Эрнст Юнгер: О духе |
||
МЕНЮ Искусственный интеллект Поиск Регистрация на сайте Помощь проекту ТЕМЫ Новости ИИ Искусственный интеллект Разработка ИИГолосовой помощник Городские сумасшедшие ИИ в медицине ИИ проекты Искусственные нейросети Слежка за людьми Угроза ИИ ИИ теория Внедрение ИИКомпьютерные науки Машинное обуч. (Ошибки) Машинное обучение Машинный перевод Нейронные сети начинающим Реализация ИИ Реализация нейросетей Создание беспилотных авто Трезво про ИИ Философия ИИ Big data Работа разума и сознаниеМодель мозгаРобототехника, БПЛАТрансгуманизмОбработка текстаТеория эволюцииДополненная реальностьЖелезоКиберугрозыНаучный мирИТ индустрияРазработка ПОТеория информацииМатематикаЦифровая экономика
Генетические алгоритмы Капсульные нейросети Основы нейронных сетей Распознавание лиц Распознавание образов Распознавание речи Техническое зрение Чат-боты Авторизация |
2020-11-16 05:55 Все живущее имеет смысл уже в силу факта своего существования. Смысл этот находится не где-то вовне, а внутри самой жизни. Долина, где растут растения и обитают животные, не нуждается в чьих-то глазах, которые бы наблюдали за богатейшим разнообразием движений, не нуждается в духе, который бы строил на сей счет какие-то спекуляции. Все, что распускается на солнечном свете, что поблескивает и жужжит, совокупляется и пожирает друг друга, рождается и гибнет, — обладает своим особенным духом и своим особенным разумом. Оно бесконечно близко и бесконечно далеко от нас. Мы можем составить представление о том, что происходило в древнем Вавилоне, или о том, какие чудесные твари с гигантскими щупальцами и фосфоресцирующими огнями населяют глубоководные впадины Атлантического океана. Да, мы раскапываем руины городов и запускаем сети в океаны, но подлинный смысл этих бесконечно далеких пространств ни на волосок не становится ближе, несмотря на все наши методы и приборы. Но когда, опьяненные жизненной мощью, мы шагаем по улицам больших городов, тогда мы отчасти ощущаем и ту силу, что оживляла древний Вавилон. Когда кровь горячим потоком течет по жилам, мы догадываемся, какими великими силами обладает все живое. Лишь восстановив родственную связь с Землей, мы сможем ощутить сопричастность всему, что она носит на себе. Причастными духу мы становимся не тогда, когда пытаемся окунуться в него как в свободную бескрайнюю стихию, а когда сами одержимы духом. Дух связан с жизнью подобно сгустку, идее или осмысленному воплощению этой самой жизни, а потому он направлен от особенного, ограниченного, связанного к общему. Но общее не включает в себя особенное, как в какой-нибудь зоологической системе. Дух имеет мужскую природу, он атакует, не желает растворяться в мире, а желает овладеть им. Хочет, чтобы мир был его миром, был таким же, как и он. Дух подобен дереву, крона которого захватывает тем больше пространства, чем глубже уходят в землю его корни. Из темных, таинственных недр дух поднимается к свету. Его исток не в прозрачных сферах сознания — там его устье. Духу нужна кровь, потому что он и есть жизнь, сознание ему не нужно. В драматические и творческие мгновения, в моменты усиления жизненной энергии сознание отключается. Богодухновенность, экстаз, когда, по мысли мистиков, происходит единение души с Богом, вхождение индивидуума в бессознательное единство с мировой основой (Weltgrund), вся экзистенция человека стягивается в одну-единственную точку, концентрируется в одном-единственном чувстве. Тогда достигаются предельные возможности жизни, жизнь становится духом, дух — жизнью, различия утрачиваются. Восхищение святого, безболезненная отрешенность мученика, пыл любви, накал сражения, видения художника — все это говорит о пробуждении глубочайшей жизненной воли. «Пиши кровью и узнаешь, что кровь — дух», — сказано в Заратустре; а Геббелю1 иногда кажется, что пишет он не чернилами, а кровью и мозгом. Поскольку дух жив, а не мертв, то жизнь он улавливает не с помощью абстракций и обобщений, а с помощью идеи. Прарастение Гёте — не понятие, а идея2. Дух не презирает науку с ее методами, но понимает ее вторичность по отношению к источникам жизни, с которыми необходимо связано любое явление. Дух мыслит свою необходимость, но не измышляет ее. Дух осмыслен, а потому в явлениях и отношениях между ними видит не целесообразность, а смысл. Под поверхностным механизмом он стремится нащупать глубокую взаимосвязь. Он хочет не теоретизировать, а создавать, не разлагать, а приносить плоды. Стремится не расщеплять мир на атомы, чтобы потом что-то искусственно синтезировать, а созерцать величественные картины. Видеть свое отражение во всех вещах, а не быть бесконечным отражением этих вещей. Он ценит не логическое, а символическое содержание жизни. Дух выше доказательств, как закономерность судьбы выше причинно-следственных связей. Дух есть исполненная смысла жизнь, нечто целое, подобно тому, как сама жизнь есть нечто целое, а не сложение анатомических частей. Дух — не эссенция, его нельзя дистиллировать. Не какой-то чуждый принцип и не огонь, зажигаемый на маяках. Он жив, а потому к нему применимы не законы прогресса, а законы развития. Дух не есть нечто, что можно приобрести, он врожден, изначально присущ жизни; подобно характеру дается в удел несправедливой судьбой. А значит, обладание духом дает право на аристократическую гордость, право пользоваться прекраснейшими дарами жизни, которых нельзя ни купить, ни заработать. Дух горд, но не высокомерен — не высокомерен уже потому, что не нуждается в сознании. Гордостью исполнены движения, в которых жизнь являет свой смысл: достаточно взглянуть на бабочку, которая медленно расправляет крылья. А так как дух есть нечто целое и неделимое, то он необходим0 присутствует во всех осмысленных проявлениях жизни: в кружении птицы под облаками, в несущемся по равнине звере и в игре мускулов ждущего старта атлета. Дух пребывает в завершенном творении и в каждом мазке кисти, в статуе и каждом ударе резца, в длинном романе и короткой сентенции. Дух абсолютно присутствует в неизвестном солдате, гибнущем за Отечество, в вожде, объявившем войну, в крестьянине, пашущем поле. Все они принадлежат единой общности жизни, а потому имеют общий дух, общую идею, которая варьируется в многообразии своих проявлений, подобно тому, как идея рода варьируется в видах или идея пола — в отдельных его представителях. Дух относится к питающей его жизненной основе с благодарностью, выражая сущность этой основы. Лишь тогда, когда жизнь разрушается, тускнеет и слабеет, дух отворачивается от нее. Он перестает чувствовать мощную связь, предает жизнь и бунтует против необходимости, против того, чего желает судьба. Этот освободившийся дух, интеллект, больше не признает особенного, стремясь свести все к общему знаменателю, превратить в ходовой товар и конвертируемые величины. Он насмехается над великими символами, разлагает их посредством абстракций. Он рассчитывает достичь бесконечности, уничтожая границы. Ему легко быть справедливым, по¬скольку не требуется отстаивать никаких особенных ценностей. Чем тоньше и нереальнее слой бытия, в котором он обитает, тем больше стремление добиться господства над жизнью, но жизнь готовит ему ужасную месть. Свет освобожденного от всех связей духа превращает органический образ мира в механический. Культура становится цивилизацией. Общности, созданные судьбой, становятся случайными скоплениями людей, массами, в лучшем случае, прагматическими союзами. Отечество становится помехой для свободы передвижений. Так называемая духовная аристократия или интеллигенция – целая армия чрезвычайно гибких и бессовестных работников умственного труда – систематически разрушает веру, иронизирует по поводу героизма, пытается похоронить человеческое достоинство. Отрицая особенное, то, что связывает и разделяет отдельных людей, индивид, эта бессмысленная физическая частица массы, занимается бесконечным самоутверждением, трубит о своих правах на каждом углу. Жадный индивидуализм распространяется и готовит почву для нигилизма. Рассудок – все, характер – ничто. Искусство превращается в литературную и интеллектуальную забаву, начинает обслуживать массовые течения, оторванные от почвы, бескровные, бесхарактерные, бессильные. Труд превращается в производство, человеческие отношения сводятся к голым юридическим отношениям. Для необъяснимых тайн и чудес жизни наука пытается подыскать механистические формулы, а мораль трусов и никчемных душонок приклеивает ко всем непосредственным проявлениям жизненной силы ярлык “безнравственного”. На место необходимого приходит избыточное, а жизнь не терпит ничего лишнего. А значит, близок тот день, когда всей этой выморочнной суете придет конец,меч прервет все дискуссии и его острый клинок не смягчит ни одна теория. Пока в кабинетах интеллекта идут бесконечные совещания, пока там взвешивают и просчитывают, в дверь мощно стучит железный кулак, одним ударом готовый решить даже самые сложные проблемы. Природную силу последнего варварского народа жизнь ценит выше, чем всю работу свободного духа. И в этом ее правота. Эрнст Юнгер Националистическая революция. Политические статьи 1923-1933 г.г. Скименъ, 2009 г. Комментарии: |
|