Человеческий потенциал масок и марионеток

Маски и марионетки, смешные или страшные, меньше всего претендуют на то, чтобы быть человекоподобными. В том-то и дело, что они ведут рассказ не о морфемном человеке, а о каком-то другом. Маски и марионетки явно что-то довоссоздают. Но разве какую-то недостающую морфему? Всеми своими средствами они говорят о недостаче, о нехватке. Но чего?

Людям нужны средства, чтобы их сознание зафиксировало свою неполноту, чтобы оно разложило имеющийся опыт на наличные компоненты, тем самым перейдя в модус потенциальности. Ведь потенциальность, а еще определеннее – человеческий потенциал, – главная функция сознания. Маски и марионетки как раз и призваны разоформлять и тем самым маргинализировать наше сознание.

В конечном счете делать его открытым. Маски и марионетки обладают способностью наращивать человеческий потенциал. Маски и марионетки нигде не составляют целостного института. Их очень трудно типологизировать и классифицировать – их вид вовсе не входит в некий более высокий таксономический разряд. Короче, маски и марионетки нигде не являются целостным явлением. Это лишь манифестация неких отношений, их особой стороны.

Маски и марионетки в любом обществе, не будучи всеобщим институтом, а только частностью, выявляют частности же человеческих отношений. Философски эта операция называется трансдукцией. Видно, человек, ориентируясь во внешнем мире с помощью индукции и дедукции, сам остро нуждается в том, чтобы оставаться на уровне воспринимающей этот мир частности и открытости ко всеобщему. Значит, речь идет не только о частно-человеческом, но и о всеобще-природном.

Трансдуктивный мир избыточен. Иначе говоря, он театрален. Вот маски и марионетки и рассказывают нам, что случается в этом мире избыточности. Оказывается, смешные маски и человечки работают в том самом философском поле случаемости, «man» Хайдеггера, которое заслоняет от нас конечность мира. Через них мы соприкасаемся с бесконечным, природно-космическим. Правы те кукловоды, которые эту же мысль выражают и по-другому: «куклы делаются для Бога». Это вектор центробежных образов. Тогда как избыточность мира необходимым образом порождает образы центростремительные, «нутряные», балаганные.

Экспрессия масок и марионеток овладевает конкретным бесконечным – состояниями человека. Таким образом, маски и марионетки не знаки, за которыми скрыта некая реальность, а указательный жест на «то, что может случиться», «что может быть».

Следовательно, маски и марионетки – это переходный механизм из виртуального мира в константный. Виртуальная реальность всегда разнообразнее, шире константной. Объемлющая виртуальная реальность порождает рамки для реальности объемлемой, константной. Хороший пример предоставляет нам погребальная кукла Нембо из Заира, на которую в нашей литературе было уже обращено серьезное внимание. Это большая трехметровая кукла. В ее полость помещают тело усопшего. После заключительных обрядов Нембо с усопшим кладут в мо-гилу. И все завершается выражением веселья и радости.

«Что случается» (смерть) оказывается радостной, а вовсе не трагической избыточностью. За экзотическими примерами можно было бы и не ходить. Достаточно вспомнить славянские игры с покойником, так полноценно описанные П.Г.Богатыревым. Даже в трауре маски и марионетки обращены к порождению жизни. Они несут ее потенциал. На все это указывает непременность моделирования гениталий, маски в форме женского или мужского органа и т.д. Даже анус, часто изображающийся у кукол, а у бирманских непременный, свидетельствует об отношении к вечному круговороту жизни. Этот анус необходим кукле ради указательной функции на ее нутро. Столь же явно это нутро выпирает писклявым голосом Петрушки и его собратьев.

Мы приближаемся к нашему основному выводу, состоящему в том, что выразительные средства масок и марионеток касаются вовсе не антропоморфизма, но внутреннего тела человека, т.е. антропоцентричности (антропности). Такое тело функционально. И эти функции, как показывают нам маски и марионетки, могут вступать в противоречие друг с другом.

Одна из таких разрозненных функций – подвижность конечностей или вечно напряженный взгляд. Маски и марионетки всегда образ разъятого тела, находящегося в модусе потенциальности. Маски и марионетки – маргинальный заход в область человеческого потенциала. Ежели нутро скрывается за маской, что само по себе понятно, то нутро действует вовсю и в кукле-марионетке. Они работают центростремительно, кто больше, кто меньше. Они тайно некоммуникативны, апокалиптичны. Это все от их титанизма – извечной связи с матерью-землей. Раскрашенная стена палеолитической пещеры на первый взгляд вроде еще не маска. Но живописные композиции на земле австралийских аборигенов уже обнаруживают все признаки маски. Марионетка оторвалась от земли в большей мере – и стала трагичной.

Примечательно, что этот отрыв осмысляется в виде кражи масок мужчинами у женщин. «Священная кража» тоже из серии титанических мотивов, всем хорошо известных по истории Прометея. В замечании В.А.Подороги, что марионетка – не тело, есть глубокий смысл.

Но, по-моему, философ слишком это абсолютизирует, противопоставляя бестелесности кукол телесность живых актеров. Телесность масок и марионеток не внешне антропоморфная, хотя кто же будет отрицать и такое, но иная в принципе. Это внутреннее тело. Но не его физиологическая модель, конечно, хотя и это есть: и кровь течет, и еще что-то выделяется. Телесность масок и марионеток от протосубстанций, от их дочеловеческих титанических свойств видеть и говорить, любить и ненавидеть.

Это одухотворенный внешний мир, обладающий свойствами фетиша. Фетишизм кукол и марионеток отметил тоже Подорога. В явлении он прежде всего подчеркивает запрет касаться и то, что запретное в театральном созерцании присваивается и через нарциссизм кладется в нашу личность.

Все правильно. Мы хотим только обратить внимание на редуктивный механизм основы всего механизма – фетишизма. Культ фетишей особенно распространен в Африке, т.е. там, где со времен Древнего Египта проводится четкое различие между телом внешним и телом внутренним. Этой проблемы мы коснулись в связи с обсуждением куклы Нембы. Так вот фетиш как раз является предметом, за внешним видимым телом скрывающий активность внутреннего.

Поэтому считается, что фетиш обладает персональной волей, на которую можно воздействовать силой. Появления фетиша ждут. «Ага, вот и ты», – сказал африканец, поднимая с земли камень, показавшийся ему фетишем. В конечном счете фетиш – это драматически полученное благополучие – в случае неуспеха фетиш подвергается наказанию: битью и мучению. Камень-фетиш африканца (пример взят из классического исследования Эдуарда Тэйлора о первобытной культуре) – поднятый с земли аналог деяния титана Прометея, снизу, из преисподней принесший благо (вареное мясо, для чего потребовался огонь). Прометей и страдает своим нутром по-фетишистски.

Титанические истории все так или иначе касаются темы нутра. Верование хантов, что сущность медведя-предка сосредоточена в его шкуре, а нутро может идти в пищу, тоже титаническое. Апокалиптическое благо – пища в нутре. Мысль эта тотемно-звериная не только по объекту, но потому что зверь приходит сам. Сам находится, как тот камень-фетиш.

Маски и марионетки в метафизическом смысле тоже действуют сами, описывая внутреннее тело человека как приходящего существа. Не только фетишеподобного, но и приносящего благо, благостного. Титанического. Это, конечно, смешно, но доля правды тут все-таки есть. И надежда на оправдание человека за это. Насчет титанических мук, так уж это определенно. 

Я.В. Чеснов

Комментарии: