От Сверх-Я до рамок желания: что мешает творческому процессу

«…меня поразило то качество, что сформировало Человека Достижения, в особенности в Литературе, и которым в такой степени обладал Шекспир – я имею в виду Негативную Способность, то есть способность человека пребывать в неуверенности, тайне, сомнениях без раздражительного устремления к фактам и рассудку»

Джон Китс, письмо Джорджу и Томасу Китс, 21 дек. 1817 г. [1]

Творческий процесс не является чем-то простым и очевидным, он не протекает сам собой и содержит множество загадок. В этой статье я попробую описать природу препятствий, встающих на пути человеческой креативности, опираясь на идеи британского психоаналитика Уилфреда Биона.

Для начала необходимо дать творчеству определение. Можно сформулировать его так: если один вид психической активности позволяет человеку в точности следовать заданному алгоритму решения задачи, то другой – проявляет себя в способности находить нестандартные решения; тогда, в успешном случае, на свет появляется нечто новое, то, что ранее не существовало. Что именно считать творческим продуктом – отдельный вопрос, но для простоты пусть это будет картина, музыкальное произведение, текст научного или художественного характера. Все эти результаты творческого процесса можно представить себе как единство элементов, которые ранее были разрознены или имели другое соединение. Эти элементы – мысли, визуальные образы, звуки – автор объединяет в новой форме. Каким образом это происходит?

Окончательная реальность

Бион постулирует существование окончательной реальности, для обозначения которой он предлагает знак «О», и описывает ее в таких терминах, как «…абсолютная истина, божество, бесконечное, вещь в себе». И добавляет:

«О не попадает в сферу знания или научения, разве что случайно; оно может «становиться», но не может быть «известным». Оно есть тьма и бесформенность, но оно входит в сферу К [knowledge – знание], когда развивается до точки, в которой оно может познаваться при помощи знания, приобретаемого в опыте, и формулироваться в терминах, взятых из сенсорного опыта; его существование выводится феноменологически». [2]

Есть некая непознаваемая реальность, которая способна эволюционировать до соприкосновения с областью знания (становиться известной), но только если сам автор эволюционировал до восприимчивости к неизвестному. Значит, создатель занимает довольно скромное место, по сравнению с О, из которого он черпает. Но для человека эмоционально привлекательно чувствовать бо?льшую значимость, заявляя о творении как результате своего труда и способностей. Какое удовольствие может быть в допущении того, что прототип объекта (мысли, образа, мелодии) уже вызревал в О, а автор стал лишь выразителем идеи, но никак не ее обладателем? Получается, не стоит удивляться тому, что в случае признания скромного места автора, задетыми оказываются нарциссизм и жажда обладания. Тогда, во избежание болезненных переживаний, эти две стороны человеческой природы встают на пути создания чего-то ранее не существовавшего, становясь преградами для единения с О.

Контейнер и контейнируемое

Хорошо, допустим, что даже глубоко спрятанные или прирученные самовлюбленность и жадность являются препятствиями для креативности, но что еще может тормозить творческий процесс?

Сначала необходимо сказать о бионовской концепции контейнера и контейнируемого. Не секрет, что люди взаимодействуют друг с другом не только на вербальном уровне. Эмоции перетекают от одного участника коммуникации к другому, и этот процесс зависит как от интенсивности передаваемого, так и от готовности разместить переживание внутри своей психики. В обыденной жизни человек, который переполнен эмоциями (контейнируемое), может искать того, кто выслушает, не отстраняясь и не заваливая в ответ своими проблемами (выступит в роли контейнера). Также и в раннем развитии, мать осуществляет контейнирование, когда, например, услышав крик своего младенца, будет вмещать в себя его переживание, стараясь понять и успокоить; она не закрывает себя от эмоций ребенка и не впадает в панику.

Окончательная реальность полностью не познаваема, но далеко не пассивна. Она развивается, а находящиеся в ней идеи, новые способы художественного или поэтического выражения – это объекты высокой степени заряженности, это контейнируемое в поисках контейнера в виде психики потенциального автора. Подобно тому, как один человек заражается паникой другого, содержания окончательной реальности могут обладать такой энергией, что не человек становится носителем идеи, а она овладевает им, превращая в фанатика (религии, науки, искусства – чего угодно). Бион предполагает, что одной из самых взрывных была идея, позаимствованная из О Иисусом. Сначала ее не смогла обуздать иудейская религиозная власть, потом – эхо взрыва еще долго звучало в истории христианских ересей, а официальная церковь силилась сгладить идею Иисуса так, чтобы она была доступна верующим без проживания его мистического опыта единения с О.

Этот пример является хорошей иллюстрацией конфликта между новой идеей и сообществом, в котором она неуклонно вызывает брожение. В этом случае, задачей власти будет «переваривание» идеи до такой степени, чтобы новшество не разрушило группу, а напротив – обновило и обогатило ее. Однако в крайнем случае власть будет защищаться настолько интенсивно, что идея хотя и станет безопасной, но эта безопасность будет получена ценой полного выхолащивания идеи. Любопытно, что эта же модель применима к индивиду, потому что отношения между «властью» и «новшеством» разыгрываются схожим образом во внутреннем мире человека. С одной стороны, «власть» – это упорядочивающая и стабилизирующая сила: кто кроме нее сможет контейнировать вспыхивающие идеи, не дав им сделать человека своим слепым поборником? Но с другой стороны, «внутреннее правление», оправдывая свои действия угрозой эмоциональных конфликтов, рискует превратиться в диктатуру, пресекающую любые импульсы. Безусловно, они связаны с тревогой, но обладают живостью и принадлежат к подлинному опыту индивида – а особенно, содержат творческий потенциал реальности О.

Акт веры: без памяти и желаний

Теперь можно перейти к рассмотрению того особого состояния, в котором индивид наиболее склонен к переживанию творческого процесса. Человек, испытывающий вдохновение, с удивлением смотрит, как пальцы сами собой бегут по музыкальному инструменту, извлекая ноты, или как строки стиха внезапно вспыхивают в сознании. Любопытно, что сконденсированная в языке народная мудрость вполне согласуется с идеей об О, истекающем в познаваемую реальность через творческую личность. Например, слово «вдохновение» вызывает образ «вдоха», который наполняет человека, а «озарение» ассоциируется со светом зари, со вспышкой, которая на миг освещает скрытые в тени факты.

Бион говорит об «акте веры» психоаналитика как состоянии, в котором он наиболее приспособлен для того, чтобы улавливать психические феномены. Однако не будет большим преувеличением, если связать это особое состояние с переживанием вдохновения творческого человека. Итак, о чем же идет речь? В акте веры специалист намеренно отказывается от памяти и желаний. Под «верой» здесь понимается вера в непознанную реальность и истину (понятно, что для уже известного вера не требуется). Но почему необходимо откладывать в сторону воспоминания и желания? Во-первых, воспоминания ненадежны, потому что видоизменяются психикой так, чтобы не вызывать болезненных переживаний, во-вторых, в некотором смысле они являются психической собственностью (искушение обладания), и в-третьих, они связаны со старым и уже известным. Желания тоже связаны с удовольствием, но, как правило, устремлены в будущее. Как память, так и желание – это насыщенные элементы, тогда как для того, чтобы быть восприимчивым к неизвестному, необходима ненасыщенность, ненаполненность.

Не вспоминать и не желать, не ориентироваться на ощущения и восприятие окружающей действительности – какого это? В этом месте обнаруживается новое препятствие для творчества, потому что пребывание в состоянии «без памяти и желаний» может переживаться как угроза потери себя в бесконечном О, а также вызывать страх разрушения привычной реальности. С одной стороны, резонно предположить, что необходимо обладать надежным и устойчивым «я», чтобы временное отстранение от него не казалось катастрофой. С другой стороны, давно замечена связь гениальности и безумия (утрата «я» и контакта с реальностью); Бион добавляет к этому:

«…психотические механизмы требуют гениальности, чтобы манипулировать ими тем способом, который будет адекватно способствовать росту или жизни (которая и есть синоним роста)» [3].

Разум, удовольствие и негативная способность

Теперь остается упомянуть некоторые другие трудности, встающие на пути творческого процесса и перейти к завершению статьи. В «Толковании сновидений» Фрейд цитирует письмо Кёрнеру, в котором Шиллер отвечает на жалобы друга по поводу снижения продуктивности. Он пишет:

«Причина твоих жалоб, как мне кажется, заключается в давлении, оказываемом твоим разумом на воображение. Я должен здесь высказать одну мысль и проиллюстрировать ее сравнением. Мне кажется неправильным и вредным для творческой работы души, когда разум, словно стоя на страже, слишком критически разглядывает стекающиеся идеи. Идея, если рассматривать ее изолированно, может быть совсем незначительной и весьма авантюрной, но, возможно, благодаря другой идее, пришедшей вслед за ней, становится важной; быть может, в некой взаимосвязи с другими идеями, которые могут показаться такими же пошлыми, она может предстать очень важным звеном. Всего этого не может оценить рассудок, если он не сохраняет идею до тех пор, пока не рассмотрит ее во взаимосвязи с другими идеями. И наоборот, у творческих умов, как мне кажется, разум снимает с ворот свою стражу, идеи вырываются в беспорядке, и лишь затем он осматривает и оценивает их огромное скопище» [4].

В современной культуре интеллект, в сравнении с другими способностями, занимает особое положение. Разумность и серьезность (как противоположность игре), последовательность и полезность, – авторитетные стражи ворот, за которыми скрыто неизвестное. Но даже если это препятствие оставлено позади, на горизонте появляется новое: то, что Бион называет удовольствием эвакуации. Выше уже упоминалась ситуация, когда интенсивные переживания подталкивают человека к поиску того, кто вместит их в себя, тем самым снизив их давление (контейнирует). Однако такой процесс возможен не только при доминировании «плохих», но и «хороших» эмоций. Казалось бы, зачем избавляться от приятного? Здесь обнаруживаются два искушения: удовольствие избавления от настойчивых эмоций само по себе и удовольствие того, что кто-то принимает переживания. И, наконец, последняя трудность; она была упомянута в эпиграфе. Речь идет о негативной способности: способности находиться в состоянии незнания и непонимания без тревожного поиска рамок, сдержавших бы беспокоящие явления. Понятно, что эта способность является противоположностью скоропалительного и зачастую категоричного суждения, она же ассоциируется с мудростью.

Ветхозаветное божество vs заповеди любви

Последняя преграда связана с тем, как ранний эмоциональный опыт отпечатывается в психике в виде внутренних объектов. Бион предполагает, что в мифах об изгнании из рая, о вавилонской башне, об Эдипе, а также в истории Христа есть общая черта: нетерпимость божества к любопытству, к человеческой тяге к знаниям и развитию. Искушение плодов с древа познания добра и зла приводит к изгнанию из рая; попытка строителей башни сравняться с божеством оборачивается дроблением единого языка; предупреждение прорицателя Тиресия приводит к самоослеплению Эдипа; и, наконец, небесный отец, храня молчание, оставляет своего сына, призывавшего к внутреннему поиску («Царствие божие внутри вас»). Исторически сначала была власть нетерпимого, вспыльчивого и карающего бога Ветхого завета, строгое следование заповедям и логика закона «око за око», потом появились заповеди любви. Однако в плане индивидуального психического развития можно обнаружить соответствие этим двум историческим этапам.

Для успешного прохождения Эдипова комплекса ребенок должен обуздать свои страстные желания, признав тот факт, что родители – это пара, из которой он исключен, а также что объект любви должен выбираться вне семьи. В результате принятые извне ограничения, внутри психики превращаются в Сверх-Я – некий возвышающийся над Я внутренний объект, который одобряет за следование должному, но в обратном случае наказывает чувством вины и тревогой. Если для Фрейда образование Сверх-Я было итогом успешной социализации в промежутке с 3 до 5 лет, то другой психоаналитик, – Мелани Кляйн, – работая с детьми, обнаружила, что Сверх-Я активно с самого раннего возраста. Тревога, вина, фантазии о преследовании и наказании – всё это обнаруживалось в играх ее маленьких пациентов (другое свидетельство наличия раннего строгого Сверх-Я предоставляют некоторые детские сказки). Коротко говоря, чем раньше возникли трудности в развитии ребенка, и чем меньше понимания и любви мог обеспечить в этой ситуации родитель – тем более нетерпимым оказывается «всевидящее» Сверх-Я, этот внутрипсихический аналог ветхозаветного божества. Но почему оно так ревностно относится к любопытству?

Болезненный эмоциональный опыт становится непереносимым и оказывает травмирующее воздействие, если человек остается с ним один на один [5]. Травматизация может случиться не только под воздействием единичной экстремальной ситуации, но быть результатом длительного непонимания, усугубленного неадекватными или непредсказуемыми действиями заботящегося лица. В любом случае, одним из результатов будет торможение естественного человеческого стремления к познанию. Происходит фиксация: Я остается по-детски слабым и уязвимым, а разросшееся Сверх-Я, обжегшись на молоке, жертвует стремлением к росту ради безопасности. Понятно, что такой защитный отказ от познания будет различаться, в зависимости от пропорции «плохого» и «хорошего» опыта.

Под «хорошим» опытом понимается как физическая, так и эмоциональная забота в виде родительской самоотдачи, искреннего интереса, соблюдения границ в отношениях и уважения к ребенку как к личности. Слово «любовь» имеет достаточно широкие смысловые рамки, чтобы вместить в себя всё перечисленное. Именно атмосфера любви, с одной стороны, помогает ребенку наполнять свой внутренний мир и открывать его для себя самого, с другой – помогает справиться с неизбежными вызовами реальности в виде травм (другими словами, задач). Но картина будет неполной, если не упомянуть активность самого ребенка. Крайне важно, насколько он сам готов расстаться с нарциссической поглощенностью собой, вести борьбу с внутренним «плохим» объектом в виде нетерпимого к независимости и развитию Сверх-Я, а также признать вклады других людей, своей любовью напитывавших внутренний «хороший» объект, из которого и на основе которого формируется Я [6]. Но ведь и заповеди любви, по сути, подталкивают к такой внутренней работе, которая перенаправляет психическую энергию вовне: на ближних, а также на неизвестное и непознаваемое.

Таким образом, мы с вами увидели соответствие между нетерпимым к развитию божеством мифа и внутренним «плохим» объектом, жесткость которого обуславливается многими факторами. В свою очередь, заповеди любви нашли свое отражение во внутреннем мире в виде «хорошего» объекта. Теперь сама собой напрашивается мысль о балансе между внутренним «хорошим» и внутренним «плохим» объектом: чем большим влиянием обладает один из них, тем сложнее реализовывать творческий потенциал; если надежно установлен другой – преграды креативности преодолеваются намного легче. Вернемся к началу. Было сказано, что творческий акт заключается в обнаружении отношений между тем, что было разрознено; что, как не любовь (в виде интереса, любопытства или веры), будет способствовать этому. И последнее, создание чего-либо не происходит мгновенно, напротив, это результат длительных вложений. Другими словами, чтобы нечто новое увидело свет, требуется долгое вынашивание в атмосфере любви и заботы.

Источник: m.vk.com

Комментарии: