ЖИЗНЬ, МЫШЛЕНИЕ И ФЕНОМЕНОЛОГИЯ У РАННЕГО БЕРГСОНА

Дэн Захави

Как мы должны оценивать отношение Бергсона к феноменологии? Есть разные способы решить этот вопрос. В дальнейшем мой фокус будет довольно узким. Я ограничусь внимательным прочтением докторской диссертации Бергсона "Опыт о непосредственных данных сознания". Вопрос, который я хочу задать, заключается в том, является ли анализ сознания у Бергсона во 2-й главе диссертации феноменологически убедительным.

1. Время, пространство и язык

Центральный принцип анализа Бергсона заключается в том, что наши сознательные состояния проявляются на двух радикально разные путях в зависимости от того, воспринимаем ли мы их напрямую или через формы, полученные из внешнего мира. Бергсон утверждает, что пространственные формы искажают и скрывают реальные структуры сознания, и что наша философская задача состоит в том, чтобы покончить с формами, о которых идет речь, для раскрытия истинной и обычно скрытой природы сознания. Чтобы понять ход мыслей Бергсона, отметим, что он настаивал на том, что сознание претерпевает полную деформацию его надлежащего характера и структуры. Нужно поближе взглянуть на его обсуждение основных противоречий между временем и пространством.

По общему пониманию, время и пространство являются однородными средами. Главная разница в том, сосуществуют ли их содержания или следуют друг за другом. При таком понимании время можно рассматривать как своего рода линию, и если мы попытаемся визуализировать наш поток сознания, мы часто думаем о нем, как о состоящем из временной последовательности сознательных состояний, пребывающих рядом друг с другом, чтобы сформировать дискретную множественность. Эта множественность будет очень похожа на множественности пространственных объектов. Пространственные объекты также воспринимаются как отдельные, изолированные сущности, внешне связанные друг с другом. Но время, понимаемое таким образом, для Бергсон - нечто совершенно отличное и чуждое прожитому времени, уникальному и характерному только для сознания, которое он называет истинной или чистой продолжительностью или длением (1). Действительно, время обычно мыслится как однородная среда, в которой наши сознательные состояния распределены так, чтобы сформировать серию, состоящую из отдельных элементов, которые стоят во внешних отношениях друг с другом как вагоны в поезде. Но для Бергсона это - ложная концепция, связанная с переносом идеи пространства в поле сознания ("Опыт" цит. по амер. изд. Р.98-99). Многие мыслят время как линию, что предполагает вид сверху, вид, который, так сказать, воспринимает все сразу, но это просто показывает, что одновременность и, следовательно, пространственность проникают в такую концепцию времени. Фактически, для Бергсона эта концепция времени в основном касается того, что важно для понимания места времени в космосе (Р.91,98).

Если мы энергичными усилиями сможем изолировать сознание от внешнего мира, чтобы понять его истинный характер, мы, согласно Бергсону, скоро поймем, что истинная продолжительность не имеет ничего общего с пространством (Р.90-91). Она не поддается количественной оценке, и в тот момент, когда мы будем рассматривать это явление как таковое и пытаемся измерить его, мы совершим по отношению к нему насилие (Р.106). Верно, что в чистом виде сознательные состояния не различны, а объединены. Они характеризуются как динамическая самоорганизация, где они растворяются и проникают друг в друга без точных контуров. На самом деле, на этом уровне нет реальной разницы между постоянством одного состояния и переходом в другое. Состояния смешиваются таким образом, что мы не можем сказать даже, сколько их. Мы не можем рассматривать их или подходить к ним с этой точки зрения вообще без изменения и искажения их (Р.137). Изолировать одно сознательное состояние означает, следовательно, не отрыв одного независимого элемента от другого, а разрыв целостного материала на фрагменты и клочья.

Таким образом, не сравнивая два сознательных состояния с двумя вагонами в одном поезде, может быть более подходящим сравнивать их с двумя волнами в одном потоке. На самом деле сознание ничем не объединено; оно просто течет. Вместо того, чтобы быть количественной последовательностью отдельных единиц, поток сознания - это качественная непрерывность без различия, где различные состояния характеризуются взаимным проникновением и взаимосвязью (Р.105-107). Однако мы склонны к тому, чтобы невольно вводить пространственные понятия и категории в нашем понимании опыта жизни. Различия, которые мы находим среди объекты во внешнем мире. будут транспонированы и интроецированы в субъективность. В этом смысле произойдет обмен между внутренним и внешним (Р.126). Для иллюстрации этой проблемы Бергсон просит нас рассмотреть колебания маятника: "Как последовательные фазы нашей сознательной жизни, хотя и взаимопроникающие, соответствуют индивидуально колебанию маятника, которое происходит в то же время, и, кроме того, эти колебания резко отличаются друг от друга, мы привыкли устанавливать такое же различие между последовательными моментами нашей сознательной жизни; мы разбиваем ее, так сказать, на части, внешние по отношению друг ко другу: отсюда ошибочная идея однородной внутренней продолжительности, подобной пространству, моменты которого. идентичны и следуют, не проникая друг в друга" (Р.109).

Подводя итог, по словам Бергсона, мы должны различать два слоя жизни: поверхностный и более глубокий. Для поверхностного взгляда сознание состоит из последовательности различных сознательных состояний. Для более глубокого исследования сознание проявляет себя как качественная непрерывность взаимопроникающих состояний, которые образуют органическое целое (Р.128). Иногда, однако, Бергсон также, кажется, предполагает, что есть поверхностные и более глубокие состояния сознания. Поверхностными являются те, через которые эго соприкасается с пространственным миром, то есть с такими состояниями, как восприятие или ощущение, и поскольку они имеют тенденцию приобретать и воспринимать структуры того, на что они направлены, они могут до некоторой степени описываться в терминах пространственных форм. Но что касается глубоких уровней сознание, они не могут быть определены каким-либо образом без резкого изменения их характера (Р.90). Мы здесь имеем дело со структурами, настолько уникальными, что они не могут быть поняты с помощью языка или какой-либо формы интеллектуального познания. Разум может изолировать, обездвижить и пространственно распределить поток жизненного опыта и тем самым сделать его доступным для словесного описания и аналитического осмысления. Но настоящая жизнь сознания не может быть поймана в нашей концептуальной сети. Она всегда будет переполнять наши искусственные разграничения и различия.

Давайте внимательнее посмотрим на это последнее более радикальное утверждение. Оказывается, Бергсон ищет возможность поддержать свой анализ двойного пути, которым сознательные состояния могут проявить себя, учитывая связь между разумом и языком. Как он пишет, наше восприятие, мысли и эмоции могут возникать в двух аспектах: один ясный и точный, но безличный, другой растерянный, постоянно меняющийся и невыразимый. Как только мы попытаемся описать наши сознательные состояния, проанализировать и выразить их словами, сама их природа, будучи глубоко личностной, изменит свой характер. Они будут превращены в безличные элементы, которые внешне связаны друг с другом (Р.163). Эта проблема возникает не просто из-за того, что в языке используются общие понятия, обозначающие и тем самым убирающие тонкие оттенки постоянно колеблющихся состояний простыми унифицированными словами (Р.164). Проблема также в том, что язык в целом заставляет нас действовать с четкими и точными различиями, тем самым навязывая те же самые разрывы между нашими эпизодами опыта, которые существуют между материальными объектами (Р.XIX). Как только мы вводим четкие различия, то есть когда мы изолируем и идентифицируем сознательное состояние, мы искажаем процессуальный характер нашей опытной жизни (Р.132). Как пишет Бергсон: "Мы не должны забывать, что состояния сознания - это процессы, а не вещи; так что если мы будем обозначать их в одно слово, то лишь для удобства языка, ибо они живы и поэтому постоянно меняются" (Р.169).

Язык не может овладеть сознанием, не разрушив его, не вписывая его неприводимую индивидуальность в прокрустово ложе общих понятий. Действительно, как пишет Бергсон, все, на что способен этот язык, - это безжизненные тени (Р.132-133). В какой-то момент Бергсон рассматривает возможность того, что романист или поэт, используя далеко более богатый и нюансированный язык мог бы продемонстрировать, что каждая сознательная мысль или чувство есть не выразимое адекватно простыми словами «бесконечное проникновение тысячи разных впечатлений». Но, называя и выражая это богатство слов, романист или поэт, в свою очередь, предложит нам лишь бедную замену (Р.134). Язык просто не способен передать все тонкости жизни нашего опыта (Р.13), и в конечном итоге Бергсон начинает отрицать, что существует какая-либо общая мера между разумом и языком (Р.165) (это уже для христиан неприемлемо! - Пер.).

Учитывая эти ограничения, учитывая искажения, предположительно причиненные сознанию языком, почему мы, тем не менее, постоянно стремимся описать и объяснить сознание с помощью языка? Почему мы постоянно испытываем желание вставить различия, взятые из внешнего мира в нашу внутреннюю жизнь, тем самым заменяя взаимопроникновение постоянно меняющейся качественной данности количественно исчислимым набором отдельных состояний (3)? Как неоднократно утверждает Бергсон, когда сознание разбивается на куски, легко поддаваясь словесным выражениям, оно гораздо лучше приспособлено и адаптировано к требования социальной жизни. Принимая во внимание эти требования, «я» может получить все, если согласится на некое самозабвение (Р.128). Или, если быть более точным, через социализацию и в процессе овладения языком формируется вторая личность, которую Бергсон в свою очередь характеризует как поверхностную бесцветную тень, почти паразита, которая по необходимости затеняет глубоко укорененную личность (Р.138). Как он пишет: "Как правило, мы воспринимаем самого себя через преломление в пространстве, и наши состояния сознания кристаллизуются в слова, и наше живое и конкретное я таким образом покрывается внешней коркой чистых психических состояний, которые отделены одно от другого и, следовательно, искажены. Для удобства языка и продвижение общественных отношений у нас есть все, что мы можем получить, не нарушая эту кору и предполагая, что она дает точную схему формы объекта, который она покрывает" (Р.167). Со временем - если можно так сказать, - связь с внешним миром становится все более четкой, и в результате наши сознательные состояния не только оторваны друг от друга и превращаются в объекты, они также отрываются от нас самих, то есть становятся отчужденными фрагментами (Р.138-139).

Продолжение следует

Комментарии: