Онтология визуального мира

Нам сейчас надо обратиться к тем страницам Ветхого Завета, где Господь повелел Аврааму принести в жертву своего первенца Исаака. И вот Авраам привел на гору Мориа своего сына, связал его и положил поверх дров. Но раздался голос с неба: «Авраам! Авраам!». Это Бог испытывал Авраама, безмерную готовность человека следовать указанию Всевышнего.

Ответ Авраама на призыв Бога в переводах Библии передается словами: «Вот я». Но эти слова (хинне-ни) могут быть переведены как «Узри меня!».

Обратим внимание, что Авраам демонстрирует здесь не свою наглядную визуальность, но визуальность энергетическую, смысл которой можно понять как выразительный жест послушания и преданности Богу.

Эрих Ауэрбах в связи с приведенным сюжетом говорит о богатстве внутреннего развития выдающихся фигур Ветхого Завета. В описанном эпизоде Ауэрбах нащупал всю онтологическую суть визульного устройства мира: чтобы себя предъявить визуально, человек должен обладать достаточной энегретикой духа. Это же подчеркивают синергийные концепции.

Визуальность – свойство виртуального мышления с его пространственным иконизмом порождать и структурировать мир как витальную целостность, где жизнь отдельного члена общества является частью коллективного универсума. Не только в традиционных обществах, но и в современности визуальность (иконизм) лежит в основе пространственных моделей, организующих реальность и знание о ней.

В пространственных моделях визуальность вовсе не редуцируется к опыту, хотя реальность также не сводится целиком к витальности. Последняя вместе с визуальностью представляет собой два самостоятельных феноменальноэмпирических образования. Их нельзя вывести друг из друга, но надо найти ментальное явление, которое вбирало бы в себя оба. Такой искомый уровень, стоящий над эмпирической реальностью, окажется метапозицией. Редуцировать пространственность к чему-то еще бессмысленно. Это означало бы поиск чего-то такого, что феноменально-эмпирически в реальном мире вообще невозможно. Следовательно, мы должны выйти к метапозиции целостной онтологической картины, которая охватывала бы как мир визуальный, так и мир витальной культуры как таковой. Иначе говоря, необходимо осуществлять не редукцию одного эмпирического феномена к другому, а уйти с поверхностного уровня явлений к глубинному ментальному уровню и в конце концов к концепту человека.

Уровнем, который непосредственно примыкает к миру реальности и дает нам возможность построить метапозицию, является уровень визуальной рефлексии. Точнее говоря, речь идет о феномене мышления вообще, которое нас интересует в данном случае со стороны своей визуальности (визуального предиката мышления).

Визуальное мышление организовано топически, т.е. объекты реального мира в нем связаны не причинно-следственно, а распределительно-топически. Отсюда топические и идейно-визуальные связи. Так, тело человека оказывается соразмерным ландшафту: горы –спинной хребет, реки – кровеносные сосуды и т.д.

Например, в иранской миниатюре тело шаха конденсирует в себе все процессы во вселенной: вся суета жизни осеняется плодоносящим деревом, топологически расположенном на месте головы шаха. Даже, казалось бы, заурядный сосуд может соответствовать телу животного или, судя по орнаментике, всему космосу. Кочевническая юрта – это топ сферического космоса, в котором сквозь световое отверстие «прорастает» дым очага, соответствующий здесь мировому дереву Топы культуры не только ментально соответствуют друг другу, обладая чертами гомологических рядов, открытых в биологии Н.И.Вавиловым. Эти топы могут пространственно трансформироваться, вставляясь друг в друга телескопически на манер матрешки. Вот вся вселенная – некое тело. А внутри расположено человеческое жилище. Внутри последнего снова в комфорте и уюте пребывает наше тело. Генезис многих частей одежды восходит к шкуре животного.

Тогда оказывается, что человек символически живет внутри тела животного. Но и животное может жить внутри человека – так у многих народов наша душа представляется зверьком, который во время сна может покидать тело, где-то странствовать – и мы видим волшебные сны. У тунгусских народов души людей – возникают из шерстинок оленя или лося. У некоторых народов Сибири весь мир – это космический Лось.

В визуальном мире обнаруживается странная семиотика: здесь означаемое, в свою очередь, что-то означает. Эта возгонка означивания не может идти бесконечно. Оно прерывается самой реальностью, которая перенасыщена знаковостью. Реальность светоносна и визуальна. Поэтому пределы означиванию кладутся регулированием зрительности.

Но визуальная коммуникация шире, чем зрительная перцепция: в символе всегда есть невидимая часть, которая императивно присутствует, побуждая нас к работе с символом. Обратившись непосредственно к визуальному концепту человека, мы должны отметить, что такой концепт не может быть исключительно визуальным или исключительно витальным. В концепте человека оба семантические ряда находятся не в причинно-следственных отношениях друг к другу, но в символически-знаковом и дополнительном.

Человек вовсе не определен пространственно объемом своего тела. Уже из того, что мы не представляем своих знакомых только нагишом, следует, что пространственное тело человека дополнено средствами культуры, например одеждой, cредой его жилища, студенческой скамьей, профессорской кафедрой, сиденьем автомобиля, стойкой бара и т.п.

В том то все и дело, что визуальный образ человека позволяет нам вычленить его из бесконечных положений, в которых он находится, и путем такой абстракции прийти к приятному образу конкретной Маши с нежным голосом и плавными движениями. Этот образ Маши – витальный по своей цели и визуальный по средствам.

Можно представить себе обратное – визуальный по цели образ человека. Тогда мы получим визуальный концепт человека, который достижим витальными средствами, используемыми в виде знаков. Этими средствами визуального концепта человека распоряжается антропологическая наука. Она может предоставить построенный ею визуальный концепт человека в распоряжение философии. 

Я.В. Чеснов

Комментарии: