«Это не про секс». Кто и почему насилует женщин, детей и мужчин

У насильника нет лица. Черты сексуального насильника не складываются в единый портрет: у него нет однозначных социальных и демографических характеристик. Внешне невозможно понять, склонен ли человек к насилию и происходит ли оно между людьми. 

«Насильники бывают и бедные, и богатые, и какие угодно. Насилие не связано ни с бедностью, ни с достатком, ни с размером квартиры, ни с социальным статусом и успешностью», — объясняет Екатерина Никифорова, психолог в организации «ИНГО. Кризисный центр для женщин».

Не существует и конкретных «триггеров», побуждающих людей совершить изнасилование. «Когда мы говорим, что есть некие триггеры, мы переводим стрелки на жертву и говорим ей: «Не триггери!», — объясняет клинический психолог Светлана Бронникова. — Если бы такие триггеры существовали, мы бы их выявили и быстро уничтожили насилие во всем мире. Но их нет ни в поведении, ни в манере одеваться, ни во внутренних проявлениях. Насилие — внутри его автора». Следовательно, не бывает действий, которые могут «спровоцировать» насильника.

Попытка описать человека, совершающего сексуальное насилие, и понять, почему он это делает, сталкивается с объективными проблемами: большинство пострадавших не заявляют о насилии в правоохранительные органы. Но если заявления и подают, то до суда и обвинительного приговора доходят редко. Поэтому исследователям доступна ограниченная выборка: осужденных преступников не так много. Более того, в России нет систематических исследований распространенности сексуального насилия и особенностей тех, кто его совершает. Однако попытки изучить их с разных точек зрения — биологической, поведенческой, когнитивной, социальной, феминистской — предпринимают ученые других стран, с разным успехом.

Парадоксальное открытие — сексуальное насилие часто совершается не ради сексуального удовлетворения. Большинство насильников получают удовольствие от чувства власти и контроля над жертвой. «Это не про секс. Это контроль, агрессия, социальные проблемы, желание разрешить внутренние конфликты, неумение общаться со сверстниками, непонимание много чего в социальных ролях и взаимодействиях», — говорит клинический психолог Светлана Маркова. Раньше она работала в России, теперь в США, где каждый день проводит диагностику и терапию взрослых авторов насилия и подростков.

Нет доказательств, что сексуальное насилие связано с определенным биологическим явлением. Исследования выявили аномалии в структуре мозга некоторых преступников, однако у большинства таких особенностей не наблюдалось. Также как нет связи между склонностью к сексуальному насилию и уровнем гормонов, низким интеллектом или генетическими и хромосомными дефектами.

Нет и определенной особенности психики, сексуальной патологии, которая бы делала человека автором насилия. Сексуальные нарушения, например, педофилия, вуайеризм, повышают риск, что человек совершит насилие, рассказывает Маркова. Но это не значит, что человек с нарушениями обязательно что-то совершит. Например, при клинической педофилии (психическом нарушении, при котором у человека старше 16 лет возникает сексуальное влечение к детям) человеку тяжело справляться с желаниями и фантазиями — но контролировать их возможно. Следовательно, человек с таким диагнозом может никогда не совершить ничего преступного. 

То же самое и у людей с психопатическими чертами личности: диагноз подразумевают отсутствие эмпатии, неспособность отрефлексировать содеянное и испытать сожаление, но далеко не каждый психопат совершает сексуальные или иные преступления.

Светлана Бронникова была клиническом психологом в мужской тюрьме в Нидерландах, где столкнулась с насильниками, в том числе серийными. Она объясняет, что у многих авторов насилия объективные трудности с эмоциональной регуляцией и контролем импульсов: они испытывают более длительные и интенсивные эмоции, чем остальные, 

«Когда такую фразу произносишь вслух в неподготовленной аудитории, в тебя начинают лететь гнилые помидоры, потому что люди говорят: «Вы оправдываете насильников!». Это не так, — продолжает она. — Когда мы говорим, что у автора насилия есть объективные трудности с контролем импульсов, мы обозначаем проблему — но это никак не оправдывает его. Ответственность лежит на нем». Говорить, что насильник из-за психологических особенностей не мог сдержаться, некорректно: импульсы можно сдержать, а слабый самоконтроль можно развить. Просто есть те, кто сдерживаются, и те, кто не сдерживаются.

Различия в биохимии мозга не дают четкого представления, почему одни люди совершают сексуальное насилие, а другие — нет. Есть и иные объяснения. Теории личности связывают сексуальное насилие с травмой человека на раннем этапе развития: жестокое обращение в детстве может сформировать у ребенка искаженные представления об отношениях между людьми, в том числе в рамках сексуальных взаимодействий. Об этом же говорит и теория социального научения. Действительно, исследователи находят связь между расстройством привязанности в детском возрасте или плохими социальными навыками и сексуальным насилием. 

Всемирная организация здравоохранения также считает, что мужчины, которые перенесли жестокое обращение в детстве или были свидетелями насилия в отношении своей матери, с большей вероятностью проявляют насилие во взрослом возрасте. Однако достаточно и просто среды, где много конфликтов, эмоционального отвержения и отсутствует уважение, замечает Маркова: «У тех, кто совершает сексуальное насилие, обычно в предыстории есть безнадзорность, холодные отношения с родителями, психологическое и физическое насилие. Иногда сексуальное, но необязательно». При этом вовсе не каждый, кто в детстве рос в неблагополучной среде, кого-то насилует.

Когнитивные теории изучают, как мыслят насильники: оправдываются, обосновывают и рационализируют свое поведение. Их мышление содержит «когнитивные искажения», или «ошибки мышления», поэтому они интерпретируют объятие ребенка как сексуальный интерес, верят, что жертва спровоцировала изнасилование, и отрицают свою ответственность, заявляя, что «просто не могли ничего с собой поделать».

Бывает, автор насилия действительно не понимает, что совершил насилие. «Мы часто слышим: „Ничего такого страшного не произошло. Это был просто секс“. Или: „Она этого хотела. Она сама меня спровоцировала“», — добавляет Маркова. — Искажения мышления позволяют им говорить, что если, например, не было проникновения, то ничего страшного не произошло: он трогал ребенка, просил ребенка трогать его, и он считает, что никаким образом не навредил ребенку». Избавление от когнитивных искажений — важная часть психотерапии насильников, однако подобные ошибки мышления не специфичны для сексуального насилия: они есть и у других преступников.

И поведенческая, и феминистская теории говорят разными словами об одном и том же: чем выше в обществе толерантность по отношению к насилию, тем больше людей будут его совершать. Поведенческая теория считает, что насилие зависит от подкрепления и наказания, в том числе потенциальных. Удовлетворение от акта сексуального насилия и ожидаемое отсутствие негативных последствий в виде судебного преследования или общественного осуждения делают преступление более вероятным.

Феминистские теории делают акцент на структуре гендерных отношений и дисбалансе власти между мужчинами и женщинами. Во всем виновата культура, которая принимает и оправдывает сексуальное насилие по отношению к женщинам и детям — ведь чаще всего жертвы именно они, а насильники — мужского пола. «Существует связь между общественным мнением, особенностями наказания насильников и количеством насильственных преступлений, — подтверждает Маркова. — Если общество принимает насилие, поощряет пассивную роль женщины и стереотипы, что насилие нормально, что женщина должна терпеть, что, если мужчина захотел, он имеет право, — насилие происходит чаще».

В России нормализация насилия происходит ежедневно, считает Светлана Бронникова.  «Это начинается не в тот момент, когда мужчина бьет и насилует женщину, а в детском саду, когда воспитательница орет на ребенка, потому что она взрослая и ей можно, — объясняет психолог. — Мы каждый день воспринимаем, транслируем и нормализуем насилие. Недавно я посмотрела российские сериалы, и меня поразило, что паттерн отношений мужчины и женщины был абсолютно перекошен. Происходила малозаметная нормализация насилия. И подобные разные маленькие формы насилия так вплетены в нашу жизнь, что не одно поколение должно пройти, прежде чем мы перестанем оправдывать насилие».

Насилие — многоаспектная проблема, и сексуального насильника невозможно узнать в толпе. Но можно распознать по определенным маркерам в поведении. Например, по игнорированию чужих потребностей. «Насильник делает другого человека не совсем человеком, а немножечко объектом, чтобы через него можно было разряжать свои чувства, сексуальные желания и потребность контроля, — объясняет Екатерина Никифорова. — И если ты говоришь, что тебе не нравится определенная практика, определенное действие, а партнер никак не реагирует и не слышит — стоит задуматься».

На потенциальную способность человека совершить насилие и сказать потом: «Меня спровоцировали» также указывает безответственность, которая проявляется и в других сферах жизни. «Если кто-то регулярно рассказывает, что у него что-то не получилось, и все вокруг в этом виноваты, то я слушаю его и думаю, что, да, это может привести к насильственным действиям, — говорит Станислав Хоцкий из центра «Альтернатива». — В психологии это называют «внешним локусом контроля», когда человек привык перекладывать ответственность за свои действия на других».

Выделить конкретные виды авторов сексуального насилия сложно: типологии достаточно условные. Чаще всего насильников различают исходя из возраста жертв: совершеннолетних или несовершеннолетних. Однако не все, кто насилует детей, — педофилы: только у 5 % совершивших насилие над детьми есть влечение к людям младше 16 лет, говорит Маркова, и именно они попадают в категорию клинических педофилов. У остальных нет этого расстройства — и иногда они «переходят» на взрослых.

Для тех, кто совершает насилие над детьми без диагноза педофилии, характерно сексуальное поведение с целью уменьшить тревожность. «Часто у них есть сопутствующие психиатрические заболевания несексуального характера, например депрессия, — замечает Маркова. — И, как правило, это люди со слаборазвитыми социальными навыками: они одинокие, пассивные в отношениях, у них не было друзей в школе, их отвергали сверстники. Их интеллект нормальный, но поведение отличает социальная и личностная незрелость».

Такие люди хорошо общаются с детьми, легко находят с ними общий язык, и это помогает им совершать преступления, а окружающим не понять, что происходит что-то не то. На первый взгляд, они отлично играют с детьми, но их поведение на самом деле носит манипулятивный характер с определенной целью: сблизиться с ребенком, получить его доверие, стать к нему ближе, чтобы потом использовать в сексуальных целях.

Те же, кто совершают насилие над взрослыми, более агрессивны и у них хорошо развиты социальные навыки. Со стороны они кажутся нормальными: есть отношения и работа, но в то же время у них часто бывают правонарушения, связанные с агрессией и нарушением социальных норм. «За сексуальным насилием по отношению к взрослым часто стоят агрессия, месть, гипермаскулинность, мачизм, низкий уровень уважения к женщинам, виктимблейминг, право мужчины на секс. Это присутствует в их мировоззрении», — комментирует Маркова.

По данным ВОЗ, женщины чаще всего переживают сексуальное и физическое насилие со стороны интимных партнеров. Однако пострадавшие от домашнего насилия редко говорят о сексуальном насилии. «Разве что это совсем жесткий вариант: расставались, и он в конце отношений изнасиловал. А если «он чуть-чуть заставил, я была не готова, я не хотела именно этого» — это уже как будто не считается», — делится опытом работы с жертвами партнерского насилия Екатерина Никифорова.

При этом, по ее словам, сексуальное насилие в партнерских отношениях встречается часто. Причем бывает и явным — есть очевидное принуждение, и неявным — когда женщина соглашается, потому что знает, что за отказом последует физическое или психологическое насилие. «Соглашается не по своей воле, не из желания, а из страха, — продолжает она. — Это нельзя называть сексом. Секс — про обоюдное желание и интерес. Но то, что сексуальное насилие по форме может быть похоже на секс, часто путает и наших клиенток. Они перестают понимать, где кончается секс и начинается насилие».

По мнению Никифоровой, сексуальное насилие в партнерских отношениях трудно распознать из-за особенностей нашей культуры, стирающей у женщины понимание, объект она или субъект отношений. «Секс — это про другого и его удовольствие или про меня? В браке так положено? Сложно это понять, когда все мы находимся внутри культуры насилия. Пострадавшие часто даже не понимают, что могут сказать нет», — резюмирует она.

По статистике, большинство авторов сексуального насилия — мужчины. Всего 1-2 % тех, кто совершает насилие в отношении детей, — женщины (однако цифры, скорее всего, занижены из-за сильного общественного табу). Но женщины также насилуют и взрослых мужчин — эти случаи редко попадают в статистику.

Мужчины вообще крайне мало говорят о сексуальном насилии, считает Маркова. Если насилие над мужчиной совершил другой мужчина, с этим редко, но все же могут прийти в полицию, если автор женщина — практически никогда. 

«Мужчина же часто и сам не понимает, что пережил насилие со стороны женщины. Считается, что, если женщина пристает к мужчине, ему повезло, даже если он чувствует себя использованным. Многие мои клиенты говорят: мне было прямо вот плохо после секса, это было не то, это было неприятно ужасно. Но у них даже мысли не возникает, что это было насильственно», — добавляет Маркова. 

Женщины и сами могут не понимать, что принуждают мужчину к сексу: то, что они воспринимают как «женские хитрости» и соблазнение, может на самом деле иметь и другие названия. Для многих в принципе не существует сексуального насилия со стороны женщины в адрес мужчины. Поэтому, возможно, женщины совершают сексуальное насилие чаще, чем принято думать — просто эти случаи, как правило, нигде не учитываются.

Важно не только наказывать за сексуальное насилие, но и давать людям шанс изменить поведение. Некоторые из авторов насилия не могут измениться, следовательно, их нужно изолировать. Но способных «перевоспитаться» нужно не только наказывать за насилие, но и принуждать ходить на психотерапию. Только работа с авторами насилия может снизить рецидивы после выхода из тюрьмы, считают эксперты.

Эта работа включает признание личной ответственности за содеянное, избавление от когнитивных искажений, обучение самоконтролю и развитие эмпатии. Эмпатии, как и контролю импульсов, можно обучить. «Для многих из них открытие, что их действия причинили вред, — говорит Светлана Маркова, к которой авторы насилия приходят по решению американского суда. — Они читают рассказ жертвы насилия, и рассказ наполнен переживаниями, последствиями, мыслями, то есть все детально расписано, чтобы пробудить понимание и эмпатию. И я вижу, как многие искренне удивляются, их это задевает. Многие так прямо и говорят: „Я не понимал, даже мыслей не было, что кому-то будет больно, что будут такие последствия для второй стороны“».

В России человек, совершивший насилие, может попасть в тюрьму, но обязательной психотерапии для него не предусмотрено. Однако есть люди, которые помогают авторам насилия измениться — если они сами на это решаются. Станислав Хоцкий и его коллеги из центра «Альтернатива» работают со всеми, у кого есть проблемы с агрессивным, контролирующим и насильственным поведением — иногда связанным с сексуальным насилием, но не всегда. Большинство клиентов центра — мужчины. Все приходят добровольно или условно добровольно, когда рушится привычный мир.

«Часто бывает, что партнерша изъявляет желание уйти или уже ушла, и тогда мужчина приходит к нам, потому что хочет вернуть отношения или боится, что эти отношения будут разрушены, — рассказывает он. — Есть и те, кто приходит полностью самостоятельно, понимая, что они делают своим поведением больно близким».

Программа длится от полугода, это около 25 встреч. До конца доходит меньше половины клиентов: у некоторых заканчивается внешняя мотивация, например, когда ушедшая супруга возвращается. Другие осознают в своем поведении насильственные элементы, и им слишком тяжело с этим знанием, пропадают.

В «Альтернативу» практически не обращаются именно с проблемами сексуального поведения, но сотрудники центра спрашивают, как у клиента происходит близость, и отслеживают маркеры, указывающие на насилие в этой области. «Это невнимательность к тому, что партнер чувствует во время сексуального контакта, к его неприятным ощущениям, склонение к анальному или оральному сексу с помощью продолжительных уговоров и манипуляций, например, когда мужчина «обижается», что партнерша не готова на определенные практики, — поясняет Хоцкий. — Мы говорим и про принцип активного согласия. Если при детализации истории я понимаю, что клиент пришел домой, супруга спит, ему захотелось секса, и он разбудил ее посредством проникновения. Для него это не проблема, но я буду делать так, чтобы он как минимум посмотрел на это критически».

Когда клиенты центра узнают, что их поведение в сексе насильственное, они часто удивляются, потому что никогда об этом не думали. Многие реагируют виной, стыдом, удивлением: «Вот блин, как теперь это исправить?». Станислав считает, что они совершают насилие, потому что не понимают, что это проблема, не замечают, как причиняют боль, и не видят всей полноты последствий. Но, если им помочь увидеть насилие, они захотят измениться — и изменятся.

Источник: spid.center

Комментарии: