ЛОКК О "НАЧАЛАХ" НЬЮТОНА: МАТЕМАТИКА ИЛИ НАТУРФИЛОСОФИЯ?

Майкл Дж. Уайт

В теории эмпиризма и либерализма математическое естествознание изначально было проблематичным. - Ред.

В своем «Опыте о человеческом разуме» Джон Локк прямо ссылается на работу Ньютона Philosophiae naturalis Principia mathematica в хвалебных, но сдержанных выражениях: «Мистер Ньютон, чьей книгой я никогда не мог достаточно восхититься, продемонстрировал несколько предложений, многие новые истины, прежде неизвестные миру, и дальнейшие достижения в математическом знании" (4.7.3).  Сдержанность Локка контрастирует с такими восхищенными оценками, как у Эдмунда Галлея в "Оде"  («Пойдемте со мной отпразднуйте в песне имя / Ньютона, дорогим музам; ибо он / Раскрыл скрытые сокровищницы Истины:... Ближе к богам ни один смертный не может приблизиться ») или со знаменитой эпитафией Александра Поупа («Был мир глубокой тьмой окутан. Да будет свет - и вот, явился Ньютон!").

Конечно, Локк не был поэтом и не был склонен использовать поэтические вольности. Однако я не сомневаюсь, что он уважал потрясающий интеллект Ньютона и восхищался его достижениями. В эссе «Послание к читателю» 1700 года «несравненный г-н Ньютон»числится вместе с Бойлем, Сайденхэмом и Гюйгенсом как один из мастеров и созидателей учености и развития наук. Более обширным является обзор 1688 года "Начал" Ньютона в книге Ле Клерка Biblioth;que universelle et Historique, которую, как считают теперь многие исследователи, была написана самим Локком, и пассажи Локка в "Некоторых мыслях по поводу образования" (1693).
Осенью 1704 года Локк умер. Но ряд ньютонианцев начала XVIII века были готовы привлечь его имя как пример новообращенного - пусть и не математика - в дело ньютоновской натурфилософии. Пожалуй, самый известный из них, Дезагюлье (Desaguliers) в предисловии к своему "Курсу экспериментальной философии" (1734) называет Локка протоньютонианцем: "Великий г-н Локк был первым, кто стал ньютоновским философом без помощи геометрии; он спросил г-на Гюйгенса, все ли математические утверждения в «Началах» сэра Исаака верны, и ему было сказано, что он может положиться на их  точность;  он принял их как должное и внимательно изучил рассуждения и следствия, извлеченные из них, стал наставником всех физиков и был полностью убежден в достоверности великих открытий, содержащихся в этой книге: так же он с удовольствием читал "Оптику", соглашаясь с ней со всем, что в ней было не только математическим".

Недавние исследования, касающиеся отношений между Локком и Ньютоном, несомненно, создали более тонкую и сложную картину, чем у Локка как носителя идей Ньютона без математики. В частности, статья Лизы Дж. Даунинг «Ньютонианство Локка" (Perspectives on Science, 5: 3 [1997], 285–310) дает прекрасную трактовку этой темы. Моя цель сегодня ограничена и, надеюсь, скромна: я собираюсь добавить то, что я могу рассматривать как сноску к статье Даунинг. Я полагаю, что  эпистемологический идеализм Локка, то есть его приверженность (вместе с Декартом) "пути идей" означает, что он должен рассматривать достижения Ньютона в « Началах» как математику, а не как грандиозное здание естествознания. У меня явно нет времени для полного изложения эпистемологии Локка. Скорее, я перечислю некоторые фундаментальные элементы этой эпистемологии, которые особенно важны для к моего аргумента.

1) Путь идей. Идеи - единственные непосредственные объекты сознательного осознания. Термин «идея», как говорит Локк, «лучше всего служит обозначению того, что является объектом понимания, когда  человек думает» (Опыт, 1.1.8).

2) Эпистемологический атомизм. Сложные идеи в конечном итоге можно превратить в простые составные части. «Хотя качества, влияющие на наши чувства, заключаются в самих вещах, и они объединены и смешаны так, что между ними нет разделения, нет расстояния; все же ясно, что идеи, что  они производят в разуме, входят через чувства просто и несмешанно» (Опыт 1.2.1).
3) Гипотеза двойного существования. В случае наших представлений об ощущении различие необходимо провести между идеей, к которой у нас есть эпистемический доступ, и тем, что Локк называет качеством, которое Локк обычно считает причиной идеи, но которое, по крайней мере, в некоторых случаях (идеи первичных качеств), может быть тем, что мы могли бы назвать внешним, интенциональным объектом или коррелятом идеи. «Чтобы лучше раскрыть природу наших идей и обсудить их доходчиво, их будет удобно различать, поскольку они являются идеями или восприятием в наших умах; и поскольку они являются модификациями материи в телах, которые вызывают у нас такое восприятие... Все, что разум воспринимает в себе самом или является непосредственным объектом восприятия, мысли или понимания, есть то, что я называю Идеей; и способность  произвести любую идею в нашем сознании, я называю качеством субъекта, в котором есть эта сила» (Опыт 2.8.7-8).

4) Различие между первичными и вторичными качествами и корпускулярная гипотеза. Некоторые идеи, идеи первичных качеств, напоминают качества материальных субстанций, которые суть их причины. Другие качества, вторичные, не похожи на качества материальных субстанций как их причины. В последнем случае Локк вслед за Бойлем и другими выдвигает гипотезу о том, что наши идеи о вторичных качествах (например, цвета, звуки, запахи, вкусы) вызваны первичными качествами индивидуально неощутимых корпускул материи, составляющих материальные субстанции. Однако я согласен с Даунинг в том, что приверженность Локка корпускуляризму гипотетична и относительно недогматична.

5) Знание в строгом смысле слова (scientia) как интуитивно-доказательная связь между идеи. « Знание тогда мне кажется не чем иным, как восприятием связи и согласия или несогласия и отвращения для  любой из наших идей. В этом одном оно состоит» (Опыт 4. 1. 2). Следуя Декарту, Локк рассматривает восприятие отношения между идеями как конститутивное знание, прямое и неопосредованное (то есть то, что Локк называет интуицией) или как косвенное и опосредованное цепочкой интуиций, связывающих две идеи (то есть то, что Локк обозначает как «демонстрацию» или «рассуждение»). «В этом случае, когда Разум не может соединить Идеи вместе иначе как путем их непосредственного сопоставления, так и контрапозиция, или применения одной к другой, чтобы понять их соглашения или несогласия, легко сделать это посредством вмешательства других идей (одной или нескольких, в зависимости от обстоятельств), чтобы обнаружить соглашение или гесогласие, которое он ищет; и это то, что мы называем рассуждением.. Те промежуточные идеи, которые служат для демонстрации соглашения любых двух других, называются доказательствами; и где соглашение или несогласие таким образом ясно и отчетливо воспринимаемо, это называется демонстрацией» (Опыт 4. 2. 2-3).

(6) Идеи модусов являются собственными архетипами, но не идеи (материального)
вещества. Решающее значение для концепции Локка о разнице между математикой и натурфилософией имеет его различие между идеями модусов и идеями субстанций. «Комплекс идей субстанций - это эктипы, копии; но не идеальные, не адекватные : что очень очевидно для разума, поскольку он ясно понимает, что какой бы набор простых идей он ни извлек из любого существующго вещества, нельзя быть уверенным, что они точно отвечает всему, что есть в этом веществе. Так как, не испробовав на нем все действия со всеми другими веществами, все изменения, которые он получил бы или вызвал в других Веществах, он не может иметь точного адекватного набора всех их активных и пассивных возможностей» (Опыт 2.31.13). Идеи режимов и отношений для Локка - это идеи свойств и отношений, которым мы не приписываем независимое, содержательное существование. По его словам, «сложные идеи режимов и отношений являются оригиналами и архетипами; не являются копиями и не сделаны по образцу какого-либо реального существования, относительно которого разум хочет, чтобы они соответствовали и точно отвечали ему.. Идеи поэтому есть набор способов и отношений, который не может не быть адекватным» (Опыт 2.31.14).

Из этих принципов эпистемологии Локка нетрудно вывести его различие между математикой и натурфилософией. Идеи математики - это идеи режимов и отношений. Поскольку это их собственные архетипы, они составляют то, что мы могли бы назвать эпистемически закрытой системой. Достоинство математика (Локк признает, что Ньютон в изобилии обладает проницательностью) - это способность усвоить две математические идеи и найти цепочку интуиций, которая может быть связана в демонстративную связь между идеями в каком-то вопросе (Опыт 4.2.3). Интересно, что похвала Ньютона Локком в IV книге "Опыта" происходит в контексте одной из его речей против того, что он считает абстрактным и бесплодным формализмом аксиоматико-дедуктивной парадигмы науки . Отправные точки научного знания - это не аксиомы или «максимы», как он их называет, схоластов (или даже те, что были у древних геометров), но акты интуиции, с помощью которых мы можем немедленно различать конкретные точки согласия или несогласия между идеями. В случае пропозиции Ньютона Principia , говорит Локк, «не было общих максим, что есть то, что является; или что Целое больше, чем часть, или что-то подобное, что помогло ему. Это не были способы, ведущие его к открытию истины и достоверности этих предложений» (Опыт 4.7.3). Он продолжает пожелание: «Те, кто испытывает традиционное восхищение этими утверждениями, думают, что ни один шаг в знании не может быть сделан без поддержки аксиом, ни один камень в здание наук не положен без общих максим, но они различают метод приобретения Знания и его передачи; между методом подъема любых наук и обучения им других по мере их развития» (там же).

Очевидно, то, что у Локка концепция знания в строгом смысле этого слова, Scientia, является строго априорной. Scientia состоит из истин, которые необходимы в том смысле, что они зависят только от содержания наших идей и необходимых отношений, так сказать, между их содержаниями. Неудивительно, но математика - это парадигма такой науки Локка . Однако он четко (но, возможно, поразительно) утверждает, что «Мораль способна демонстрироваться, как и математика. Идеи, о которых знает Этика, являются  настоящими Сущностями, и тому подобное, поскольку, я полагаю, имеют обнаруживаемую связь и согласие друг с другом; насколько мы можем найти их связи и отношения, пока мы будем обладать определенными, реальными и общими истинами; и я в этом не сомневаюсь... Но большая часть морали может быть изложена с той ясностью, чтобы оставить внимательному человеку не больше причин сомневаться, чем он мог бы сомневаться в истине утверждений математики, которые были ему продемонстрированы» (Опыт 4. 12. 8).

В то время как науки математики и морали, как сказал бы Локк, хорошо знакомы с идеями модусов и отношений - которые являются их собственными архетипами и, таким образом, «настоящими сущностями» - то же самое нельзя сказать о натурфилософии. В непосредственно последующем разделе "Опыта" Локк утверждает, что «в наших поисках знания Веществ, наша нехватка Идей подходит для такого способа действий, что обязывает нас к совершенно другому методу. Мы не продвигаемся здесь, как и в другом (где наши абстрактные Идеи реальны так же, как номинальные Сущности), созерцая наши Идеи и принимая во внимание их отношения и соответствия; это помогает нам очень мало по причинам, которые мы описали в другом месте» (Опыт 4.12.9). Выдающейся среди этих причин является доктрина Локка, согласно которой наши сложные представления о материальной субстанции только эктипальны, а не архетипичны; другими словами, у нас есть доступ только к именам, а не сущности физических веществ.

Результатом, хорошо описанным Даунинг и другими комментаторами, является точка зрения Локка, что натурфилософия должна в значительной степени довольствоваться тем, что по сути является естественной историей, и не есть истинная наука о природе. Этот взгляд ясно и красноречиво резюмирован в IV книге "Опыта": "Этот способ получения и улучшения наших знаний о Веществах только на основе опыта и истории предполагает все, что слабость наших способностей в этом состоянии посредственности, в котором мы находимся в этом мире, может достичь. Это заставляет меня подозревать, что естественная философия не может быть превращена в науку. Мы умеем, я полагаю, достичь очень мало общих знаний о видах тел и их нескольких свойствах. Есть эксперименты и исторические наблюдения, которые у нас могут быть, из которых мы извлекаем преимущества легкости жизни и здоровье, и тем самым увеличиваем наш запас удобств для этой Жизни; но кроме этого, боюсь, наши таланты ничего не достигают, и наши способности, как я полагаю, не могут развиваться (Опыт 4.12.10).Я согласен с Даунинг, что Локк существенно не изменил свою позицию в своих поздних и явно более хвалебных комментариях о достижениях Ньютона в своих "Мыслях об образовании",или в его обзоре «Начал" Ньютона , если он действительно был автором этого обзора. Короче говоря, эпистемология локковского пути идей исключает возможность математического придание научной достоверности естественной философии.

Я завершаю кратким обсуждением двух вопросов, хотя у меня нет времени уделить внимание соображениям, которые им причитаются. Во-первых, Ньютон явно не разделяет доктрину Локка о соотношении математики и натурфилософии. Даже в своем коротком предисловии к первому изданию "Начал" Ньютон разъясняет свою точку зрения (возможно, частично из-за влияния его наставника Исаака Барроу), что «геометрия основана на механической практике, и она не что иное, как часть универсальной механики, которая точно предлагает и демонстрирует искусство измерения» (« Предисловие Ньютона к первому изданию, Newton's Principia: Motte’s Перевод исправленный , изд. Ф. Каджори [University of California Press, 1971], vol.1,xvii). Итак связь математики с натурфилософией для Ньютона глубокая и как бы аксиоматическая. Основные интересы Ньютона лежали в области математики и (в отличие от Локка) натурфилософии. Поскольку он интересовался метафизикой, его интересы в основном ограничивались metaphysica specialis или теологиtq, а не metaphysica generalis. И, помимо его очевидной озабоченности научной методологии, он свидетельствует лишь о небольшом интересе к систематической эпистемологии. Это ограничение - если оно реально ограничение - вероятно, спасло его от того, что можно было бы назвать фундаментальными проблемами для применения математики к натурфилософии, сопровождающего эпистемологию Пути идей, царствующего  по обе стороны Ла-Манша.

В своей великолепной недавней книге (Исаак Ньютон о математической определенности и метод [The MIT Press, 2009]), Никколо Гвиччардини документирует склонность Ньютона к основополагающим математическим доктринам «древних», отмечая, что «мне кажется, что Ньютон объединил эти две разные концепции анализа и синтеза (папский и аристотелевский) как риторический ход, направленный на защиту достоверности его натурфилософии»(324). Я бы добавил только, что аристотелевская онтология математики, в соответствии с которым объектом математики является физический, чувственный мир, но не нефизическое или разумное - казалось бы, является гораздо более подходящей для целей Ньютона, чем какая-либо форма математического платонизма.

Наконец, я возвращаюсь к тем ньютонианцам XVIII века, как Дезагюлье (и в этом вопросе, Вольтер), которые так стремились посмертно зачислить Локка в свои ряды. Мордехай Файнгольд показал («Математики и естествоиспытатели: сэр Исаак Ньютон и Королевское общество», в Натур философии Исаака Ньютона , изд. Дж. З. Бухвальд и И. Б. Коэн [The MIT Press, 2001], 77-102) насколько важна напряженность между натуралистами или естествоиспытателями и "филоматами", что вошла в историю Королевского общества. Это напряжение особенно усилилось (после смерти Ньютона в 1727 г.) на выборах президента Королевского общества, где эту должность оспаривали Мартин Фаулкс, «предполагаемый наследник Ньютона» (Файнгольд, 77) и кандидат от философов (которые к тому времени практически все были ньютонианцами) и сэр Ханс Слоан, кандидат от натуралисты. Слоан с трудом одержал победу, но, по словам Файнгольда, «лидеры философов не покорились" (там же). Кажется ясным, по крайней мере, в отношении теории "Опыта", что родство Джона Локка было с натуралистами - по крайней мере, если бы их естественная история могла быть переведена в «преимущества легкости и здоровья и  наш запас удобств для этой жизни» Было бы странно, если бы филоматам удалось привлечь авторитет Локка, «второго великого человека» в конце XVII века, как «первого, кто без посторонней помощи стал ньютоновским философом.

Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn

Источник: proza.ru

Комментарии: