Индивидуация, коллективное бессознательное и отличие концепции К.Г.Юнга от Зигмунда Фрейда

/из моей дипломной работы: «Практика Юнгианского анализа случая Рене Магритта»./

В целом, теория Юнга исходит из того, что, как и всякий человек, художник, творец, будучи в обыденности субъектом разума и автономной воли, в своей творческой практике зачастую оказывается объектом бессознательной стихии своей психики: человек «слеп к тому, что, несмотря на... рациональность..., он одержим «силами», находящимися вне его контроля. Его демоны и боги не исчезли, они всего лишь обрели новые имена».

Вначале необходимо заметить, что мотив Юнга не умещается в амбицию ученика, желающего хоть в чём-то превзойти своего учителя. Если многообразие юнговских архетипов и можно отнести к произвольной спекуляции в условиях «коперниканского переворота» психоаналитической революции, то коллективность – это безусловная характеристика бессознательного.

В отличие от Фрейда, для которого конфликт между сознанием и бессознательным неустраним, Юнг полагает возможным их примирение путем, если не укрощения демонов, то их приручения. Задача искусства в том, чтобы перекинуть мост к бессознательному, не противопоставить монологичности «Оно» монологичность «Я», а создать атмосферу диалога между сознательной и бессознательной областями души.

Аргументом в пользу тезиса о плодотворном диалоге между сознанием и бессознательным является то, что «бессознательные процессы находятся в компенсаторной связи с сознанием», поскольку они «взаимно дополняются до целого - самости». В отличие от Фрейда, который старался всю психическую активность индивида обосновать сексуальностью, Юнг полагал, что при всей её значимости, она не всё, что определяет содержание душевной жизни.

В пику Фрейду, центростремительно фокусировавшего источник психической энергии на зоне гениталий, Юнг центробежно расширял месторождение этого ресурса далеко за границы индивидуальной телесности во весь горизонт человеческого присутствия. В юнгианском расширении человеческой идентичности можно видеть идущий от христианства гуманизм сострадания к человеческой судьбе по контрасту с фрейдизмом, который с жестокостью законодателя Яхве приговаривает человека к категорической подотчетности сексуальности, превращающего его в объект, детерминированного несением «зародышевой плазмы».

Несовпадение фрейдизма и юнгианства касается и поля интерпретации сновидений и галлюцинаторных видений. Если для Фрейда цель интерпретационного анализа предопределяет задача сведения к либидинальной априорности и неисполненности сексуальных желаний, то Юнг полагает, что сновидения и фантазии – это язык диалога души с трансцендентной для субъекта и бессознательной реальностью.

В своих методологических основаниях Юнг приближается к традиции субъективной психологии личности и экзистенциализму, оппонирующих объективизму эмпиризма, в основе которого локковская концепция души как tabula rasa. Отрицая врожденную «пустоту» души, Юнг полагает, что с самого рождения несет персональную версию коллективной души, которая аккумулирует слой за слоем духовный опыт человечества.

Из связи индивидуальной психики с коллективным полем культуры следует концепция «коллективного бессознательного», которое, по Юнгу, «идентично у всех людей и образует тем самым всеобщее основание душевной жизни каждого, будучи по природе сверхличным». В этой апологии культурно-исторического базиса коллективности Юнга можно видеть рифмовку с фрейдовским концептом Сверх-Я. Причем в этой рифмовке прямая перспектива фрейдовской предопределенности коллективно-культурной надстройки индивидуально-психическим базисом оборачивается обратной перспективой, в которой индивидуальная личность – это лишь случайно-единичное выражение содержания всеобще-коллективного базиса.

Приоритет коллективного бессознательного перед его персональной редакцией Юнг аргументирует тем, что бессознательное – это «самостоятельная продуктивная деятельность», «особый мир, особая реальность, о которой мы можем сказать, что она на нас воздействует, как и мы воздействуем на нее, - то же самое, что мы говорим о внешнем мире как сфере опыта».

И вместо инстанции зародышевой плазмы в качестве основного, имеющего «божественный» характер ресурса исторического наследования из поколения в поколение во фрейдизме у Юнга содержанием исторического наследования оказывается божественная душа человеческого коллектива. И только на этой всеобщей базе возникают единичные версии.

Несмотря на априорность коллективного сознания, Юнг отнюдь не отрицает фундаментальный характер индивидуации. Но опять же в отличие от фрейдизма, в котором индивид и мир находятся в ситуации жестокого противостояния, Юнг полагает нормой поиск и нахождение баланса между полюсами индивидуальности и коллективности, поскольку «индивидуация заключается в том, чтобы стать отдельным существом и, поскольку мы понимаем под индивидуальностью нашу глубочайшую, последнюю и несравненную уникальность, - стать собственной самостью».

При этом для Юнга уникальность того или иного человеческого индивида – это ни в коем случае не конгломерат случайных отличий от других. Ввиду того, что задача человеческой личности в том, чтобы быть единичной версией коллективного человечества, то он в преодолении «выпячивания своеобразия» призван к освобождению высшего предела своего существа как самости «от лживых покровов персоны, с одной стороны, и от суггестивной власти бессознательных образов - с другой».

Таким образом, подобно Фрейду, Юнг предваряет сознательность бессознательностью, но в отличие от своего учителя-конкурента рокирует местами их содержания. И в результате не индивидуальная инстинктивность обосновывает коллективную опосредованность, а непосредственность исторического коллектива человечества как «мы» предвосхищает сознательность индивидуального Эго. Тем самым изначально индивидуальная психика – это не «табула раса», но носительница архетипов.

Комментарии: