ЖИЗНЕННЫЙ МИР (Lebenswelt) - одно из центральных понятий поздней феноменологии Г

ЖИЗНЕННЫЙ МИР (Lebenswelt) - одно из центральных понятий поздней феноменологии Гуссерля, сформулированное им в результате преодоления узкого горизонта строго феноменологического метода за счет обращения к проблемам мировых связей сознания.

Творчество жизненного мира важно никак не в меньшей степени, чем его смиренное созерцание. В пылу познания объектов жизненного мира, снять с себя ответственность за их бытие, значит потерять собственное человеческое достоинство. Получаемый в замен суррогат – статус трансцендентального, потустороннего истине субъекта – абсолютно безличен; он делает человека в буквальном смысле никем, лишает его всякой индивидуальности, неповторимости, единственности; превращает его в познающее мир нечто, в одномерное абстрактное «Я», не способное вызвать к себе ни любви, ни ненависти, никакого вообще отношения, которого надо быть достойным. Но трансцендентальный субъект и сам безразличен к чужому достоинству, ему совершенно все-равно, какое у людей лицо и ,что у них — на сердце; он неизменно, словно, заколдованный поворачивается к ним спиной и смотрит в даль на горизонт истины, где нет ни одной живой души, где есть лишь доводы и выводы, никому не принадлежащего самостийного мифического разума, обещающего нашей жизни благодать порядка; со спины этот субъект еще может казаться человеком – проводником, знающим выход из царства лжи и иллюзий, но если бы и с нами приключилось то, что случалось лишь с героями жутких народных преданий, если бы каким –то отчаянным криком души все таки удалось заставить нашего проводника откликнуться и обернуться, тогда вглядевшись, мы бы содрогнулись, — у того, кто указывал нам путь, за кем мы так упорно и послушно шли вместо лица – яйцо, пустота, бездна. Не мудрено тут броситься наутек, кляня и субъект и все его истины — самыми последними именами. Но не этого ли он и ждал? Не одарил ли он нас самих своим жутким ликом, не превратил ли в себя именно тем, что мы одарили его своими собственными именами? Бежать тут некуда и не от кого, — опасна не бездна, опасна оказывающаяся ею почва – деформация чувственности, доходящая до того, что мы не узнаем самих себя, говорит не о дьявольской природе разума, а о дьявольской природе его культа. Никто так легко не жертвует истиной, как тот, кто свято ей служит, причем неважно – отправляется ли служба жрецом рассудка или разума, — и тот и другой – мы сами, но если жрец рассудка — слеп и жалок в своих попытках – выдать видимое за созерцаемое, то жрец разума – страшен; кто ничего не делает, когда думает, тот не ведает, что творит. Нет ничего опаснее для жизненного мира, чем чувствовать себя в нем зрителями, тогда как на деле – мы его творцы, тогда, как от нас зависит все, что в нем творится объективным образом и в частности — экспансия трансцедентальной субъективности. Обманывая чувства, разум обманывается сам; обманывая сам себя, он развращает жизнь: делает в ней все дозволенным, что совершается по бездушной команде, познанной извне необходимости, и за что никто не должен и не может нести нравственной ответственности. Слишком хорошо известно, какая свобода и какие порядки выросли на этой жизненной почве, отравленной удобрениями всех, потерявших свой раскольнический дух, вписанных в скрижали завета идеи просвещенческого рационализма.

Комментарии: