Родион Раскольников и экзистенциалистическая модель человека

«... там пахло темнотой».

(Альбер Камю. Посторонний)

Философская мысль XX века, отринув методологию предшествовавшей ей традиции общих категорий, обратила наконец внимание на субъект умственной деятельности, то есть на человека, провозгласив его мерилом и центром бытия. Активно развивается в это время психология и психиатрия, в том числе и знаменитые учения Зигмунда Фрейда о сексуальной сублимации, которые в нынешнее время приобрели уже статус китча. Всё направление модернизма построено на пристальном взгляде на человеческую личность, но не в плане внешних проявлений, а, наоборот, в сфере скрытых процессов разума: так, например, в начале двадцатого столетия громко о себе заявил метод потока сознания, чьими апологетами были такие классики мировой литературы, как Джеймс Джойс и Вирджиния Вулф, представив общественности не человека в мире, а мир – в человеке; посредством воспроизведения непрерывной смены его мыслей и ощущений. Таковая тенденция антропоцентризма в философии достигла своего апогея в учении экзистенциалистов, которые считали человека залогом всего существования: теоретик этого направления Мартин Хайдеггер и вовсе считал, что даже время подчинено человеческой воле и зависит от его восприятия.

Самыми знаменитыми представителями школы экзистенциализма, одновременно считаясь ведущими фигурами как философии, так и литературы, являются французы Альбер Камю и Жан-Поль Сартр. В историю культуры они вошли, во-первых, благодаря своим многочисленным эссе, теоретизирующим постулаты учения об индивидуальном существовании; а во-вторых, из-за того, что в – уже художественных – текстах предприняли попытку создания модели человека, согласно всем канонам экзистенциализма (всё больше литературоведов приходит к мнению о том, что Сартр в истории культуры был первым, кто в рамках романа представил публике манифест собственных философских идей, – роман «Тошнота»). Собственно, два основных художественных произведения всей так называемой эпохи экзистенциализма: «Посторонний» и «Тошнота» – по своей сути даже и не романы, и не повести, а демонстрация концепта.

Идея о том, что существование первично, при детальном рассмотрении не может утаить многочисленные детали, которые сближают экзистенциализм с другими ответвлениями философии, такими как: христианство (и иные подобные фаталистические направления) или солипсизм. Диалектически с помощью христианства и солипсизма можно проиллюстрировать амбивалентность экзистенциализма в плане его разделения на два течения: религиозный и атеистический, – при этом логично предположить, что в данных гипотетических условиях «христианство» – это сессионный макет экзистенциализма религиозного, а солипсизм – атеистического. Различие между ними заключается лишь в одном аспекте, а именно, в том, что тогда как религиозный экзистенциализм утверждает сущность, предшествующую существованию, атеистический экзистенциализм, в свою очередь, постулирует предшествие существования: наглядно это различие показано в знаменитом эссе Жана-Поля Сартра «Экзистенциализм – это гуманизм», где для ассоциативного изображения религиозного экзистенциализма автор прибегает к сравнению человека с ножом, при этом в качестве Бога выступает тот, кто этот нож создаёт, то есть уже имеет замысел сущности ножа, не предоставляя будущему ножу свободы на самоопределение, то есть начальной точкой бытия ножа (или человека в рамках этой теории) будет являться его сущность, готовая и неизменная. В противовес этому атеистическая парадигма утверждает обратное, исключая всякое сравнение человека с ножами и прочими конкретными предметами: человек – это постоянно видоизменяющаяся, динамичная система, которая не может возыметь окончательную сущность до момента смерти, когда процесс продуцирования сущностей окончится безусловно; именно поэтому многие культурологи экзистенциализм называют «мрачным и депрессивным направлением философской мысли» – как раз таки по причине наличия этого значимого аспекта учения, которое принято называть «бытие-к-смерти».

С солипсизмом экзистенциализм пересекается в плане того, что обе эти концепции возводят человека в ранг абсолюта бытия: и в первом, и во втором случае первостепенно такое понятие, как восприятие, потому что и там, и там мироздание существует лишь в восприятии субъекта. Однако чрезвычайно значимым в солипсизме является момент, когда субъект зажмуривает глаза, закрывает уши, перестаёт обонять мир, осязать его, то есть совершенно исключает всякое восприятие окружающей действительности – в этом случае на смену субъектного восприятия приходит восприятие высшего разума, то есть диалектического Бога. Экзистенциализм же (принимая атеистическое течение за течение классическое и основное, так как большинство экзистенциалистов были ярыми поборниками атеизма) при таковом исключении всякого восприятия окружающего мира исключает и сам этот мир; это значит, что как только исчезает человек, по теории экзистенциализма, возникает небытие.

Альбер Камю, занимаясь написанием того или иного эссе, буквально штудировал сочинения Достоевского. Так, в момент работы над «Бунтующим человеком», трудом о специфике бунта – личностного и общественного – и соотношении в этом процессе деструктивного и созидающего начал, роман «Братья Карамазовы» был настольной книгой Камю, что, разумеется, не могло не отразиться в эссе: Иван Карамазов и дьявол Достоевского занимают, наряду с Маркизом де Садом, буквально центральное место в длинном повествовании.

При этом многими критиками и исследователями было отмечено, что «Тошнота» Сартра и «Посторонний» Камю – не что иное, как концептуальный дистиллят «Преступления и наказания» Фёдора Достоевского. И если у Камю и Сартра их герои (Мерсо и Жан Рокантен) – не более чем модели человека в рамках экзистенциалистической идеи о бытие, то Родион Раскольников – это как раз таки предмет прикладного экзистенциализма (не с условным наличием экзистенции по прихоти автора, а с наличием этой экзистенции по определению и из-за невозможности её отсутствия).

Между романом Достоевского и романами Камю и Сартра есть как формальные соответствия, так и смысловые: (обратимся к категориям-маркерам) что касается «Постороннего»: главный герой – убийца («убивец»); судебный процесс; и что немаловажно и у Достоевского, и у Камю, – формальность в отношении к матери (категория – мать); «Тошнота» – категории пути и невыносимости бытия: и Рокантен, и Раскольников испытывают экзистенциальную тошноту, отвращение по поводу того, что чужое, чуждое, чужеродное существование окружающего ежесекундно стремится внедриться в их существование и нарушить гармонию в нём.

Часто в статьях об экзистенциализме современных исследователей встречаются упоминания о «праэкзистенциалистических» явлениях в литературе 19 века и начала 20-го: в первую очередь приводятся очевидные примеры модернистских романов Кафки, затем же следует предположение об интуитивной принадлежности к школе экзистенциалистов Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого (в отношении второго приводится повесть «Смерть Ивана Ильича»).

При этом доказательная база этого в рамках романа «Преступление и наказание» весьма проста: большая часть произведения посвящена блужданиям Раскольникова по Петербургу и описанию всего того вида, который перед ним разворачивается – это, во-первых, синхронная – неременесценционная – действительность, то есть герой пребывает здесь и сейчас – он существует, автор не виляет из одного фрагмента времени в другой, Достоевский не показывает читателю прошлое или предположительное будущее (лишь из разговоров или писем мы можем узнать о предшествующих настоящему событиях) – яркая черта экзистенциализма.

Во время своих прогулок Раскольников часто рефлексирует, копается в своих мыслях, анализирует то, что происходит вокруг, давая этому субъективную оценку – это значит, что та действительность, которая пребывает перед взглядом героя, существует лишь в его понимании и его восприятии, из чего автоматически следует, что Раскольников мерило и залог той реальности, которую он наблюдает; такой реальностью может воспринимать её только Раскольников, и никто из других персонажей подобным образом посмотреть на вещи не сможет – второй маркер.

Личность Раскольникова постоянно видоизменяется, на протяжении всего романа мы наблюдаем за непрерывным становлением сущности персонажа и до самого финала (и даже в момент его) не можем окончательно осознать, кто есть Раскольников на самом деле, так как процесс продукции сущности продолжает длиться – в эпилоге, в его середине и с последними его словами развитие героя не имеет завершения. То, насколько динамична личность Раскольникова, показательно иллюстрирует момент, когда, чтобы избавиться от чувства вины по поводу убийства старухи-процентщицы, Раскольников, в ярых попытках подавления когнитивного диссонанса, всячески начинает принижать фигуру старухи, дабы оправдать собственные действия по отношению к ней, убеждая себя – успешно – в том, что она того заслуживала и что он, Раскольников, явился лишь орудием возмездия в делах высших сил. Подобных замещений, самообманов, мороков, подавлений одних установок другими, мы в романе можем наблюдать великое множество, что является третьим маркером, означающим типическую принадлежность «Преступления и наказания» к числу опередивших своё время произведений, чей смысл в полной мере можно определить, лишь прибегнув к многочисленным учениям и концепциям как теоретического плана, так и практического, дисциплинам, которые появились гораздо позже самого романа. Показателен момент, когда в начале 20-го века, став самым модным веянием в светских кругах, теория психоанализа Фрейда заставила посмотреть на многих персонажей и деятелей классической литературы под совсем иным углом зрения, что в большинстве случаев играло злую шутку как с предметом исследования, так и с тем, кто это исследование проводил.

Однако же современная наука в сфере психиатрии даёт весьма ценные советы по тому, как и в какой плоскости стоит рассматривать давно известных персонажей, дабы узнать о них гораздо больше, нежели это было раньше. Например, теория когнитивного диссонанса заставляет посмотреть на того же Родиона Раскольникова совершенно с другой стороны, а мотивы его и вовсе становятся явными, как при свете фонаря.

«Ничего нового. Существовал».

(Жан-Поль Сартр. Тошнота)

Источник: m.vk.com

Комментарии: