Клиповый мир рухнул, будущее не придумано

«Абсолютная непогрешимость может быть присуща лишь папе римскому и экономическим советникам, но я совершенно уверен, что она не присуща таблице умножения».

Чарльз Сандерс Пирс

Сквозняк гоняет по коммунальной квартире обрывки газет, кругом пыль и куски штукатурки, с потолка между лохмотьев старой побелки на проводах раскачивается лампочка накаливания, в углу вёдра с засохшим обойным клеем. Рабочие заперлись у прораба в вагончике и не выходят несколько дней (месяцев, лет). Под окнами бушуют обманутые дольщики… Картина маслом.

Перезагрузку мы видим как политический, экономический и социальный кризис, но трансформация намного глубже. Идёт смена цивилизационного генома. Доминантный ген уступает место рецессивному. Это ещё не новая норма, но уже и не транзит (переходный период в рамках старой нормы). Система (именно так, с большой буквы) в точке бифуркации.

Эстетически постмодерн, как и модерн, лишь архитектурное оформление (витрина) и философское обоснование (легитимация) схемы распределения природной ренты, зафиксированной в форме социальной иерархии. В комплексе это представляет собой модель мироустройства (образ жизни).

Сотрясающие США погромы обозначили агонию «образа жизни», совсем недавно победно шествовавшего по планете. Комп завис. Новое ПО не инсталлировано. Сисадмин к сбою оказался не готов. Юзеры дезориентированы (полицейские, губернаторы, военные тоже пользователи). Ламеры на коне: грабят и беспредельничают...

Лица стёрты, краски тусклы…

На спине у прямостоящего чернокожего перед коленопреклоненным полицейским сжатый «кулак Сороса» ? символ прежнего мира (демократизация, финансовая экспансия, цветные революции). Картинка стала поводом для идентификации американских погромов как войны демократов с республиканцами. Условный Сорос против условного Трампа.

Насколько безупречно личностное сравнение, настолько легковесна аналогия с расколом американских элит. Обычно наоборот – личностный анализ уступает системному, но сегодняшний конфликт в догму не укладывается. Ломается модель (картина мира): институты, обслуживавшие её, сопротивляются, пытаются подчинить себе будущее силовым порядком.

«Война Сороса с Трампом» охватывает весь мир – это не трудно заметить. Почему на острие «цивилизованный» Запад? Потому что кризис идентичности в первую очередь всегда поражает надстройку (интеллектуальный центр). Сжатый кулак – это не только Сорос, это ещё «Рот Фронт», No pasar?n, Фронт освобождения Мозамбика.

… И новые фашисты придут под лозунгами антифашистов.

Ментально неофашизм стал оформляться после Второй мировой войны. Экономически – после отказа США от золотого стандарта. Активная (революционная) фаза стартовала с президентства Рональда Рейгана. В 1981 году была запущена линейка процессов (кадровый, финансовый, социальный, информационный), институционально оформивших принципиально иную модель мира.

Ключевым в этой линейке стал отказ от базовой для классического капитализма формулы «товар–деньги–товар», обоснованной плеядой экономистов (по сути, социологов и пиарщиков), воплощённой в системе социальных отношений. Классическую модель заменили финансовой – «деньги–товар–деньги». Экономику сбережения сменила экономика предложения.

Чтобы понять суть рейганомики, надо забыть о снижении налогов. Содержанием модели был рост экономики путём увеличения спроса за счёт целенаправленного наращивания бюджетного дефицита.

Началась открытая финансовая экспансия США. Америка под видом инвестиций экспортировала государственный долг, импортируя сбережения других стран. Федеральная резервная система (ФРС) получила мандат на неограниченную размером национальной экономики эмиссию доллара. Первичной задачей рейганомики была рекапитализации США за счёт обеих Америк и Европы. Нечто подобное в 2018 году провернул Трамп: налоговый манёвр привёл к оттоку капитала в первую очередь из Европы, но это отдельная тема.

В 1985 году США силовым порядком вписали в модель Германию, Англию, Японию и Францию, принудив подписать «соглашение Плаза» и обменять финансовый суверенитет на долю в будущей капитализации советского наследства. ФРС стала Центробанком «объединенного Запада», а потом – мировым.

И это надо жёстко «отфиксировать», чтобы понимать дальнейший процесс.

Идейно новую модель обосновал Карл Поппер. Опираясь на теорию истины Альфреда Тарского и принцип фаллибилизма Чарльза Пирса, он отверг индукцию как метод познания: опыт служит критерием ложности, но никак не истинности. Поппер заложил философскую основу постмодерна, ликвидировал прошлое и обнулил настоящее.

Все прежние модели определял метанарратив (идеология), объединявший людей вокруг великой цели (рай, мечта, прогресс). Старые модели были смысловыми: платонизм, иудаизм, христианство, ислам, просвещение. Новая, как писал Лиотар, раздробила Великие истории на множество мелких рассказов.

Смыслы измельчили (искрошили). Историю низвели до бытовухи, арифметической суммы действий индивидов. Поппер первым ввёл в дискурс понятие социальной инженерии. Философский принцип фальсифицируемости (нельзя судить о настоящем исходя из прошлого) он перенёс в социологию, обосновав в своей работе «Открытое общество и его враги» концепцию общества без цели и смысла.

Веру, справедливость, разум постмодерн классифицировал как тоталитарные идефиксы (паранойя), убивающие творческое начало человека. Перефразируя Аристотеля, постмодерн освободил человека от социальных пут, превратив его в зверя, воображающего себя Богом (потребитель), а политическую нацию (агент истории) – в гражданское общество (сумма индивидов).

Когда-то за всё отвечал Бог и кровное родство, потом появилась Наука и демократия, потом пришли Ницше с Поппером и попытались разрушить и то и другое. Фокус, однако, в том, что человек не может существовать вне мифа – модели, которую он сам создаёт и описывает, сам рецензирует и редактирует. Без цельной (смоделированной) картины мира мы неспособны к рациональным (осознанным) действиям.

Индивидуальность, как ни парадоксально это звучит, создают системные обязательства, отношение к иерархии и внутри иерархии (миссия). Отрицание идеологии постмодерн превратил в идеологию, а отказ от системы – в систему (антисистема).

То ли люди, то ли куклы…

Старым (традиционным) миром правили выпускники Кембриджа и Гарварда. СМИ, профсоюзы, финансы, системные политические партии находились в руках выходцев из аристократических кругов с прекрасным образованием, строгими манерами и принципами. Миссию свою они ощущали как избранность, равную социальному расизму.

Новый мир вызвал к жизни героев с калькулируемыми принципами. Прагматика финансовой модели требовала акторов, готовых дружить с плохими ребятами. Надо было из одной страны в другую перебрасывать «грязные» деньги по системе офшоров, подавать руку и поднимать бокал виски с теми, кого раньше не пускали дальше прихожей.

Знаковые представители нового типа героев – Джордж Сорос и Руперт Мёрдок. Первый сделал состояние на серых схемах по перебросу больших объёмов денег на новые постсоциалистические рынки (как финансовый агент глобализации). Второй построил медиаимперию, обслуживающую новый проект Системы по пересмотру концепции лидерства (как пиар-агент глобализации).

Оба родом из предвоенного детства. Оба были малы для фронта, но не для осознания происходящего. Оба родились на краю Ойкумены – в Венгрии и Австралии. Оба стартовали одновременно (перед Рейганом): в 1979 году Мёрдок создал News Corporation, Сорос – фонд «Открытое общество». (Название неслучайно, будущий демократизатор оканчивал Лондонскую школу экономики и политических наук, где лекции ему читал Карл Поппер.)

«Я был подтверждённым эгоистом. Я носил с собой некоторые весьма мощные мессианские фантазии с самого детства, которые я чувствовал, что мне нужно контролировать, иначе они могут вызвать у меня проблемы. Но когда я пробрался в мир, я хотел потворствовать своим фантазиям настолько, насколько мог себе позволить».

Джорж Сорос
«Андеррайтинг демократии», 1991 год

Реконфигурация мировой финансово-экономической системы вытолкнула на гребень волны особый тип людей. Внезапно разбогатев, они неожиданно (часто для себя самих, как отечественные ходорковские, березовские и гусинские) стали «вершителями», не понимая «откуда счастье».

Они, в отличие от старых аристократических семей, не создавали капитал с нуля, не возводили свои империи из поколения в поколение. В фундамент их богатства не закатаны кости каких-нибудь двух-трёх миллионов человек. Их богатство безосновательно. Им неведомо, что у власти и денег общий корень происхождения – социальный.

Они эквилибристы: виртуозно лавируют на гребне волны, но откуда эта волна, кто её формирует и когда она с размаху ударит в берег, им неведомо. Они об этом даже не думали.

Для «флагманов» новой модели (джобсы, гейтсы, цукерберги) всё произошло как-то случайно. Арифметически – согласно Попперу, заслуженно – согласно меритократической концепции. Отсюда (из душевного хлама) вырастали герои нового времени. Они были носителями неолиберальной идеологемы постмодерна о государстве страховой компании (даже не «ночной сторож»).

В сознание человека вбивался тезис: главная задача государства – содействие бизнесу, который создает благосостояние и оплачивает предоставляемые ему услуги (безопасность, соблюдение правил) налогами. Общественный уклад – результат сложения частных интересов, государство лишь паразитирует на нём, создавая дополнительные издержки (коррупция), снижая эффективность усилий каждого индивида в отдельности.

Экономическим воплощением идей Поппера стала концепция «открытого рынка». Концепция опиралась всё на тот же принцип броуновского движения, из которого непроизвольно вырастает общая польза: прилив в равной степени поднимает все лодки. Универсальный инвестор получает доступ к активам в любой точке мира, благосостояние растёт само по себе – и всем счастье.

Всё это в корне противоречило классической модели капитализма. Базовую идею Адама Смита о свободе рыночных агентов в строго заданных границах морали и законов общества заменили свободой сотворения морали в интересах этих самых агентов. Из теории «относительных преимуществ» Давида Риккардо о взаимной выгоде межстрановой торговли вычеркнули её ключевое условие – национальную прописку труда и капитала.

Модель нового мироустройства обрела законченную форму: философия, иерархия, политика, экономика. Эстетически модель оформляло искусство рекомбинации уже сотворённого. Унитаз под «Всадницей» Брюллова в Третьяковке или огромный портрет гениталий Нуриева в Большом. Истории как хронологии поиска смысла не существует, почему Историей не может быть хронология испражнений и гомосексуализма?

Здесь я не ёрничаю: искусство от слова «искус». Художники по определению первыми поддаются искушению (провокация).

Социальным наполнением модели стал отказ от национальной идентичности (конец истории). Общество лишили права определять своё будущее (ставить цели) посредством солидаристского (выборный, «богопомазанный» – неважно) института – государства. Протекционизм (приоритет интересов своих граждан) признали тоталитаризмом.

Кукол дёргают за нитки…

В 2000 году стало понятно, что замкнуть цифровой контур вокруг новой модели развития не удаётся. Пузырь доткомов лопнул, обнажив ошибку в расчётах. Финансовая обвязка УЖЕ перестала удерживать глобальный проект в едином прогнозном горизонте (потеря управляемости), а информационная (Индустрия-4.0) оказалась ЕЩЁ не готова.

Модель зависла. Под удар попала вся экономика финансового пузыря. Будущее оказалось намного дальше расчётного (подлётного) времени. Провал Дохи и кризис 2008 года показали, что и институциональный контур модели (ВТО, МВФ, ВБ) не соответствует её содержанию (не обеспечивает управляемость).

В «офисе» проекта первыми осознали системный сбой модели. На периферии ещё долго продолжал и продолжает доминировать арифметический подход, сводя проблему к темпам роста ВВП. Устранить сбой пытались, создав жёсткий регуляторный контур в виде двух партнёрств (Трансатлантическое и Транстихоокеанское). Попытка провалилась.

Сегодня технократическая оценка кризиса уходит на задний план, вперёд выходит социокультурная подоплёка. В центр анализа ставятся не финансовые потоки, а совокупные ресурсы общества (национальное богатство), включающие в себя человеческий капитал и его логистику (система связей как образ жизни).

Успех общества не сводится к его открытости, хотя адепты старого режима и пытаются держать дискурс в этой плоскости.

Успех трактуется как расширение модели, а определяет его набор специфических характеристик, главные из них – гомогенность (общее понимание цели) и политическая воля (согласие вокруг путей достижения цели). В этой логике государство уже не обуза, а инструмент социокультурной конкурентоспособности, которая не есть прямой результат отношения дебета к кредиту.

Первым на эту тему «заговорил» Тома Пикетти в своём «Капитале в XXI веке». Потом был доклад UNCTAD «Глобальное управление и пространство для манёвра в политике в интересах развития». Знаковым стал юбилейный доклад Римского клуба «Come On! Капитализм, близорукость, население и разрушение планеты».

Изменение дискурса – это не интеллектуальные конвульсии одиночек (фрустрация), не имеющие, как может показаться, никакого отношения к реальной жизни. Устойчивость Системы зависит от представлений обывателя о мире (добро и зло, время и пространство), соединённых в модель, формирующую мировоззрение. Модель, лишённая теоретической основы, рано или поздно (но обязательно) распадётся.

В 2007 году (мюнхенская речь Путина) стало очевидно, что проблемой являются не единичные сбои Системы, а некогерентность (внутренняя несвязность) модели, на которой Система возведена.

Постмодерн, декларируя свободу индивида, низвёл метанарратив (Тора, Библия, Коран) до специфических текстов, нацеленных на контроль, а по факту лишил человека автономии (свобода воли). Если история – сборник бытовых рассказов, а искусство –вольное цитирование сотворённого ранее, то человек – это replicant (виджет), имеющий стандартный внешний вид и выполняющий стандартные действия.

В итоге модель сформировала бессмысленного и бесцельного обывателя (отсутствие цельной картины мира), неспособного интерпретировать прошлое и представлять будущее, то есть хоть сколь-нибудь ответственного. А героев модели (примеры для подражания) сформировал спекулятивный капитал с его однобокой логикой: в первой половине жизни надо заработать денег («нарубить бабла»), потом хоть трава не расти.

Если Сорос был новым героем, то Мёрдок создал технологию сотворения реплик с этого образца. Формат медиаимперии Мёрдока – глянец, крупный план, броский слоган и особая каста элоев, задающих стандарт успешности (селебрити). Картинке соответствовала и политическая сцена: красивый жест, популизм, сиюминутность.

Работать на перспективу, заботиться о будущем – всё это растворилось в тусовках, флэшмобах и прочих активностях. Истории не существует, есть сумма действий. Жить надо здесь и сейчас. (Последнее – почти дословная цитата кандидата в мэры Москвы Сергея Собянина из его предвыборного интервью Дмитрию Киселёву.)

Целостная картина мира (модель), в которой все части взаимосвязаны и соизмеримы, позволяет человеку судить разумно и действовать целенаправленно, в том числе трактовать модель. Её отсутствие лишает индивида возможности интерпретировать жизнь. С одной стороны, это делает человека послушным, провоцируя социальную апатию и безразличие (юзеры), а с другой – формирует агрессивных адептов бессмыслицы (ламеры). Человек перестаёт нести ответственность за кого-либо, кроме самого себя.

Бодрийяр выделял четыре этапа отчуждения человека от возможности осмысливать действительность (отрыв знака от обозначаемого им объекта):

1. формирование (при участии СМИ) виртуальной реальности, произвольно конструирующей смысл событий;
2. отрыв означаемого от означающего;
3. девальвация ценностей и норм;
4. непонимание научно-технического прогресса, невозможность управления.

События в США показывают, на каком этапе мы находимся. Оказалось, что заменить смысл прибылью (купить необходимую для стабильности Системы часть общества) на какое-то время можно, но время это будет недолгим. Появление смысла (пусть даже житейского) моментально опрокидывает прибыль.

Кстати, Бодрийяр считал, что после наступления четвёртой стадии вернуть индивида к норме может только мировая катастрофа, единственно способная его «образумить».

На лице у них улыбки…

Мировая кредитно-денежная пирамида трансформировала социальное неравенство (классы) в национальное (государства). В 1870 году доход человека на 2/3 зависел от сословия (национальная иерархия), сегодня – от гражданства (мировая иерархия). В 2000 году доход 5 процентов беднейших граждан США превысил доход 60 процентов населения остального мира.

Глобальную Систему (общечеловеческая) от национальной (традиционная) отличает то, что меньшинство в ней неинституализированно: нет избранных «общечеловеками» парламента и президента. Легитимирующим большинством глобальной Системы являются национальные администрации (подсистемы), которые опираются на социальную базу (демократическая модель). Администрация США имеет двойственную природу.

Несложно заметить, каким превосходством обладает глобальное меньшинство над национальным. Сговор (сделка) не несёт в себе такой ответственности, как публичная оферта (выборы). Внутрисистемный дисбаланс (разный уровень ответственности) долгое время служил драйвером модели, он же стал причиной её распада.

Как работала модель? Неравенство по национальному признаку провоцировало утечку капитала и мозгов с «рабочих окраин» в «офис». Капитал обеспечивал превосходство сегодня, мозги – в будущем. Чтобы поддерживать оба входящих потока, надо было в центре Системы постоянно поднимать общий уровень жизни.

Модель медленно, но неуклонно теряла когерентность. Решения принимал «офис» (глобальное меньшинство), а социальные риски ложились на национальные подсистемы (локальные меньшинства). Постоянный рост уровня жизни в «офисе» подрывал общую социальную базу (легитимность Системы). Кризис 2008 года обнажил системный излом.

Стало понятно: модель исчерпала себя.

Бузовы, собчаки, шнуровы никогда не заставят миллионы своих подписчиков – соглядатаев в замочную щель – проголосовать ЗА или ПРОТИВ. Ну, например, поправок в конституцию. Не говоря уже про выбор пиццы.

Феномен клиповой культуры блестяще описал Редьярд Киплинг устами медведя Балу: «Они всё собираются избрать себе вожака, составить собственные законы, придумать собственные обычаи, но никогда не выполняют задуманного, потому что их памяти не хватает до следующего дня».

Речь, разумеется, о бандерлогах, психотип которых Киплинг «писал» с индийской касты «неприкасаемых». В описании Вебера такие касты (закрытые асоциальные группы, лишённые возможности изменить статус) неизбежно «изобретают» свою собственную религию и социальные нормы, оправдывающие бесправие и презрение.

События в США показывают, что модель лишена устойчивой социальной основы ( Nation State) даже в центре Системы. Соответственно, не способна создавать долгосрочные (устойчивые) источники стоимости. Илон Маск умеет красиво презентовать мечту, извлечь из этого сиюминутную прибыль и тут же перескочить к следующей мечте.

Модель хороша для освоения новых пространств, но как равновесная Система она не работает. Выращенные в её недрах эффективные менеджеры «с пониженной социальной ответственностью» умеют работать с «нулевой суммой», но созидать не способны. Творчество без эмпатии невозможно, и именно эта функция не прописана в ПО модели (существует как баг).

Посткризисная победа Обамы на выборах 2009 года в США показала: вызов осознан. У элитария Маккейна (четырёхзвёздные адмиралы в двух поколениях) была традиционная программа республиканцев (низкие налоги для крупного бизнеса). Несмотря на это и на то, что он белый (а скорее, потому что белый), Маккейн проиграл. На тот момент устойчивость национальной подсистемы США полностью зависела от латино- и афроамериканцев.

Победа Обамы не означала новый тренд. Это был компромисс (пауза). Социальные риски, ранее финансово экспортируемые на уровень подсистем, вернулись «домой» – в географический центр Системы. Социальный ландшафт США стали определять не юзеры, а ламеры («бандерлоги»).

Комп перевели в режим sleep. В отсутствии новой модели мир стихийно начал откатываться к предыдущей (модерн) и постпредыдущей (религия). Перед США встали принципиально иные задачи: возродить промышленность, создать необходимые для этого налоговый режим и кредитно-денежную систему, обеспечить программы обучения и переезда рабочей силы. Если США этого не сделают, то для них всё очень скоро закончится.

Потребовалось два срока Обамы, чтобы пришел Трамп с «грейтэгейнстом» и опорой на белую трудовую Америку. Неолиберальный миф строился веками – социальная модель обладает огромной инерцией. Сопротивление идёт колоссальное на идеологическом, психологическом, культурном и институциональном уровне.

Будущее не появляется неожиданно, «как из-под земли выскакивает убийца в переулке». Оно прорастает через новые философские концепты, политические программы и промышленные проекты. Для начала должны появиться новые лидеры, но прежних не сложишь в сундук, «засыпав нафталином, в виде тряпок».

Но вот хозяин гасит свечи…

«Фабрику» по производству лидеров прежней модели прикрыли, когда начался уголовный процесс против принадлежащего Мёрдоку британского таблоида News of the World. Суть дела была в том, что газета занималась прослушкой перспективных политиков, но Мёрдоку оплатили компромат, чтобы сбить их на взлёте.

По иронии судьбы попался Мёрдок на той самой технологии, которая была заложена в основу его империи по созданию лидеров общественного мнения. К моменту расследования влияние Мёрдока распространилось на весь англосаксонский мир. Товарищ закрыл практически все коммуникационные каналы модели.

Чтобы запустить новую инициативу, раскачать набор идей, продвинуть системный проект, необходимо было согласовывать вопрос с Мёрдоком (оплачивать). Механизм перестал соответствовать задачам, а его главный приводной ремень оказался ретроградом (сторонником прежней модели). В 2012 году Мёрдок подал в отставку, но не в этом суть.

Уголовное дело спровоцировало серию газетных и телевизионных (сериал «Наследники») расследований, вскрывших подноготную медиамагната. Мёрдока просто вывели за рамки проекта. Ранее так поступили с создателем CNN Тедом Тёрнером, вообразившим себя вершителем и запустившим Игры Доброй воли в ответ на американский бойкот московской олимпиады.

Судьба Мёрдока была не единственным предупреждением героям вчерашних дней, воспринявшим Трампа как личный вызов. Точнее не Трампа, а призрак будущего, которое маячит за его за спиной, призрак безвестности и никчёмности акторов прежней модели. В ряд тревожных звонков попадает также судьба Харви Вайнштейна и Джеффри Эпштейна.

Дело Вайнштейна показало элоям, что «грязное бельё» есть на всех. Попавший под harassment-машину Кевин Спейси пытался прикрыться гомосексуальностью, но всё равно был репрессирован. Система показала: обычно смягчающие обстоятельства в данном случае в расчёт не принимаются. 23 года лишения свободы, десоциализация и личностная деградация Вайнштейна – урок остальным: так будет с каждым, достаточно на него показать пальцем.

Обвинение Эпштейна в организации педофильских «сафари» для сильных мира сего затронуло качественно иной уровень акторов прежней модели. Приведу короткий список вовлеченных в скандал: бывший президент США Билл Клинтон, бывший премьер Израиля Эхуд Барак, наследный принц Саудовской Аравии Мухаммад бен Салман, бывший премьер Англии Тони Блэр, один из лидеров лейбористов лорд Петер Мендельсон и даже Дональд Трамп собственной персоной.

Самым серьёзным предупреждением стала засветка в этой истории второго (говорят, любимого) сына Елизаветы II принца Эндрю, герцога Йоркского (8-е место в списке престолонаследников). До суда Эпштейн не дожил, самоубился в нью-йоркской тюрьме под усиленным (24 часа в сутки, 7 дней в неделю) контролем. Обвинения рассыпались, но звоночек прозвенел оглушительно. Людям доброй воли дали чёткий сигнал – сидеть ровно.

Справедливости ради стоит сказать, что на жёсткие меры Система пошла не сразу. Первое предупреждение Мёрдоку было вынесено в 2005–2007 году, когда против его газеты велось расследование по факту подкупа сотрудников полиции и спецслужб, спущенное потом на тормозах. А первое уголовное дело против Эпштейна было в 2008 году, и закончилось оно сделкой со следствием.

Описывать сегодняшний конфликт как противостояние левых и правых, демократов и республиканцев, промышленного и финансового капитала – значит, спорить с фантомами.

Внутрипартийная война вокруг Трампа (против выступали все представители статусных республиканских семей) была более ожесточённой, чем последующая борьба с Хиллари Клинтон на выборах. Продавливали не демократов, а всю политическую прослойку.

Отсюда идиосинкразия политикума США на Трампа и паника (подавленность, бездействие) в политикуме Европы. Отсюда возврат к старым форматам.

В воздухе висит вопрос: по какому плану жить будем? Предыдущий проект запускался медленно и мучительно. Веками закладывалась теоретическая основа, объяснявшая рынок как естественный ход жизни (природное происхождение алчности), строилась финансовая архитектура (денежная рента вместо земельной), отрабатывалась регуляторная моторика (неоколониализм).

В будущее были сделаны колоссальные инвестиции, прошлое просто так не отпускает.

Бросить всё и пойти в чисто поле строить новое будущее невозможно. Дело не в чёрных, не в элоях и актёрах политической сцены. Если глобальный фондовый пузырь (экономика предложения) лопнет, трудно даже представить себе, какой уровень фигур окажется вне игры. В этом пузыре закредитованы все публичные миллиардеры.

Но и косметический ремонт старую модель уже не спасёт. Чертёж замусолен и отправлен в мусорную корзину, прорабы – кто в лес, кто по дрова. На стройке праздник непослушания. Периферия Системы (национальные окраины) ведёт себя кое-как.

Кончен бал, и кончен вечер…

«В последние месяцы мы стали свидетелями формирования двух противоборствующих сторон, которые я бы назвал библейскими: дети света и дети тьмы. Последние стремятся определить судьбу человечества вопреки воле людей, сначала запустив пандемию, а потом спровоцировав погромы», – написал бывший апостольский нунций в США архиепископ Карло Мария Вигано Дональду Трампу.

По мнению монсеньора Вигано, «дети света» составляют большинство. «Дети тьмы» – меньшинство, но они занимают важные позиции в политических структурах и прессе. Оказалось, метанарратив жив и востребован. Расщепить «великие истории» на отрывочные рассказики, лишённые общего смысла, не удалось, несмотря на потраченные усилия.

Система, выстроенная на неолиберальной финансовой модели, закончила свой жизненный цикл. Существовать дальше она не может даже в форме терроризма. Уже только как открытый фашизм.

Как любит говорить Николай Капранов (эксперт старой школы), ну и какая из всего этого следует эвристика?

Первое (самое важное) – надо забыть про все стратегии развития России (2025, 2030, 2035…) и национальные проекты роста, если они не выходят за рамки существующей (агонизирующей) модели. Принципиально здесь то, что модель распадается не потому, что бастует периферия (хотя с этого всё начиналось). Необходимость смены модели осознана центром Системы, то есть слом неизбежен.

Мир ждёт встряска по всему контуру общественных отношений. Изменению подлежат основы организации общества. Фактически речь идёт о формировании нового общественно-политического уклада. Осмыслить очередную «Великую трансформацию» нам ещё только предстоит. Масштаб и глубина сделки завораживают.

Оценка событий в узкоэкономической метрике (логика действующей модели) – без вопросов науки, культуры, безопасности – представляет происходящее как историческую девиацию (разрыв шаблона). Носители этой логики работают (вольно или невольно) на торможение. В реальности же мы видим в действии жернова истории, обнажился каркас Системы, с которой сняли тюнинговый обвес.

Выращенные в рамках прежней модели молодые статусные управленцы являются сегодня главной проблемой. Амбициозные индивидуалисты, воспитанные на примерах стремительного взлёта предыдущего поколения, которому выпало «счастье» внедрять модель на глобальном уровне (освоение наследства СССР) — они рвутся к лёгким деньгам.

У этих людей нет тормозов (социальные аутисты), у них очень узкий кругозор.

Когда таким управленцам говоришь о социальных последствиях принимаемых решений и напоминаешь, что источником стоимости является труд, они воспринимают это как некомпетентность и профнепригодность. Они твёрдо убеждены, что источником стоимости является бюджет (рейганомика) – «деньги лежат в тумбочке».

Принципы диктует История, её отсутствие порождает беспринципность. Модель (постмодерн) сформировала особое мировоззрение (тип восприятия), отделив реальность от языка её описания («означаемого от означающего»). Это системный риск не только для России (хотя для нас особенно), но и для Европы, и для США.

Возник колоссальный когнитивный разрыв поколений. Его носители «так похожи на людей»: они всё делают как люди, и у них прекрасные костюмы. В реальности человеческого там ничего, кроме физиологии, нет («взгляд похож на взгляд, а день – на день»). В полном соответствии с постмодернизмом это – симулякры, знаки без объекта, копии пустоты…

Автор – доцент Финансового университета при Правительстве РФ.

Источник: octagon.media

Комментарии: