы там ни сохранялось после смерти, это «что-то» имеет весьма относительное отношение к тому, что мы считаем своим «я».

Вне зависимости от того, есть ли продолжение существования по ту сторону в принципиально ином качестве или речь идет о полном прекращении, — смерть следует рассматривать как завершение. Конец. Потому что даже при самом оптимистичном варианте того «я» которое нам знакомо, уже не будет. Лед — это уже не вода. Пар — это уже не вода. Если смешать несколько вин, то восстановить вкус исходных напитков невозможно. Вне зависимости от ответа на вопрос о том, что по ту сторону, смерть — это радикальный разрыв уровней.

«Возьми смерть в советчики». Кажется, именно так наставлял Кастанеду его мифический учитель Дон Хуан. Да и не он первый. Платон утверждал, что философия — это искусство подготовки к смерти, Бодхидхарма провозгласил: «Живя, будь мертв», а главный принцип бусидо заключается в том, что самурай живет в поиске смерти. Если обратиться к Телеме Алистера Кроули, мы увидим все ту же парадоксальную интенцию: «Я есть жизнь и отец жизни, потому знать меня — значит знать смерть». Дихотомии парадоксальным образом соединяются в акте Гнозиса. «Деструкция как причина становления» — название работы великой любовницы Карла Юнга — здесь как нельзя кстати.

Чему может научить нас смерть и почему, «если сама смерть есть лишь прекращение бытия, идея смерти может быть для нас целительной?». Чему учит смерть?

Прежде всего — интенсификации жизни.

Это максимально возможная острота переживания бытия. Если предположить бессмертную жизнь, острота такой жизни будет нулевой. Именно это уловил гениальный визионер Уильям Блейк в своем утверждении «вечное завидует бренному». Завидует чему — перспективе уничтожения? Небытия? Смерти? Именно так. Потому что именно смерть, ставя предел бытию, делает бытие столь насыщенным и полнокровным. Отсюда типичный мифологический мотив о том, что божество желает стать человеком, желает воплотиться, перейти из вечной вневременности в состояние времени и смерти. Интенсификация — предельно субъективная категория, имеющая прямое отношение к суверенности. Суверенное бытие от бытия рабского отличается именно наличием этого непрерывного контакта с смертью. Гегель утверждал, что отличие господина от раба — в том, что первый преодолевает страх смерти, второй же позволяет этому страху завладеть собой. Перешагивая через смерть, человек становится господином, интенсифицируя бытие до невероятного напряжения.

Взгляд смерти в глаза — жест суверена. Отведение глаз, мыслей, внимания — установка раба. «Не думай об этом», «просто живи». Но жизнь, лишенная осознания смерти, уравновешивается «лишь вялыми радостями». Изгнав смерть, изгнали и жизнь, заменив ее полужизнью раба, пребывающего в стерильности своего недосуществования. Предел интенсификации бытия — римская сатурналия, пир во время чумы.

Зодиакальный знак тринадцатого аркана — Скорпион, которому в классической астрологии соответствует дом смерти. Но он же — дом секса, магии и посвящения. Посвящения, в котором обязательным условием является проживание смерти, инициатическое прохождение через смерть, обретение суверенности. Трата, жертвоприношение, потлач — все это Смерть, и все это Дьявол.

Предельные, избыточные категории, так пугающие обывателей. Русский человек все еще сохраняет остатки суверенности в своей залихватской расточительности, в выбросе энергии, который так шокирует благопристойных европейцев. В этом выбросе одновременно триумф жизни и знание смерти. Экстаз в его прямом этимологическом значении — как выход за пределы себя. Как же была вкусна та ягода, которую сорвал висящий над пропастью на одном корешке монах! Вся интенсивность долгой жизни — в этой случайно сорванной землянике за несколько секунд до падения.

Интенсификация смерти связана с танатографией Эроса. Сатурналии, черные мессы, капалические ритуалы индийских тантристов и, наконец, работа Шпильрейн «Деструкция как причина становления» — вот ключ к тайне тринадцатого аркана. Современному человеку уже трудно представить себе, чем была сатурналия для древнего римлянина. Едва ли приятное приключение с несколькими запретными удовольствиями. Скорее выражение ужаса, переживание смерти мира (для традиционного сознания завершение цикла равно концу света), при которой должен произойти предельный выброс сил, энергии, жизни, чтобы новый цикл все-таки мог быть начат. Здесь странная связь между Эросом и Танатосом, жизнью и смертью.

В чем ключ притягательности образов смерти? Черные одежды, саван, гробницы, кладбища, кресты и погосты… Сила смерти при соприкосновении с ней становится силой жизни — преодоление страха рождает господина. Потому массы никогда не любят «мрачное» искусство и «мрачную» философию, а элиты, напротив, тяготеют именно к «образам смерти и тлена». Впрочем, не всякий формально заявляющий о своей принадлежности к элитам, обладает реальным опытом.

Смерть дарит нам интенсификацию. Еще одна грань интенсификации — перенос центра внимания из будущего в настоящее. Раб живет будущим. Он весь — план, протяженность. «Когда я стану». «Когда я женюсь, устроюсь работать, уйду на пенсию». Он весь — цель. Осознание смерти разрушает эту ложь. Потому что никакого «завтра» нет. Есть вечное «сейчас». Именно поэтому Алистер Кроули учил, что только «Чистая Воля, не устремленная к цели», совершенна. Любое дело имеет смысл только ради него самого. Разница между рабом и господином в том, что для первого определяющей категорией является цель, а для второго — процесс, и только процесс. Ибо смерть делает бессмысленным любую цель, а процесс — совершенное мгновение настоящего, «здесь и сейчас», — это единственное, что в какой-то степени противостоит смерти.

Обратимся к традиционной образности тринадцатого аркана. Прежде всего: что общего у Смерти во всех колодах Таро? Правильно, скелет! Скелет — это символ смерти. Но одновременно скелет — это то, что составляет основу нашего тела, то, что не видно, но без чего невозможна жизнь. Смерть обнажает скелет, но не создает его. Мы так привыкли рассматривать скелет как образ смерти, что нам сложно увидеть другую сторону. А между тем во всех первобытных обществах кости считались концентратором жизни. Убив свою добычу, охотник был обязан разделить мясо, но не повредить кости, которые он относил обратно в лес в надежде, что из этих костей родится новое животное. Шаман при камланиях часто надевал костюм с контурами скелета. Он как бы превращался в смерть — или в то, что стоит по ту сторону жизни и смерти.

Фигура Смерти в Таро, как правило, вооружена косой. Коса — атрибут Сатурна, древнего бога времени, смерти и сельскохозяйственных циклов. Именно ему, а не Дионису, были посвящены мрачно-экстатические сатурналии, когда в процессе оргии отменялись все границы. Эго умирало в «празднике общей беды», хаос смешения позволял достичь самой глубокой точки, с которой начиналось новое возрождение в принципиально ином качестве.

Вот почему смерть — агент жизни. Вот почему, подойдя к пределу, жизнь сталкивается с кризисом и низвергается в мрачную утробу смерти. Миллионы лет назад состоялся первый кризис жизни на планете Земля — циановый кризис. Первая жизнь: бактерии, пожирающие цианид и выделяющие кислород. Слишком много их было, слишком однотипные, размножаясь в геометрической прогрессии, они поглотили всю питающую среду. Наступила смерть. Но в этом хаосе появились новые виды жизни, которые уже дышат кислородом.

Все, что мы называем «духовным ростом», — полезное дело, но, как правило, к духовному росту это не имеет отношения. Рост Эго, получение новых навыков, расширение сознания — да. Духовный же рост — это шоковый опыт, вызванный падением в самую нижнюю точку, точку тринадцатого аркана.

Именно эти состояния прекрасно поняты и переданы в алхимической традиции как состояния нигредо, «перегнивания» и «разложения». Черный ворон, повелитель этой стадии, уничтожает разлагающиеся остатки старой идентичности, чтобы остался только один скелет, который впоследствии станет основой для новой структуры.

Смерть — это всегда Нет. Нет — это всегда смерть. Но смерть оставляет нам выбор. Желудь все равно умрет. Он может умереть, сгнив в навозной куче или в брюхе свиньи, или умереть, отбросив онтологию желудя и став дубом. Для желудя в том качестве, в каком он находится сейчас, по большому счету, разница невелика — во всех случаях это безусловное Нет его онтологии. «Если зерно не умрет, оно не даст урожая». Да, но не всякое сгнившее и умершее зерно дает урожай.

Эта дихотомия и есть двойное единство аркана Смерть. Смерть неизбежна. Я не только о физической смерти. На протяжении жизни мы умираем много раз в разных качествах. Но чем будет смерть? Тотальным Ничто или эволюционным переходом? Первое — удел раба. Второе — суверена. Первый желает покоя. Второй — свободы и чести. Выбор за вами».

Комментарии: